Еще не приступая к подробному изучению книги Левит, мы находим необходимым прежде всего установить как отношения, существующие между Богом Иеговой и содержанием этой книги вообще, так и порядок, в котором следуют одно за другим жертвоприношения, описание которых составляет вторую половину книги Левит.

"И воззвал Господь к Моисею, и сказал ему из скинии собрания" (ст. 1). Мы слышали Господа, говорящего с горы Синайской; положение, занятое Им на святой горе, сообщало особый отпечаток всем исшедшим оттуда повелениям. С горы, пылавшей огнем, Бог даровал и "закон огненный" [Это выражение вполне соответствует смыслу слов: "огонь закона" в Втор. 33,2.]; но в книге Левит Бог говорит из глубины "скинии собрания", о построении которой мы узнали из последних стихов предыдущей книги. "И поставил двор вокруг скинии и жертвенника, и повесил завесу в воротах двора, и так окончил Моисей дело. И покрыло облако скинию собрания, и слава Господня наполнила скинию... ибо облако Господне стояло над скиниею днем, и огонь был ночью в ней пред глазами всего дома Израилева, во все путешествия их" (Исх. 40,33-38).

По благости Своей Бог сделал скинию Себе жилищем. Иегова мог избрать ее местом Своего обитания, потому что там Он со всех сторон был окружен тем, что служило живым и наглядным прообразом основания Его завета с Его народом. Если бы Он пришел к Израилю в потрясающем великолепии, с которым Он явил Себя на горе Синайской, Он должен был бы тотчас же истребить его, так как это был "народ жестоковыйный". Но Иегова скрылся за завесу святилища, прообраз "плоти Христа" (Евр. 10,20), явился над крышкою ковчега, где Его взор встречал не "непокорность и жестоковыйность" Израиля (Втор. 31,27), а искупительную кровь, удовлетворявшую всем требованиям Его Божеского естества. Эта кровь, вносившаяся во святилище первосвященником, прообразно изображала кровь более драгоценную, очищающую от всякого греха; и хотя Израиль и не давал себе отчета во всем этом, тем не менее эта кровь делала возможным пребывание Иеговы среди Его народа; эта кровь "освящала оскверненных, дабы чисто было тело" (Евр. 9,13).

Таково положение Иеговы, по свидетельству книги Левит; необходимо постоянно иметь это в виду для верного понимания содержащихся в этой книге постановлений. Все эти постановления носят на себе отпечаток непреклонной святости, связанной с благоуханием чистой благодати. Откуда бы Бог ни говорил, Он всегда свят. Он был свят на горе Синайской, был свят и над крышкою ковчега; но в первом случае Его святость была связана с "огнем пожирающим", во втором - соединена с долготерпеливою благостью. Безукоризненная святость и бесконечная благость составляют характерную черту искупления во Христе Иисусе, искупления, многообразно и иносказательно изображенного в книге Левит. Бог должен был быть свят, хотя бы Его святость требовала вечного осуждения нераскаявшихся грешников; но полное проявление Его святости в спасении грешников оглашает небеса песнею хвалы: "Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение!" (Лук. 2,14). Это славословие, этот хвалебный гимн не мог огласить небеса, когда был дан "огненный закон"; потому что хотя "слава Богу в вышних", несомненно, была связана с законом горы Синайской, этот закон не приносил с собою ни "мира на землю", ни "благоволения людям": закон показывал, чем должны были быть люди, чтобы заслужить благоволение Божие. Но когда Сын воплотился на земле, в Нем нашли удовлетворение все небесные интересы, потому что личность и дело Сына Божия полностью явили собою как Божественную славу, так и благословение человека Богом.

Теперь нам следует отметить порядок, в котором идут жертвоприношения, описанные в первых главах нашей Книги. На первый план Бог ставит жертву всесожжения, а кончает Он жертвою за грех; Он кончает тем, чем мы начинаем. Этот знаменательный порядок исполнен для нас поучения. Когда меч обличения впервые пронзает душу, совесть припоминает грехи прошлого, обременяющие ее; память переносится в прошлое, останавливая свой взгляд на страницах прожитой жизни и видит, что они испещрены черными пятнами - следами многочисленных прегрешений против Бога и людей. В этом периоде своего развития душа меньше озабочена определением источника, откуда возникли эти прегрешения, чем подавляющим и очевидным сознанием, что тот или иной ее грех был действительно совершен; потому-то она так сильно нуждается в уверенности, что Бог, по Своей великой милости, установил жертвоприношение, ради которого "всякая вина" получала полное прощение (Кол. 2,14); это жертвоприношение представлено нам Господом под видом "жертвы за грех".

Но по мере того, как душа подвигается вперед в Божественной жизни, она проникается сознанием, что грехи, совершенные ею, суть ничто иное, как отпрыски одного общего корня, струи одного и того же источника; ей становится понятно, что грех, живущий во плоти, есть корень или источник всех ее беззаконий. Это открытие влечет за собою еще более глубокое внутреннее сокрушение, исцелить которое может лишь столь же глубокое понимание крестного подвига, потому что на кресте Бог Сам "осудил грех во плоти" (Рим. 8,3). Читатель видит, что в этом месте Послания к римлянам речь идет не о грехах, совершаемых в повседневной жизни, а о корне, от которого они произошли, о "грехе во плоти." Это великая и важная истина. Христос не только "умер за грехи наши по Писанию" (1 Кор. 15,3); Он сделался еще "для нас жертвою за грех" (2 Кор. 5,21). Вот о чем свидетельствует ветхозаветная "жертва за грех".

Когда сознание искупительного дела Христа вносит мир в наше сердце и в нашу совесть, мы делаемся способными питаться Христом, Который есть основание нашего мира и нашей радости в присутствии Божием. До того же времени, пока мы не увидим наших беззаконий прощенными и нашего греха осужденным, мы не можем вкушать ни мира, ни радости. Лишь только предварительно познакомившись с жертвою за преступление и жертвою за грех, мы сможем оценить все значение мирной жертвы или жертвы радости и благодарения. Потому "жертве мирной" отведено среди жертвоприношений место, соответствующее времени, когда мы научаемся духовно питаться Христом.

Также отведено подобающее место и "приношению хлебному". Когда душа вкусила всю сладость духовного общения со Христом, когда она научилась в мире и с благоговейным чувством благодарности питаться Им в присутствии Божием, душа горит жаждою все глубже и глубже познавать совершенство и славу таинственной личности Христа; в Своем милосердии Бог отвечает на это желание, устанавливая хлебное жертвоприношение, прообразно изображающее совершенство человеческого естества Христа.

После всех жертвоприношений, наконец, следует жертва "всесожжения", венец всех жертв, прообраз крестного подвига, совершенного на глазах Самого Бога и выражающего собою беззаветную преданность Богу сердца Христа. Впоследствии мы займемся подробным изучением всех этих жертвоприношений; здесь мы только отмечаем порядок их следования, порядок поистине удивительный; с какой бы стороны мы на него ни смотрели, начало и конец его - крест. Если, начиная с порядка, мы прежде всего рассматриваем жертву всесожжения, мы видим в ней Христа, вознесенного на крест, Христа, исполняющего волю Божию, совершающего искупление приношением Себя в жертву во славу Божию. Если же, следуя, напротив, внутреннему порядку, мы восходим от человека к Богу, начиная, таким образом, с жертвы за преступление, в этой жертве мы видим Христа, возносящего на крест наши грехи и истребляющего их ценою Своей искупительной жертвы всюду: в совокупности жертвоприношений, равно как и во всех их подробностях, сказываются совершенство, красота и превосходство Божественного, дивного Спасителя. Все клонится к тому, чтобы вызвать в наших сердцах глубокий интерес к изучению этих драгоценных прообразных теней, сущность которых - Христос. Бог, давший нам книгу Левит, Сам живою силою Духа Святого да дарует нам и разумение при ее изучении, дабы мы славили имя Его за поразительные прообразы, которые открываются нам в этой книге и проливают яркий свет на личность и дело благословенного Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа. Да будет слава ему во веки веков! Аминь.

Книга открывается описанием жертвы всесожжения, прообразно представляющей нам Христа, приносящего Себя, непорочного, в жертву Богу (Евр. 9,14); поэтому Дух Святой ставит ее на первый план. Взяв на себя выполнение славного дела искупления, Господь Иисус ревностно преследовал в этом деле одну высшую цель - прославление Бога. "Я желаю исполнить волю Твою, Боже Мой" (Пс. 39,7-9). Эти слова были постоянным правилом Господа Иисуса, руководившим каждым действием, каждым обстоятельством Его жизни; нигде, однако, они не отразились так определенно, так могущественно, как в крестном подвиге. Какова бы ни была воля Божия, Христос пришел на землю творить эту волю. Благодарение Богу, мы знаем, как "сказалось в нас совершение Христом этой воли"; потому что "по сей-то воле освящены мы единократным принесением тела Иисуса Христа" (Евр. 10,10). Но дело Христово прежде всего относилось к Богу. Христос находил блаженство в совершении на земле воли Божией. Ни один человек до Него не поступал так, как Он. По милости Божией некоторые люди "делали угодное в очах Господа" (3 Цар. 15,5.11; 14,8); но не было на земле человека, который исполнял бы волю Божию всегда, всецело, неизменно, неуклонно. Господь Иисус был Человеком послушным; "Он был послушным даже до смерти, и смерти крестной" (Фил. 2,8). Сам "Он восхотел идти в Иерусалим" (Лук. 9,51); позднее, по дороге из Гефсиманского сада к кресту Голгофы, Он следующими словами выражал безусловную преданность Своего сердца Отцу: "Неужели Мне не пить чаши, которую дал Мне Отец?" (Иоан. 18,11).

Чудное благоухание издавала эта беззаветная преданность Богу. Небо ликовало при виде Человека, непорочного на земле, даже смертью Своею исполнявшего волю Божию. Кто мог исследовать таинственную глубину преданного сердца, открывшуюся взору Божию на кресте? Никто, кроме Самого Бога; потому что в этом отношении, как и во всем, касающемся Его таинственной, славной личности, действительно "никто не знает Сына, кроме Отца" (Матф. 11,27); и никто не может что-либо узнать о Сыне, если ему этого не откроет Отец. Ум человеческий способен хотя бы в некоторой степени усвоить любую науку, известную под солнцем. Человеческая наука не превышает уровня понимания человека; но Сына человек познает лишь настолько, насколько Его открывает чрез Духа Святого Своим Словом Отец. Дух Святой с радостью открывает Сына, с радостью "берет от Иисуса" и являет это нам; это познание во всей его полноте, во всей его красоте открывается нам в Писании. Мы не имеем нужды в новом откровении, потому что Дух Святой "напоминал все" апостолам и "наставлял их на всякую истину" (Иоан. 14,26; 16,13). Ничего нет больше "всякой истины"; поэтому каждая попытка получить новое откровение, видеть новое развитие истины, т.е. развитие, не описанное в богодухновенных книгах, навсегда останется тщетным усилием человека, желающего прибавить что-либо к тому, что Бог называет "всякой истиной". Дух Святой, конечно, может с новым необыкновенным могуществом развить и применить к делу содержащуюся в Писании истину; но это нимало не похоже на безумное превозношение ума человеческого, который, отвергая полноту Божественного откровения, силится вне этого откровения найти принципы, мысли и догматы, могущие направлять совесть.

Евангелия рисуют пред нами различные стороны характера, личности и дела Христа; и с первого дня появления на земле этих драгоценных повествований чада Божий всех веков любили углубляться в их изучение, насыщаясь содержащимися в них откровениями о Том, Кого любит и Кому доверяет их сердце, Кому они обязаны своим блаженством, как временным, так и вечным. Но сравнительно невелико число людей, когда-либо задававшихся целью изучения самых подробных поучительных прообразов относительно того же славного вопроса. В жертвоприношениях, описанных в книге Левит, многие особенно были склонны видеть устаревшие указания, относящиеся исключительно к еврейским обычаям, лишенные всякого значения для нас и не проливающие никакого духовного света в наши души. Необходимо, однако, признать, что страницы книги Левит, на первый взгляд лишенные всякой привлекательности и изобилующие всевозможными обрядовыми подробностями, занимают наряду с чудными изречениями пророка Исайи важное место среди всего, что "писано было прежде" и что "написано нам в наставление" (Рим. 15,4). Мы должны, конечно, изучать содержание этой книги, как и вообще всего Священного Писания, в духе смирения, отрекаясь от своего собственного "я"; при этом необходимо проникнуться чувством благоговейной зависимости от Говорящего, никогда не упуская из виду великой цели, важного значения и общей гармоничной совокупности всех откровений, обуздывая наше воображение и не давая ему увлечь нас низменными стремлениями. Если милостью Божией с именно таким настроением мы приступим к изучению прообразов этой книги, мы откроем в них богатейшие рудники неисчерпаемых сокровищ Божиих.

Перейдем же к рассмотрению жертвы всесожжения, представляющей, как мы это уже отметили, Христа, отдающего Себя, непорочного, в жертву Богу. "Если жертва его есть всесожжение из крупного скота, пусть принесет ее мужского пола, без порока" (ст. 3). Невыразимая слава личности Христа составляет основание христианства. Достоинство и славу, присущие Ему, Христос сообщает и всему, что Он делает, и каждому служению, которое Он совершает. Никакое служение не могло прибавить что-либо к славе Того, Кто есть "сущий над всем Бог, благословенный вовеки" (Рим. 9,5), "явившийся во плоти Бог" (1 Тим. 3,16), славный "Эммануил, с нами Бог" (Матф. 1,23; Ис. 7,14), "вечное Слово", "Творец" и "Промыслитель" Вселенной. Служение всякого рода, мы знаем, было связано с человеческим естеством Христа; принимая на Себя образ человека. Он сошел на землю, оставляя славу, которую имел у Отца от создания мира. Он жил среди обстановки, шедшей вразрез со всеми Его взглядами, ища единственно полного прославления имени Божия. Он сошел на землю, чтобы быть здесь "снедаемым" святою и неугасимою ревностью по славе Божией (Пс. 68,10) и чтобы привести в исполнение вечные советы Божий.

Жертва "мужского пола", "без порока", "однолетняя", представляет собою Господа Иисуса, добровольно отдающего Себя в жертву во исполнение воли Божией. В этой жертве не должно было быть ничего, указывающего на слабость или несовершенство. Для всесожжения выбиралось животное "мужского пола, однолетнее" (ср. Исх. 12,5). При рассмотрении других жертв мы увидим, что дозволялось в некоторых случаях закалать в жертву и животных женского пола; это не значило, что Бог мог благоволить к несовершенной жертве, потому что везде и всегда жертва должна была быть "без порока"; в некоторых случаях Бог допускал отступления, свидетельствовавшие о несовершенстве человека, приносившего за себя жертву. Всесожжение было наивысшей жертвой, потому что оно представляло собою Христа, отдающего Самого Себя в жертву Богу, Христа во всей полноте, всецело посвященного исключительно Богу: на Нем покоились взор и благоволение сердца Божия. Необходимо принять это в соображение. Один лишь Бог знал истинную цену искупительного дела Христова; Один лишь Он мог полностью оценить значение креста и беззаветную преданность Сына, олицетворяемую им. Крест, представленный жертвою всесожжения, заключал в себе нечто, осязаемое лишь для взора Божия; значение креста полно глубины, недоступной ни для смертных, ни для ангелов; исходивший от креста голос достигал лишь слуха Отца, предназначался именно и исключительно для Него. Между крестом Голгофы и престолом Божиим существовали отношения, неуловимые и непонятные для разумения творения Божия.

"Пусть приведет ее к дверям скинии собрания, чтобы приобресть ему благоволение пред Господом" (ст. 3. ср. Лев. 22,18-19). Характер жертвы всесожжения, изображенный здесь, являет нам мало понятую нами сторону крестного подвига. Мы слишком склонны видеть в кресте лишь место, где был произведен суд и была навеки решена дилемма между вечным правосудием и жертвой без порока, лишь место искупления нашего греха, место славной победы над сатаною. Крест действительно является всем этим; но этим не ограничивается его значение: крест еще и место, где была явлена любовь Христа к Отцу, где эта любовь нашла выражение, понятное лишь Одному Отцу; именно эту сторону креста и представляет собою прообразно жертва всесожжения, по своей сути добровольная жертва. Если бы речь шла лишь об искуплении греха и претерпении гнева Божия за грех, эта жертва не могла бы зависеть от личной воли приносившего ее; в этом случае она непременно была бы обязательной, безусловно необходимой. Господь Иисус не мог желать уподобиться "жертве за грех" (2 Кор. 5,21). Желать вынести на Себе гнев Божий и лишить Себя лицезрения Божия: уже один этот факт очевидно показывает нам, что жертва всесожжения представляет собою не Христа, несущего на кресте грех мира, но Христа, исполняющего на кресте волю Божию.

Слова Самого Христа свидетельствуют о том, что Сам Он созерцал эти различные стороны креста. Видя в кресте место искупления греха, заранее предчувствуя связанные с ним в этом отношении страдания, Он восклицал: "Отче! О, если бы Ты благоволил пронесть чашу сию мимо Меня! Впрочем не Моя воля, но Твоя да будет" (Лук. 22,42). Он с ужасом сознавал, что влекло за собою взятое Им на Себя дело. Святая, чистая Его душа содрогалась при мысли, что Ему предстоит отождествиться с жертвою за грех; Его любящее сердце несказанно скорбело от сознания необходимости лишиться присутствия Божия.

Но крест представлялся Христу еще и с другой стороны. Крест в Его глазах был местом, на котором должны были обнаружиться глубокие тайники Его любви к Отцу; местом, на котором по "Своему желанию", Он "добровольно" мог выпить чашу, которую Ему дал пить Отец, и испить ее до дна. Вся жизнь Христа представляла собой фимиам благовонного курения, непрестанно возносившийся к престолу Отца: Он всегда творил угодное в очах Отца, всегда творил волю Божию; но жертва всесожжения представляет собою не жизнь Христа, каким бы благословенным ни было любое действие этой жизни; она изображает Христа в Его смертный час; и изображает не Христа, в смерти Своей "сделавшегося за нас клятвою" (Гал. 3,13), а Христа, служившего приятным благоуханием для сердца Отца.

Эта истина придает особую привлекательность кресту в глазах каждого духовного человека, придает особую цену страданиям нашего возлюбленного Господа. На кресте погибший грешник находит ответ Бога на все важнейшие стремления, на все насущнейшие запросы своего сердца и своей совести. Истинно верующий обретает на кресте все, что пленит его сердце, что глубоко потрясает его нравственное существо. На кресте ангелы находят предмет, достойный их вечного созерцания, тайну, в которую "они желают проникнуть" (ср. 1 Петр 1,11-12). Все это так; но есть в кресте нечто, превосходящее высшую прозорливость святых или ангелов Божиих - это глубокая преданность сердца Сына, принесенная в жертву Отцу и оцененная Им: именно эта-то сторона крестного подвига и находит себе столь яркое прообразное выражение в жертве всесожжения.

Замечу здесь, что допуская, как это делают некоторые, мысль, что Христос всю Свою жизнь нес на Себе грех, мы нарушили бы этим особенную красоту, отличающую собою жертву всесожжения. Исчез бы "добровольный" характер жертвы, потому что возможно ли говорить о свободном выборе в вопросе об отдаче себя на смерть, если принесение в жертву жизни является непременным следствием положения, в которое поставлено это лицо? Если бы Христос нес на Себе грех всю жизнь, смерть Его сделалась бы действием необходимым, а не добровольным, как теперь. Можно с достоверностью утверждать, что ложное и гибельное учение о Христе, несущем во время Своей жизни грех на Себе, посягает на полноту и красоту всех прообразов жертв. Жертва всесожжения, мы это повторяем и обращаем особенное внимание читателя на этот важный факт, представляет нам не Христа, несущего на Себе грех и навлекающего на Себя гнев Божий, а Христа, смертью Своею на кресте являющего Свою добровольную преданность Богу. Силою Духа Святого Сын исполнил волю Отца; и Он это делает "по Своему собственному желанию", о чем свидетельствуют Его слова: "Потому любит Меня Отец, что Я отдаю жизнь Мою, чтобы опять принять ее" (Иоан. 10,17-18). Но пророк Исайя, усматривая во Христе жертву за грех, говорит: "Вземлется от земли жизнь Его" (Деян. 8,33 - по переводу "Семидесяти толковников" - изречение Ис. 53,8). Христос не говорил, что грех был на Нем и что за грехом следовало искупление греха, утверждая, что "никто не отнимает жизни у Него, но Он Сам отдает ее". Никто ее не отнимает: ни человек, ни ангел, ни сатана, ни кто-либо другой. Отдача жизни была с Его стороны добровольным действием: Он отдавал ее, чтобы снова ее принять. "Я желаю исполнить волю Твою, Боже Мой" (Пс. 39,9). Вот слова Того, Кто, прообразно изображенный в жертве всесожжения, силою вечного Духа с радостью отдавал Себя, непорочного, в жертву Богу!

Необыкновенно важно хорошо усвоить, что главным образом ставил Своею целью Христос в деле искупления; это лишь увеличивает спокойствие верующей души. Исполнить волю Божию, осуществить намерения Божий, явить славу Божию - такова была глубокая и первая задача исполненного преданности к Богу сердца Спасителя, Который взирал на все и производил оценку всего только с Божией точки зрения; Христос не задавался мыслью, как то или иное действие или обстоятельство отразится на Нем Самом. "Он уничижил Себя Самого... смирил Себя" (Фил. 2,7-8). Он отказался от всего. Вот почему, по окончании Своего земного поприща, Он мог, воздев глаза к небу, сказать: "Я прославил Тебя на земле, совершил дело, которое Ты поручил Мне исполнить" (Иоан. 17,4). Нельзя созерцать эту сторону дела Христова и не испытывать всей привлекательности личности Христа, не преисполняться чувством глубокого благоговения к ней. Понять, что Бог был на первом плане для Христа в Его крестном подвиге - не значит усмотреть в этом уменьшение Его любви к нам, напротив! Эта любовь и наше спасение в Нем основываются только на славе Божией, явленной Его смертью. Слава Божия должна составлять незыблемое основание всего. "Жив Я, и славы Господней полна вся земля" (Числ. 14,21). Но мы знаем, что эта вечная слава Божия и вечное блаженство создания Божия неразделимо связаны друг с другом в предначертаниях Божиих, так что если первое осуществится, блаженство твари также наступит.

"И возложит руку свою на голову жертвы всесожжения, и приобретет он благоволение, во очищение грехов его" (ст. 4). Возложение рук на голову выражает собою полное отождествление. Чрез это знаменательное действие жертва и приносивший ее составляли одно; это единство в жертве всесожжения делало угодным Богу и ее приносителя благодаря великому значению и благоволению, которая эта жертва имела в очах Божиих. Применение этого факта ко Христу и верующей душе выдвигает вперед одну из драгоценнейших истин, всесторонне освещенных в Писаниях Нового Завета, а именно - вечное отождествление верующей души со Христом и ее принятие Им. "Поступаем в мире сем, как Он" (1 Иоан. 4,17; 5,20). Только это делает нас блаженными. Тот, кто не во Христе, живет еще в своих грехах. Середины в этом случае нет: или вы во Христе, или вы вне Его, в ваших грехах. Нельзя пребывать во Христе отчасти. Достаточно, чтобы вас отделял от Христа хотя бы один волос, и вы уже вполне заслуживаете осуждения и гнева. Напротив, если вы в Нем, вы ходите пред Богом, "как Он", и получаете полный доступ к бесконечно святому Богу. "Вы имеете полноту в Нем" (Кол. 2,10), вы "облагодатствованы в Возлюбленном" (Еф. 1,6), "члены Тела Его, от плоти Его и от костей Его" (Еф. 5,30). "Соединяющийся с Господом есть один дух с Господом" (1 Кор. 6,17). Таково простое и ясное учение Слова Божия. Глава и члены должны пользоваться одинаковым благоволением. Глава и члены составляют одно целое. Бог видит их соединенными воедино; следовательно, они и составляют одно целое. Истина эта есть одновременно и основание самого беззаветного доверия к Богу и глубочайшего смирения души: именно она и дает "дерзновение в день суда" (1 Иоан. 4,17) ввиду того, что никаким образом нельзя что-либо прибавить к делу Того, с Которым мы находимся в единении; она же исполняет нас сознанием нашего ничтожества, потому что наше единство со Христом основано на смерти душевного человека и на полном его отречении от всех его прав и притязаний.

"Раз Глава и члены вместе введены в присутствие Божие и пользуются одинаковым благоволением Господа, очевидно, что все члены причастны одному и тому же спасению, одной и той же жизни, одной и той же праведности, одному и тому же благоволению. Не существует различных степеней оправдания и усыновления. Малое дитя во Христе имеет такое же оправдание, как и богатый духовным опытом святой. И тот, и другой - во Христе; и так как в этом только и заключается основание, на котором держится жизнь, на этом же единственном основании зиждется и оправдание. Нет ни двух видов жизни, ни двух видов оправдания, хоть, конечно, существуют различные степени умения пользоваться этим оправданием, различные степени познания его полноты и обширности, различные степени способности проявить его могущественное действие в жизни и сердце. Часто смешивают применение и понимание оправдания с самим оправданием, которое, будучи Божественным, также и вечно, неизменно и не подвержено влиянию человеческих чувств и человеческого опыта.

В деле оправдания невозможно, что называется, преуспевать. Верующая душа сегодня не заслуживает оправдания более, чем вчера, и завтра не заслужит его более, чем сегодня. Во "Христе Иисусе" душа уже здесь, на земле, получает полное оправдание, которое она имеет пред престолом Божиим: она "совершенна во Христе", соединена со Христом воедино; она, по свидетельству Самого Христа, "чиста вся" (Иоан. 13,10). Чего ей еще недостает до ее вступления в славу? Живя по духу, она может и будет преуспевать в познании и применении к жизни этой славной действительности; что же касается самого вопроса оправдания, если кто-либо силою Духа Святого уверовал в Евангелие, от положения очевидной виновности и осуждения он вступает в положение безусловной праведности и оправдания, основанного на Божественном совершенстве искупительного дела Христа; так в жертве всесожжения принятие Богом грешника основано на достоинстве приносимой им жертвы. Дело было не в том, что представлял из себя лично он сам, а в том, чем была в глазах Божиих его жертва. "И приобретет он благоволение, во очищение грехов его."

"И заколет тельца пред Господом; сыны же Аароновы, священники, принесут кровь, и покропят кровью со всех сторон на жертвенник, который у входа скинии собрания" (ст. 5). Изучая значение жертвы всесожжения, следует постоянно иметь в виду, что великая истина, олицетворенная в этой жертве, не относится к искуплению, совершенному Христом для удовлетворения запросов совести грешника; она указывает на жертву, несравненно более благоугодную Богу, - на добровольную жертву Христа, вызывавшую новый поток любви со стороны Отца (Иоан. 10,17). Смерть Христа, иносказательно представленная в жертве всесожжения, не обнаруживает ненавистной стороны греха, но является выражением неиссякаемой и непоколебимой преданности Христа Отцу. Христос не представляется в ней несущим на Себе грех под бременем гнева Божия; Он является здесь предметом полного удовлетворения, испытываемого Отцом при виде добровольной жертвы и связанного с нею приятного благоухания отдающего Себя на смерть Сына. "Очищение грехов", приобретаемое жертвою всесожжения, соответствует не только требованиям совести человека, но и горячему желанию сердца Самого Христа, ценою Своей жизни желавшего исполнить волю Божию и содействовать осуществлению Божественных намерений.

Никакая сила - ни человеческая, ни бесовская - не могла отговорить Христа от Его намерения выполнить это желание. Когда апостол Петр, по неведению, словами ложного участия старается удержать Его от позора и посрамления, связанного с крестной смертью: "Отойди от Меня, сатана, - говорит Он, - ты Мне соблазн, потому что думаешь не о том, что Божие, но что человеческое" (Матф. 16,22.23). В другой раз Он сказал Своим ученикам: "Уже немного Мне говорить с вами, ибо идет князь мера сего; и во Мне не имеет ничего. Но чтобы мир знал, что Я люблю Отца, и как заповедал Мне Отец, так и творю" (Иоан. 14,30-31).

Место и обязанности, предписанные сынам Аароновым при принесении жертвы всесожжения, полностью соответствуют особенному значению, присущему жертве всесожжения. Они "кропят кровью" жертвенник, кладут "на жертвенник огонь", раскладывают "на огне дрова", "раскладывают части, голову и тук на дровах, которые на огне, на жертвеннике". Все эти действия связаны исключительно с жертвою всесожжения и составляют ее выдающуюся черту, отличающую ее от жертвы за грех, при принесении которой имена сынов Аароновых даже вовсе и не упоминаются. Сыны Аароновы представляют собою Церковь не "как тело", а как духовное жилище или семейство священников. Это совершенно ясно, потому что если Аарон есть прообраз Христа, дом Ааронов, несомненно, является прообразом дома Христова. Так, в Евр. 3,6 мы читаем: "Христос, как Сын, в доме Его; дом же Его - мы". И еще: "Вот, Я и дети, которых дал Мне Бог" (Евр. 2,13; Ис. 8,18). Руководимой и научаемой Духом Святым Церкви дано отрадное преимущество созерцать эту сторону Личности Христа, представленную нам в первом прообразе книги Левит. "Наше общение - с Отцом" (1 Иоан. 1,3), Который, по милосердию Своему, вводит нас в Свои мысли о Христе. Мы, правда, никогда не сможем полностью постигнуть всю высоту Его мыслей, но мы можем силою живущего в нас Духа Святого хотя бы отчасти проникаться ими.

"Сыны же Аароновы, священники, принесут кровь и покропят кровью со всех сторон на жертвенник, который у входа скинии собрания" (ст. 5). Здесь снова мы встречаем прообраз Церкви, представляемой в виде общества священников, входящих с вещественным доказательством принесенной жертвы туда, куда открыт был доступ всякому жертвоприносителю. Но кровь, приносящаяся сюда священниками, не следует этого забывать, есть кровь жертвы всесожжения, а не жертвы за грех. Это прообраз Церкви, силою Духа Святого проникающейся мыслью глубокой и беззаветной преданности, проявленной Христом по отношению к Богу; это не образ грешника, вникающего в значение крови Подъявшего на Себе грех мира. Почти излишне напоминать, что Церковь составлена из грешников, и грешников, проникнутых сознанием греха, но "сыны Аароновы" не представляют собою сознающих свою греховность грешников; они представляют собою благоговейно поклоняющихся Богу Его святых: они "священники", приносящие жертву всесожжения.

Многие заблуждаются в этом отношении: они думают, что если, милостью Божией и Духом Святым, человек получает право поклоняться и служить Богу, он уже отказывается признавать себя жалким и недостойным грешником. Это большое заблуждение. Сам по себе верующий есть "ничто"; во Христе же он становится освященным Им поклонником. Он имеет доступ во святилище не как виновный грешник, а как священник, служащий Богу и облеченный в "служебные священные одежды". Заниматься в присутствии Божием вопросом о моей виновности - не значит доказывать этим свое христианское смирение по отношению к самому себе: это только свидетельствует о моем неверии относительно ценности приносимой жертвы.

Как бы то ни было, читатель имел возможность убедиться, что вменение греха не входит в значение жертвы всесожжения и что в этой жертве Христос не является несущим на Себе грех под бременем гнева Божия. Написано: "Приобретет он благоволение, во очищение грехов его", - это так. Искупление сопоставлено здесь, снова и снова повторяем мы, не с глубиною, не с чудовищностью виновности грешника, а измеряется совершенством жертвы принесенной Христом Богу, и полнотою бесконечного благоволения Божия к Тому, Кто всецело пожертвовал Собою. Это дает нам самое высокое представление об искупительном подвиге Христа. Видя в Христе жертву за грех, я встречаю искупление, удовлетворившее правосудие Божие по отношению к греху; но, созерцая жертву всесожжения, я вижу дело искупления облеченным во все совершенство полной готовности и способности Христа исполнить волю Божию; и в то же время мне открывается вся полнота благоволения Божия ко Христу и Его делу. Каким высоким совершенством дышит искупление, являющееся плодом преданности Христа Богу! Есть ли на свете что-либо, превосходящее и эту преданность Сына, и это благоволение Отца? Конечно, нет; этот вопрос составит предмет вечного созерцания священников Божиих, пребывающих во дворах Господних.

"И снимет кожу с жертвы всесожжения, и рассечет ее на части" (ст. 6). Обычай "снимать кожу" особенно выразителен: он заключался в снятии наружной части жертвы, что давало возможность увидеть ее внутреннее содержание. Недостаточно было иметь жертву "без порока"; кроме наружного совершенства, требовалось внутреннее совершенство: все связи и суставы должны были свидетельствовать о непорочности жертвы. Это требование предъявлялось только для жертвы всесожжения: этот факт вполне согласуется с характером прообраза, особенно подчеркивая безграничную преданность Христа Богу. Его дело истекало из глубоких тайников Его существа; и чем более исследовались эти тайники, тем более обнаруживалась Его таинственная внутренняя жизнь; тем более становилось очевидным, что полное подчинение воле Отца и искреннее искание Его славы руководили всеми действиями Христа, олицетворенного жертвою всесожжения. Он был истинной жертвой всесожжения.

"И рассечет ее на части." Это действие представляет собою истину, уже олицетворенную в "благовонном мелкоистолченном курении" (Исх. 30,34-38; Лев. 16,12). Дух Святой с особенным благоволением останавливается на составных частях благовонного курения и благоухания жертвы Христовой, вникая в мельчайшие подробности этой жертвы: жертва всесожжения не имеет ни пятна, ни порока, как в составных своих частях, так и во всей их совокупности, и таков был Христос!

"Сыны же Аароновы, священники, положат на жертвенник огонь, и на огне разложат дрова. И разложат сыны Аароновы, священники, части, голову и тук на дровах, которые на огне, на жертвеннике" (ст. 7-8). Это составляло великое преимущество священнической семьи. Жертва всесожжения приносилась Господу вся целиком; она вся сжигалась [Нелишне будет здесь сообщить читателю, что еврейское слово, выражающее приложенное к жертве всесожжения понятие "сожигать", совершенно иное, чем слово, употребленное для обозначения "сожигания" при установлении жертвы за грех. Это очень важный вопрос; поэтому я приведу несколько мест, в которых употреблено то же слово. Еврейское слово, употребленное при описании жертвы всесожжения, обозначает "фимиам" или "воскурять фимиам" и в этом смысле встречается в следующих местах Писания: Лев. 6,15: "возьмет... весь Ливан... и сожжет на жертвеннике: это приятное благоухание." Втор. 33,10: "Возлагают курение пред лицо Твое и всесожжения на жертвенник Твой." Исх. 30,1: "Сделай жертвенник для приношения курений." Пс. 65,15: "С воскурением тука овнов." Иер. 44,21: "Каждение, которое совершали вы в городах Иудейских." П Песн. 3,6: "Окуриваемая миррою и фимиамом" Вышеприведенных изречений вполне достаточно, чтобы выяснить значение разбираемого нами слова в описании жертвы всесожжения.

Еврейское слово, переведенное словом "сожигать" при описании жертвы за грех, обозначает общее понятие "жечь" и встречается "обожжем огнем" Лев. 10,16. "И козла жертвы за грех искал Моисей, и вот, он сожжен."2 Пар. 16,14. "И сожгли их для него великое множество." Именно от этого глагола в еврейском языке происходит слово "серафимы", т.е. "пламенеющие" (Ис. 6). Т6 же слово употреблено для обозначения ядовитых змей (Числ. 21).

Таким образом, жертва за грех не только сжигалась на другом жертвеннике, чем жертва всесожжения; Дух Святой употребляет еще и совершенно другое слово, чтобы показать, как она сжигалась. Все это имеет свое значение, и я уверен, что в употреблении двух разбираемых нами слов сказалась мудрость Духа Святого, которая всюду проводит существенную разницу между двумя этими жертвами. Духовный читатель должен придавать большое значение этой разнице.] на жертвеннике; человек не получал от нее ничего; но сыны Аарона, первосвященника, сами будучи священниками, стоят вокруг жертвенника Божия, благоговейно созерцая пламя благоугодной Богу жертвы, возносящееся к Нему в фимиаме благовонного курения. Славное положение, славное общение, это славное священническое служение были поразительным образом всех благ, дарованных Богом Церкви, пребывающей в общении с Ним по отношению к осуществлению Его воли чрез смерть Христа. Подходя к кресту Господа Иисуса как сознающие свою греховность грешники, мы находим на кресте то, что удовлетворяет все наши духовные нужды: в этом отношении крест дает нашей совести полный мир. Но как священники, как освященные Богом поклонники, мы можем смотреть на крест и с другой стороны - со стороны приведения на нем в исполнение святого решения Христа всецело подчиниться воле Отца. Как сознающие свой грех грешники, мы подходим к медному жертвеннику и обретаем мир чрез искупительную кровь, пролитую на этом жертвеннике; как священникам же нам дано созерцать совершенство жертвы всесожжения и проникаться сознанием полной отдачи Христом, Человеком без пятна и порока, Себя в жертву Богу.

Если бы мы видели в кресте лишь то, что удовлетворяет нужды человека, как грешника, наше представление о таинственном значении креста было бы весьма неполно. Смерть Христа исполнена глубокого значения, не поддающегося разумению человеческому и открывающегося только Одному Богу. Важно ввиду этого заметить, что, давая нам прообразные изображения креста, Дух Святой представляет нам его прежде всего со стороны его отношения к Богу. Человеку дано приближаться к этому источнику небесной услады; ему дано проникновенно созерцать этот источник, утоляя из него свою жажду; в нем он найдет удовлетворение всех высших стремлений своей души, всех возвышенных способностей своей обновленной природы; но есть, однако, в кресте и нечто такое, что может постичь и оценить только Один Бог. Вот почему жертве всесожжения отведено первое место среди всех жертвоприношений. Сам факт, что Бог установил прообраз смерти Христовой, показывающий, чем эта смерть являлась в глазах Божиих, полон поучения для духовно настроенного человека.

Ни человеку, ни ангелам не дано полностью исследовать тайну смерти Христовой; но мы можем открыть в ней некоторые особенности, которые делают ее несказанно драгоценной для сердца Божия. Ничто так не содействует проявлению славы Божией, как крест. Ничто не содействует в такой мере Его прославлению, как смерть Христа. Добровольная отдача Христом Себя в жертву Богу исполнена несравненного блеска Божественной славы; в этой же отдаче Христом Себя на смерть заложено непоколебимое основание Божественных предначертаний: земля не могла этого совершить. Крест также становится и непосредственным проводником Божественной любви; благодаря ему сатана посрамлен навеки, "начальства и власти подвергнуты позору": крестным Своим подвигом Иисус "восторжествовал над ними" (Кол. 2,15). Таковы славные последствия крестного подвига; вникая в них, мы понимаем необходимость существования прообраза креста, представляющего, чем был крест исключительно для Одного Бога; также становится понятным, что этот прообраз занимает первое место во главе всех других прообразных теней этой Книги.

"А внутренности жертвы и ноги ее вымоет он водою, и сожжет священник все на жертвеннике: это всесожжение, жертва, благоухание, приятное Господу" (ст. 9). Установленное здесь омытие жертвы прообразно делало ее такою, каким был Христос по Своей сути: делало жертву чистой внутренне и наружно. Полнейшая гармония существовала всегда между внутренними побуждениями Христа и Его внешним поведением: последнее всегда выражало Его внутренние побуждения. Все в Нем преследовало одну цель - славу Божию. Члены Его тела всецело повиновались Его преданному Богу сердцу и всецело исполняли намерения этого сердца, жившего только для Бога и Его славы в спасении грешников. Поэтому священник мог "сжечь все на жертвеннике". Все было прообразно чистым и было достойным быть вознесенным на жертвенник Божий. Были жертвы, часть которых отдавалась священникам; были и такие, часть которых отдавалась приносившему их; но жертва всесожжения вся сжигалась на жертвеннике. Она существовала исключительно для Одного Бога. Священникам было дано право класть на жертвенник дрова и огонь, затем наблюдать над восходящим на небеса дымом фимиама; то было их великое и святое преимущество; но священники не вкушали этой жертвы. Эта тень смерти Христа предназначалась исключительно для Бога, и именно так мы должны смотреть на жертву всесожжения. С той самой минуты, как животное мужского пола без порока приводилось ко входу скинии собрания, и до той минуты, как оно пламенем огня обращалось в пепел, мы все время видим пред собой образ Христа, святого и непорочного, приносящего Себя в жертву Богу. Совершенное Христом искупительное дело было источником радости Бога, личной радости, превосходящей всякое разумение сотворенной Богом твари. Это находит себе подтверждение в "законе всесожжения", который нам остается рассмотреть.

"И сказал Господь Моисею, говоря: Заповедай Аарону и сынам его: вот закон всесожжения: всесожжение пусть остается на месте сожигания на жертвеннике всю ночь до утра, и огонь жертвенника пусть горит на нем. И пусть священник оденется в льняную одежду свою, и наденет на тело свое льняное нижнее платье, и снимет пепел от всесожжения, которое сжег огонь на жертвеннике, и положит его подле жертвенника. И пусть снимет с себя одежды свои, и наденет другие одежды, и вынесет пепел вне стана на чистое место. А огонь на жертвеннике пусть горит, не угасает; и пусть священник зажигает на нем дрова каждое утро, и раскладывает на нем всесожжение, и сожигает на нем тук мирной жертвы. Огонь непрестанно пусть горит на жертвеннике и не угасает" (Лев. 6,8-13). Огонь жертвенника сжигал жертву всесожжения и тук мирной жертвы. Это было истинным выражением Божественной святости, насыщавшейся Христом и Его жертвой. Огонь никогда не должен был угасать, что указывало на неизменную Божественную святость суда Божия. В темные и молчаливые часы ночи священный огонь сверкал на жертвеннике Божием.

"И пусть священник оденется в льняную одежду свою, и наденет..." Здесь священник прообразно становится на место Христа, праведность Которого представлена белой льняной одеждой. Предавая Себя на крестную смерть, Христос восшел на небеса, облеченный в Свою вечную праведность, представляя на небо доказательство совершенного Им на земле дела. Пепел свидетельствовал о том, что жертва была сожжена и принята Богом: пепел полагался около жертвенника, показывая, что огонь уничтожил жертву и что последняя была не только уничтожена, но и принята Богом. Пепел жертвы всесожжения возвещал принятие жертвы; пепел жертвы за грех показывал осуждение греха.

Многие из затронутых нами вопросов еще раз встретятся нам при дальнейшем изучении этой книги и, таким образом, сделаются для нас более очевидными и более существенными, приобретут более значения в наших глазах. Сопоставление различных жертв содействует обнаружению их индивидуальных особенностей. Взятые все вместе, они дают нам полное представление о Христе. Их можно уподобить зеркалам, расположенным каждое под особым углом и дающим в различных видах изображение все одной и той же истинной Жертвы. Ни один прообраз не мог представить ее во всей полноте. Нам надо было увидеть Христа в жизни и смерти, как Человека и как жертву; увидеть отношения этого прообраза к Богу, и к нам; все это и изображают нам прообразные жертвы Книги "Левит". Этим путем Бог, по великой благости Своей, удовлетворил все нужды нашей души; да просветит же Он и наше разумение, дабы мы постигли, что Он для нас уготовал, и могли насыщаться благами Его.

Теперь нам предстоит рассмотреть "приношение хлебное", дающее нам точное изображение Человека Христа Иисуса. Жертва всесожжения представляла Христа в Его смерти; хлебное приношение представляет Его в Его жизни. Ни в той, ни в другой не идет речь о подъятии греха. В жертве всесожжения мы видим умилостивление, а никак не возложение на Себя греха, не вменение Христу греха, не падение на Христа гнева Божия за грех мира.

Это доказывалось тем, что вся жертва целиком сжигалась на жертвеннике. Если бы речь шла об искуплении малейшего греха, жертва должна была бы сжигаться вне стана (ср. Лев. 4,11-12 с Евр. 13,11)

При описании "приношения хлебного" даже и не упоминается о крови кропления. В нем мы открываем только чудный образ Христа, живущего, ходящего и пребывающего в служении Богу здесь, на земле. Одного этого факта достаточно, чтобы воодушевить духовно настроенного христианина с серьезным вниманием и в духе молитвы приступить к изучению этого прообраза. Христианину предоставляется возможность углубиться в рассмотрение чистой и совершенной человеческой природы нашего Господа. Приходится опасаться, что эта святая тайна недостаточно окружена подобающим ей благоговением. Выражения, которые часто употребляются в разговорах и в книгах, уже доказывают, что основное учение о воплощении Господа Иисуса остается непонятым и представляется в искаженном, несогласном с Словом Божиим виде. Подобные выражения объясняются превратным пониманием истинного характера как самой Личности Христа, так и Его страданий; но каково бы ни было их происхождение, при свете Священного Писания их приходится осудить и, следовательно, отречься от них. Многое происходит единственно от недостатка вдумчивого отношения к употребляемым выражениям. Поэтому остережемся обвинять того или иного христианина в неверном понимании основной истины.

Существует, однако, необыкновенно веский факт, и он должен быть признан руководящим началом при составлении нравственной оценки всякого верующего; я говорю о существенной истине учения о человеческом естестве Христа: она лежит в самой основе христианства, и вот почему сатана испокон веков прилагал столько усилий к тому, чтобы ввести людей в заблуждение в этом отношении. Все основные ереси, проникшие в Церковь, обнаруживают намерение сатаны подорвать истину, свидетельствующую о личности Христа. Многие благочестивые люди, вставшие на защиту этих заблуждений, сами не раз впадали в заблуждения противоположного характера. Это доказывает нам, как необходимо близко придерживаться выражений, которые Духу Святому угодно было употребить при изложении столь священной и глубокой тайны. Я уверен, что подчинение авторитетности Священного Писания и сила Божественной жизни в душе лучше всего предохранят от всякого рода заблуждения. Чтобы оградить себя от заблуждения относительно учения Христова, душа не должна обладать какими-либо теологическими (богословскими) познаниями; если только Слово Божие обильно вселяется в нее, если Дух Святой могущественно действует в ней, сатане не удастся вкрасться в душу, не удастся возбудить в ней мрачных и страшных сомнений. Если сердце насыщается Христом, являемым нам в Писаниях, оно, конечно, отвергнет все ложные представления о Христе, которые сатана силится ему внушить. Питаясь истиною Божией, мы без малейшего колебания откажемся от потакания сатане. Это вернейший путь для избавления от уловок духа заблуждения, в каком бы виде они ни возникали. "Овцы слушаются голоса Его и ... за Ним идут, потому что знают голос Его; за чужим же не идут, но бегут от него, потому что не знают чужого голоса" (Иоан. 10,3-5.27). Нет надобности знать чужие голоса, чтобы отвратиться от них; для этого достаточно только знать голос "доброго Пастыря". Одно это уже предохранит нас от искушения подчиниться какому бы то ни было чужому голосу. Вот почему, полностью сознавая, что я призван предостеречь моих читателей от подчинения себя какому-либо чужому голосу относительно Божественной тайны человеческого естества Христа, я не нахожу нужным опровергать многие смелые и ложные предположения; я предпочитаю с помощью Божией вложить в руки моих братьев орудия против них, развивая содержащееся в Священном Писании учение об этом вопросе.

Самую слабую и несовершенную сторону нашего христианства составляет недостаток нашего тесного общения с истинным Человеком, Господом Иисусом Христом. Отсюда возникают всевозможные недочеты в нашей духовной жизни, отсюда проистекают все наши заблуждения, волнения, вся наша духовная сухость. О, если бы мы пребывали в простоте веры, проникаясь сознанием, что истинный Человек пребывает одесную престола Величия на небесах, - Человек, исполненный нежного сострадания, непостижимой любви; Его могущество безгранично, мудрость - бесконечна, помощь всегда действенна; Его богатства неисследимы; Его ухо открыто для наших воздыханий; Его рука восполняет все наши нужды; Его сердце горит нежною любовью к нам. Это сознание сделало бы нас более счастливыми, вознесло бы нас над видимым миром, освободило бы нас от всякой зависимости, от всякого влияния человеческого, от кого бы оно ни исходило. Все, чего ни желает наше сердце, даровано нам в Господе Иисусе. Жаждет ли оно искреннего участия? Где оно найдет его, как не в Том, Кто плакал с огорченными сестрами в Вифании? Ищет ли оно истинной любви? Ни в чьем сердце нет столько любви, как в сердце молившегося до кровавого пота в Гефсимании Сына Человеческого. Нуждается ли оно в мощной поддержке? Для этого ему достаточно лишь взглянуть на Творца миров. Необходима ли Ему непогрешимая мудрость, могущая направить Его на любую истину? Пусть оно приблизится к Тому, Кто есть олицетворенная мудрость. "Кто сделался для нас мудростью" от Бога. Одним словом, во Христе мы имеем все. Божественная мысль и Божественные стремления нашли полное удовлетворение в "Человеке Христе Иисусе" (1 Тим. 2,5); если в Личности Христа нашлось все необходимое для полного удовлетворения Бога, есть в ней, несомненно, и все, могущее удовлетворить нас; это удовлетворение мы и получаем по мере того, что силою Духа Святого ходим в общении с Богом.

Кроме Господа Иисуса Христа, не было ни одного совершенного человека на земле. Его совершенство сказывалось во всем: в мыслях, в словах, в делах. Все нравственные качества проявлялись в Нем в гармоничной соразмерности. Ни одна черта Его характера не преобладала в Нем в ущерб остальным. В Нем чудесным образом проявлялось внушавшее благоговение величие наряду со смирением, сообщавшим в Его присутствии мужество сердцу. Книжники и фарисеи должны были выслушать из Его уст нелицеприятные упреки, тогда как бедная самаритянка и женщина, "которая была грешница", не отдавая себе в этом отчета, были привлечены к Нему. Да, чудная гармония наполняла все Его существо. Это сказывалось во всех обстоятельствах Его земной жизни. В присутствии пяти тысяч голодных Он мог, например, сказать Своим ученикам: "Вы дайте им есть"; затем, по насыщении их: "Соберите оставшиеся куски, чтобы ничего не пропало" (Иоан. 6,12). Здесь проявились благость и бережливость, не наносящие вреда одна другой; каждая из них царит в сфере, присущей ей. Он не мог отпустить голодными множество народа, следовавшего за Ним, но в то же время не мог и допустить, чтобы пропало что бы то ни было из сотворенного Богом (1 Тим. 4,4). Руке, щедро отверзтой для восполнения всех человеческих нужд, была чужда расточительность.

В этом для нас заключается урок: как часто наша доброта переходит в непростительную расточительность! А с другой стороны, как часто наша бережливость оказывается скупостью. Также часто наша мелочность мешает нам идти навстречу истинно нуждающимся, поставленным на нашем пути; в иных же случаях из тщеславия или по неразумию нашему мы без толку тратим деньги, могущие оказать существенную поддержку нашим нуждающимся ближним.

Дорогой читатель, будем тщательно изучать Божественное изображение жизни Человека Христа Иисуса. Да будут наши сердца заняты Тем, Чьи пути были совершенны, Тем, Которому принадлежит первенство во всем, это вливает бодрость в нашу душу, содействует укреплению "внутреннего человека".

Вот Он пред нами в Гефсиманском саду. В глубоком смирении, свойственном лишь Одному Ему, повергается Он ниц; но появление изменника и окружающей его толпы Он встречает со спокойствием и величием, заставляющими всех отступить и пасть на землю; пред Богом - повержение ниц пред Его судьями, пред Его обвинителями - непоколебимое достоинство. Здесь все совершенно, все Божественно.

То же совершенство сказывается и в удивительном согласовании в Нем Его отношения к Богу и людям; Он мог сказать: "Зачем было вам искать Меня? или вы не знали, что Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему?" И в то же время Он мог "идти в Назарет" и подавать там пример полного подчинения авторитету Своих родителей (см. Лук. 2,49-51). Он мог сказать Своей Матери: "Что Мне и Тебе, Жено?" А между тем среди невыразимых страданий предсмертной агонии Он на кресте доказал Свою нежную любовь к матери, поручая ее заботам Своего любимого ученика. В первом случае Христос, как истый назорей, отрекался от всего, чтобы исполнить волю Своего Отца; во втором - Он проявлял глубокую любовь совершенного человеческого сердца. В Нем было совершенно все: преданность назорея Богу, равно как и любовь человеческая; одно чувство не могло подорвать другое; оба они ярко светились, каждое в подобающей ему сфере.

Тень этого совершенного Человека представляется нам в прообразе чистой "пшеничной муки", служившей основанием хлебного приношения. В ней не было ничего неровного, шероховатого, неприятного для осязания. Какому бы наружному давлению мука ни подвергалась, поверхность ее оставалась ровною. Так никакие обстоятельства не приводили Христа в смущение; никогда мы не видим Его нерешительным, колеблющимся, взволнованным; никогда Он не выказывал нетерпения в ожидании. Что бы ни случалось, Он ко всему относился со спокойствием, так верно представленным мягкой "пшеничной мукой".

Во всем этом Христос, несомненно, представляет Собою полный контраст (противоположность) самым выдающимся, самым верным служителям Божиим. Моисей, например, "был кротчайший из всех людей на земле"; (Числ. 12,3). и, однако, в порыве гнева "он погрешил устами своими" (Пс. 105,33). Апостол Петр, мы видим, часто отличался из ряду вон выходящими рвением и энергией; но случалось ему, однако, проявлять и робость, заставлявшую его уклоняться, из человеческого страха, от свидетельства об истине. Он был уверен в своей преданности Христу; когда же наступила минута действовать, преданности этой в нем не оказалось. Апостол Иоанн, более других пребывавший в непосредственном общении с Христом, не раз обнаруживал дух нетерпимости, тщеславия (Лук. 9,49.52-55; Марк. 10,35-37). Встречаются также большие неровности и в характере самого верного из слуг Божиих, апостола Павла. Он обращается к первосвященнику с оскорбительными словами, которые ему пришлось затем взять назад (Деян. 23). Коринфянам он пишет Послание; затем сперва сожалеет о написанном, а потом снова одобряет содержание своего письма (2 Кор. 7.8). Во всех мы находим ошибки, кроме Того, Кто "лучше десяти тысяч других", Кто - "весь любезность" (П. Песн. 5,10.16).

Для того, чтобы составить себе ясное понятие о хлебном приношении, рассмотрим прежде всего его составные части; затем перейдем к рассмотрению различных видов этого приношения и, наконец, людей, его приносивших.

1. Что касается его составных частей, то "лучшая пшеничная мука" представляет собою основную часть этой жертвы и является, как мы видели, прообразом человеческой природы Христа, совмещавшего в Себе все совершенства. Дух Божий с благоволением останавливается на описании славы Христа, рисует пред нами картину, изображающую все несравненные Его качества, возводящие Его на неизмеримую высоту. Он противопоставляет Его Адаму, хотя еще и не утратившему своей невинности; Дух Святой говорит: "Первый человек из земли перстный; второй человек Господь с неба" (1 Кор. 15,47). Первый Адам еще до своего падения был "из земли"; второй Человек был "Господь с неба".

Елей в хлебном приношении является прообразом Духа Святого. Но елей, употреблявшийся двояко, представляет нам двоякое проявление Духа Святого в связи с воплощением Сына. Лучшая мука смешивалась с елеем, а затем поливалась елеем. Таков был прообраз; сущность же прообраза, Господь Иисус Христос, был прежде всего "зачат" Духом Святым, затем помазан Духом (ср. Матф. 1,18.23 с 3,16). Проявляющаяся здесь явная точность поразительна. Дух Божий, перечисляющий составные части прообраза, подтверждает их значение в описании жизни Христа. Даровавший нам в книге Левит целый ряд определенных прообразных теней описал нам в повествованиях Евангелий и Того, Кого изображали эти прообразы. Один и тот же Дух сказывается в святых словесах Ветхого и Нового Заветов, делая нас способными дать себе отчет, как поразительно эти оба Завета согласуются один с другим.

Зачатие Христа девою посредством силы Духа Святого представляет собою одну из глубочайших тайн для обновленного человеческого разума. Подробное изложение этого таинственного события мы находим в Евангелии от Луки; это очень характерно, потому что с начала до конца этого Евангелия Дух Святой как бы задается целью явить нам все стороны "Человека Христа Иисуса", представляя нам Его в особенно рельефном виде. В Евангелии от Матфея мы видим пред собою "Сына Авраамова - Сына Давидова". В Евангелии от Марка пред нами предстает образ Божественного Служителя - небесного Работника. Евангелист Иоанн изображает Его "Сыном Божиим", Вечным Словом, Жизнью, Светом, чрез Который "все начало быть". В Евангелии же Луки Дух Святой задается великою целью изобразить нам "Сына Человеческого".

Когда Ангел Гавриил возвестил деве Марии оказываемое ей благоволение, связанное с делом воплощения, она скорее по искреннему неведению, чем из сомнения, спросила: "Как будет это, когда я мужа не знаю?" Очевидно, она думала, что святой Младенец, о рождении Которого шла речь, родится согласно общим мировым законам; мысль эта, по великой милости Божией, даст вестнику Божию случай присовокупить несколько слов, проливающих яркий свет на основную истину вопроса воплощения. Ответ ангела на вопрос девы исполнен для нас глубокого интереса и заслуживает самого тщательного рассмотрения с нашей стороны. "Ангел сказал ей в ответ: Дух Святой найдет на тебя, и сила Всевышнего осенит тебя; посему и рождаемое Святое наречется Сыном Божиим" (Лук. 1,35).

Это чудное изречение показывает нам, что человеческие тело, в которое облекся Предвечный Сын Божий, было создано "силою Всевышнего". "Ты тело уготовал Мне" (Евр. 10,5). То было настоящее человеческое тело, действительные "плоть и кровь". Поэтому ни на чем не основаны ложные и, безусловно, пагубные учения гностицизма и мистицизма; ничто не оправдывает безжизненно отвлеченных положений первого и басен второго. Здесь все глубоко, устойчиво, реально. Бог дал нам именно то, в чем мы имели нужду. Самое древнее обетование говорило, что "семя жены сотрет главу змею"; это предсказание могло осуществиться только чрез одного истинного Человека, - чрез Существо, наделенное вполне человеческой, но в то же время чистой и непорочной природой. "И вот, зачнешь во чреве, - сказал Ангел Гавриил, - и родишь Сына" (Лук. 1,31). ["Но когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего Единородного, Который родился от жены" (Гал 4,4) Это одно из важнейших изречений, так как оно являет нашего Господа Сыном Божиим и Сыном Человеческим Бог послал "Сына Своего", Который "родился от жены" Драгоценное свидетельство!] Затем во избежание всякого недоразумения относительно этого зачатия ангел прибавляет несколько слов, неоспоримо доказывающих, что "плоть и кровь", "причастным" которым сделался Предвечный Сын, будучи истинными плотью и кровью, в то же самое время были несовместимы с малейшей нечистотой Человеческое естество Христа, в полном смысле этого слова, было "рождаемым Святым". Будучи полностью непорочным, Он, следовательно, был свободен от любого смертного начала. Смертность объясняется только наличием греха, человеческое же естество Христа не имело никакого - ни личного, ни общего - отношения к греху. Грех вменен был Ему только на кресте, где Он сделался "жертвою за грех" для нас. Но хлебное приношение не есть прообраз Христа, несущего на Себе грех. Оно изображает прежде всего Христа, живущего совершенною жизнью на земле; и эта Его жизнь была, конечно, полна страданий не за грех, взятый на Себя. Важно усвоить себе этот вопрос. Ни жертва всесожжения, ни хлебное приношение не представляют Христа, обремененного нашими грехами. В последнем мы видим Христа, живущего на земле; в первой видим Его умирающим; ни в одной из этих жертв речь не идет о вменении Христу греха или о гневе Божием за этот грех. Представлять, одним словом, Христа жертвою за грех где-либо, кроме креста - значит лишать Его жизнь всей красоты, всякого Божественного совершенства, значит лишать крест его характера и принадлежащих ему места и значения. Это также нанесло бы непоправимый ущерб ясности прообразных теней книги Левит.

В этом отношении мне хотелось бы уверить всех моих читателей, что необходимо приложить все свои старания для правильного понимания жизненной истины, относящейся к Личности и сущности Господа Иисуса Христа. Заблуждаться в этом отношении - значит в корне подрывать все христианское учение. Бог не может благоволить к чему-либо, не основанному на этой истине. Личность Христа представляет Собою живой центр - Божественный центр, вокруг которого группируются все действия Духа Святого. Если вы отступаете от истинного учения о Христе, вы уподобляетесь кораблю, срывающемуся с якоря и носящемуся без руля и компаса по необозримому и бурному океану, и рискующему неминуемо разбиться о подводные камни арианства, неверия или безбожия. Допустите сомнение в вечном существовании Христа как Сына Божия - сомнение в Его Божественности; допустите сомнение в непорочности Его человеческой природы, и вы дадите разрушительным волнам и убийственным заблуждениям возможность прорвать сдерживающую их плотину. Да не вообразит себе кто-либо, что речь здесь идет только о вопросе, вызывающем споры и горячий обмен мыслей ученых богословов, или о вопросе любопытном, о непонятной тайне, о догмате, который мы вольны понимать каждый по-своему. Нет, это существенная истина, основная истина, которую необходимо усвоить силою Духа Святого, необходимо сохранять хотя бы в ущерб всему остальному; истина, которую нам должно исповедовать в любое время и во всех обстоятельствах, к каким бы последствиям это ни привело.

Мы должны с помощью Духа Святого только принять в сердце откровение Отца о Сыне: это оградит наши души от уловок врага, какой бы вид они ни принимали. Враг может прикрывать заманчивость учений арианства и созианизма [Эти учения отвергают тайну воплощения и Божественность Господа Иисуса Христа. Прим. Перевод.] густою сетью толкований, по-видимому, вполне вероятных, правдоподобных и в то же время соблазнительных; но истинно благочестивое сердце вскоре поймет, что вся эта система клонится к тому, чтобы умалить славу Спасителя, Которому мы обязаны решительно всем; таким образом, вскоре обнаруживается нечистый источник, откуда, очевидно, возникла эта система. Мы легко можем обойтись без человеческих учений; но мы никак не можем обойтись без Христа, на Котором сосредоточено благоволение Божие, Христа, к Которому относятся все предначертания Божий, Христа, о Котором свидетельствует Слово Божие.

Господь Иисус Христос, Предвечный Сын Божий, Бог, явившийся во плоти, Бог всякой плоти, благословенный навеки, облекся телом, и, безусловно, божественно чистым, неспособным прикасаться к греху, полностью освобожденным от всякого греха и смерти. Человеческая природа Христа была такова, что преследуй Он только Свою личную выгоду, Он всегда мог бы вернуться на небо, откуда сошел и которому принадлежал. Говоря это, я оставляю в стороне вечные законы искупительной любви, неизменной любви, наполнявшей сердце Иисуса, Его любви к Богу, Его любви к избранным Божиим, или Его дела, необходимого для закрепления вечного завета Божия с семенем Авраама и со всею тварью земною. Сам Христос говорит нам, что Ему "надлежало пострадать и воскреснуть из мертвых в третий день" (Лук. 24,46). Ему непременно надлежало пострадать для проявления и полного осуществления великой тайны искупления. Этот милосердный Искупитель жаждал "привести многих детей в славу". Он не хотел "остаться Один"; поэтому, подобно зерну горчичному, Он хотел "упасть в землю и умереть". Чем более мы углубляемся в истину, свидетельствующую о Личности Христа, тем более мы понимаем и ценим действие Его благодати.

Говоря о Христе, "страданиями навыкшем послушанию", апостол видит в Нем "Виновника нашего вечного спасения" (Евр. 5,8-9), а не Предвечного Сына, Который по существу и Своей природе был настолько божественно чист, что невозможно было что-либо прибавить к Его чистоте. Говоря также: "Се, изгоняю бесов и совершаю исцеления сегодня и завтра, и в третий день кончу" (Лук. 13,32), Иисус Христос намекал на Свое воскресение, которое должно было явить Его Совершителем всего дела искупления. Когда же речь шла о Нем лично, Он мог, даже выходя из Гефсиманского сада, сказать: "Или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов? Как же сбудутся Писания, что так должно быть?" (Матф. 26,53-54).

Ясность понимания этого вопроса успокаивает душу; очень важно проникнуться сознанием Божественной гармонии, существующей между местами Священного Писания, представляющими нам духовное превосходство Христа и Божественную чистоту Его природы, и местами, определяющими Его отношение к Его народу и изображающими великое дело искупления. Иногда обе эти характерные стороны личности Христа соединены и указаны в одном и том же изречении, напр. в Евр. 5,8-9. "Хотя Он и Сын, однако страданиями навык послушанию, и, совершившись, сделался для всех послушных Ему виновником спасения вечного." Не будем упускать из виду, что отношения, в которые Христос добровольно поставил Себя к Своему народу, как из Божественной любви к погибшему миру, так и во исполнение намерений Божиих, нимало не могли умалить присущую Ему святость, Его совершенство и славу. "Дух Святой сошел" на деву, и "сила Всевышнего осенила ее; посему и рожденное Святое было наречено Сыном Божиим." Чудное откровение глубокой тайны непорочной и чистой человеческой природы Христа, иносказательно представленной "пшеничной мукой, смешанной с елеем"!

Отметим здесь невозможность какого бы то ни было согласования человеческой природы, какою она проявляется в господе Иисусе Христе, и человеческой природы, присущей нам. Что чисто, то никогда не может соединиться с нечистым. Тленное несовместимо с нетленным, духовное - с плотским, небесное - с земным. Из этого следует заключить, как несообразно дерзновенно предположение некоторых, что Христос сделался причастным нашей падшей природе. Если бы это было так, крестная смерть утратила бы свое значение. В этом случае было бы непонятно, почему Спаситель "томился", пока не совершилось это крещение кровью; непонятно было бы, почему "зерно горчичное" должно было пасть в землю. Христианину необходимо усвоить все это. Христос никак не мог иметь что-либо общее с нашей человеческой природой. Послушайте, что ангел сказал Иосифу в Матф. 1,20: "Иосиф, сын Давидов! не бойся принять Марию, жену твою; ибо родившееся в ней есть от Духа Святого." Таким образом, духовная чистота Иосифа и блаженное неведение девы Марии более содействуют полному выяснению святой тайны воплощения Христа и в то же время служат для нее средством защиты против кощунственных нападок врага.

Каким же образом, в таком случае, соединены с Христом верующие в Него? Соединены ли они со Христом в Его воплощении или же в Его воскресении? Несомненно, в Его воскресении, как о том и свидетельствуют слова: "Если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода" (Иоан. 12,24). До смерти Христа ничто не могло соединить Его с Его народом. Лишь в могуществе новой жизни верующие соединены с Господом.Они были мертвы во грехах своих, и вот, по неизреченному Своему милосердию, Он сошел с неба, и, Сам по Себе чистый и непорочный, сделался "жертвою за грех". Он умер для греха, уничтожая его этим; затем, побеждая грех и всякое греховное начало, Он воскрес, и в воскресении соделался Главою нового народа. Адам был представителем падшего вместе с ним человечества. Христос, умирая, взял на Себя бремя, угнетавшее грешников и, уничтожив все, свидетельствовавшее против них, покорив Себе все, Он воскрес и ввел их с Собою в новую жизнь, центром и славным Главою которой является Он Сам. Поэтому мы читаем: "соединяющийся с Господом есть один дух (с Господом)" (1 Кор. 6,17). "Бог, богатый милостью, по Своей великой любви, которою возлюбил нас, и нас, мертвых по преступлениям, оживотворил со Христом, - благодатью вы спасены, - и воскресил с Ним и посадил на небесах во Христе Иисусе" (Еф. 2,4-6). "Потому что мы члены тела Его, от плоти Его и от костей Его" (Еф. 5,30). "И вас, которые были мертвы во грехах и в необрезании плоти вашей, оживил вместе с Ним, простив нам все грехи" (Кол. 2,13).

Мы могли бы привести еще много и других примеров, подтверждающих этот факт, но вышеупомянутых мест более чем достаточно для утверждения нас в мысли, что не воплощением, а смертью приобрел Себе Христос положение, благодаря которому верующие могут быть "оживотворены с Ним". Если мой читатель не видит всей важности этого факта, я прошу его рассмотреть этот факт при свете Писания и в связи с вопросом о Личности Христа, о Его жизни, о Его смерти, о духовном состоянии нашего ветхого человека и о месте, нам дарованном благодатью Божией в обновленном творении. Всесторонне взвесив этот вопрос, он, я уверен, убедится в его неоспоримой важности. Прошу моего читателя верить, что пишущий эти страницы не написал бы и одной строчки в подтверждение этой истины, если бы не считал ее особенно важной согласно связанным с ней последствиям. Божественное откровение представляет собою нечто гармоничное, представляет собою целое, отдельные части которого так мудро привязаны рукою Божиею одна к другой, что невозможно умалить значение одной из его истин, не нанося ущерба всему остальному. Этого должно быть достаточно, чтобы предостеречь христианина от всякого посягательства на целостность чудного здания, каждому камню которого отведено назначенное ему от Бога место; истина, относящаяся к Личности Христа, является, несомненно, основным камнем свода здания.

Установив, таким образом, истину, прообразно представленную лучшей "пшеничной мукой, смешанной с елеем", мы подходим к другому вопросу большой важности, заключающемуся в словах: "И вольет на нее елея" (ст. 1). Здесь мы имеем пред собою прообраз помазания Господа Иисуса Христа Духом Святым. Не только тело Господа Иисуса было таинственно создано Духом Святым; этот чистый, святой сосуд был еще и помазан тою же Силою на служение. "Когда же крестился весь народ, и Иисус, крестившись, молился, - отверзлось небо, и Дух Святой нисшел на Него в телесном виде, как голубь, и был глас с небес, глаголющий: Ты Сын Мой Возлюбленный; в Тебе Мое благоволение!" (Лук. 3,21-22).

Для всех, искренне желающих быть верными служителями Божиими, помазание Господа Иисуса Духом Святым пред Его открытым выступлением на путь служения исполнено великого значения. Как Человек, зачатый Духом Святым, будучи, в сущности, "Богом, явленным во плоти", в "Котором обитала вся полнота Божества телесно", Господь Иисус совершал все силою Духа Святого; когда Он принял на земле образ человека, чтобы исполнять волю Божию, - возвещать радостную весть, учить в синагогах, исцелять больных, очищать прокаженных, изгонять бесов, насыщать голодных или воскрешать мертвых, - Он действовал чрез Духа Святого. Святой небесный сосуд, в котором был явлен на земле Сын Божий, был создан, исполнен, помазан и водим Духом Святым.

В этом для нас скрыто святое, глубокое, необходимое и спасительное поучение. Мы склонны пускаться в путь, не будучи посланными, склонны действовать исключительно плотской силою. Часто видимое служение есть ничто иное, как беспокойная и не освященная деятельность плотской природы, до сих пор еще не исследованной и не осужденной в присутствии Божием. Необходимо тщательно изучить особенности "хлебного приношения": только тогда нам откроется настоящее значение "пшеничной муки с положенным на нее елеем". Необходимо углубиться в созерцание Христа Иисуса, Который, обладая в Самом Себе всею силою Божества, тем не менее творил все Свои дела, совершал все Свои чудеса и в конце концов "принес Себя, непорочного, Богу Духом Святым" (Евр. 9,14). Он мог сказать: "Я Духом Божиим изгоняю бесов" (Матф. 12,28).

Только то имеет действительную цену, что совершено силою Духа Святого. Человек может написать множество книг; но если его перо не водимо Духом Святым, труд его не произведет прочного успеха. Человек может красноречиво говорить; но если его уста не были запечатлены помазанием Духа Святого, слово его не пустит корня в сердцах слушателей. Это очень важное размышление, и, если бы мы придавали ему больше весу, мы больше наблюдали бы за самими собою и жили бы в большей зависимости от Духа Святого. Мы нуждаемся лишь в одном быть полностью освобожденными от нас самих, дабы дан был простор Духу Святому действовать на нас и чрез нас. Человек, наполненный самим собою, не может быть сосудом Божиим. Вникая в служение Господа Иисуса, мы убеждаемся, что Он во всех обстоятельствах действовал непосредственной силой Духа Святого. Живя на земле, Он доказал, что человек должен не только жить Словом, но и действовать Духом Божиим. Как ни совершенна была Его человеческая воля, как ни совершенны были Его мысли, Его слова, Его дела, Он тем не менее всегда руководствовался авторитетом Слова Божия и действовал силою Духа Святого. Да даст нам Господь решимость в этом, как и во всех других отношениях, неуклонно идти по Его стопам! Тогда наше служение сделалось бы, несомненно, действеннее, наше свидетельство принесло бы обилие добрых плодов, наше хождение более содействовало бы Божию прославлению.

Другая составная часть хлебного приношения останавливает на себе наше внимание; это "ливан". Лучшая "пшеничная мука", мы видели, была основой этой жертвы; елей и ливан служили ее главными приправами: связь, существующая между ними, очень знаменательна. Елей представляет силу служения Христа; ливан изображает цель этого служения. Первый показывает нам, что Христос все совершал Духом Божиим; второй - что Он делал все во славу Божию. Ливан являет нам то, что в жизни Христа было исключительно для Бога. Таков именно смысл второго стиха: "И принесет ее (жертву приношения хлебного) сынам Аароновым, священникам, и возьмет полную горсть муки с елеем и со всем Ливаном, и сожжет сие священник в память на жертвеннике; это жертва, благоухание, приятное Господу" (ст. 2). Таков именно был преобразив изображенный жертвой хлебного приношения Человек Христос Иисус. Часть Его святой жизни всегда оставалась сокрытой для всех, кроме Бога. Все Его мысли, все Его слова, все Его взгляды, все Его действия издавали благоухание, возносившееся прямо к Богу. "Огонь жертвенника" извлекал этот сладкий аромат из дивана; так же и Христос: чем более был Он "испытываем" во всех обстоятельствах жизни, тем более становилось очевидным, что в Его человеческом естестве не было ничего, что не могло бы в виде приятного благоухания вознестись к престолу Божию. В жертве всесожжения мы видим Христа, "приносящего Себя, непорочного, в жертву Богу"; в жертве хлебного приношения мы видим Его являющим Богу все непостижимое совершенство Его человеческого естества и Его действий. Человек совершенный и послушный, творящий на земле волю Божию, руководящийся авторитетом Слова Божия и силою Духа Святого, - вот действительно благовонное курение, благоухание, приятное для Бога. Факт, что на жертвеннике сжигался "весь ливан", довершает значение и дополняет духовный смысл этого прообраза.

Нам остается рассмотреть еще одну дополнительную, неотъемлемую часть хлебного приношения - "соль". "Всякое приношение твое хлебное соли солью, и не оставляй жертвы твоей без соли завета Бога твоего: при всяком приношении твоем приноси соль" (ст. 13). Выражение "соль завета" показывает неизменный характер этого завета. Сам Бог установил его так, что никакая перемена не могла коснуться его, никакое внешнее влияние не могло внести тления в этот завет. Нельзя в достаточной мере оценить духовное и практическое значение подобной составной части. "Слово ваше да будет всегда с благодатью, приправлено солью" (Кол. 4,6). Все слова истинного Человека являли силу этого принципа; то были не только слова благодати, но и слова, проникавшие в глубину сердца, слова, обладавшие Божественною способностью оградить от всякой нечистоты, от любого пагубного действия. Он никогда не произнес слова, не проникнутого благоуханием "Ливана" и в то же время не "приправленного солью". Первый был благоугоден Богу; вторая приносила пользу человеку.

Испорченное сердце и развращенный вкус человека часто - увы! - не могут перенести вкус посыпанного солью хлебного приношения. Доказательством этому служит, например, происшествие, случившееся в синагоге города Назарета (Лук. 4,16-29). Там "все могли засвидетельствовать Ему, что Писание Божие исполнилось"; могли также "дивиться словам благодати, исходившим из Его уст"; но когда эти слова Господу Иисусу пришлось приправить солью, столь необходимой, чтобы предохранить слушателей от пагубного действия их национальной гордости, слушатели исполнились ярости и хотели свергнуть Его с вершины высокой горы, на которой был построен их город.

Также и в 14-й главе Евангелия от Луки слова благодати собрали вокруг Христа великое множество народа; с святою верностью описывая, что ожидает на земле Его последователей, Господь Иисус приправляет слова Свои "солью": "Идите, ибо уже все готово" - то был голос благодати. Но далее раздаются слова: "Кто приходит ко Мне, и не возненавидит... самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником. - Всякий из вас, кто не отрешится от всего, что имеет, не может быть Моим учеником" (Лук. 14,26.33); это уже была "соль". Благодать привлекательна, но и "соль - добрая вещь" (ст. 34). Речи, изобилующие словами благодати, располагают сердца к говорящему; напротив, речи, приправленные "солью", никогда не сделают популярным произносящего их. В известные времена и при известных обстоятельствах святое учение Евангелия благодати может временно повлиять на толпу; но когда к этому учению прибавляется "соль", как того требует ревность в Боге и верность Ему, толпа редеет, и за Христом решаются идти лишь те, сердца которых были предварительно тронуты могущественным действием Слова Божия.

Рассмотрев составные части жертвы хлебного приношения, мы теперь скажем несколько слов о том, что исключалось из нее.

Прежде всего, в ней не было "закваски". "Никакого приношения хлебного, которое приносите Господу, не делайте квасного" (ст. И). С начала до конца богодухновенной Книги, везде без исключения "закваска" является символом зла. В Лев. 7,13, как мы впоследствии это увидим, квасной хлеб входит в состав приношения, сопровождающего мирную жертву; далее, в Лев. 23, мы опять находим закваску в двух хлебах, приносимых в день Пятидесятницы; что же касается жертвы хлебного приношения, то закваска была тщательно удалена из нее. В ней ничего не должно было быть кислого, ничего, что могло заставить тесто подняться; в том, что иносказательно представляло Человека Христа Иисуса, не было места элементу, олицетворявшему собою зло. В Нем не чувствовалось ни озлобления, ни духовного превозношения; все было чисто, устойчиво, искренне. Его слова могли проникать до глубины души; но они никогда не были ни оскорбительны, ни высокомерны. Печать постоянного общения с Богом лежала на всех Его поступках.

Нам слишком хорошо известно, как часто - увы! - обнаруживается закваска со всеми присущими ей свойствами и действиями в душах, принадлежащих верою Христу. Жертва хлебного приношения без закваски нашла свое полное олицетворение только в Одном Человеке; и, благодарение Богу, осуществивший эту жертву Христос принадлежит нам; нам дано питаться Им в святилище присутствия Божия и в общении с Богом. Ничто так не назидает и не освежает обновленного духа, как созерцание совершенной человеческой природы Христа, как созерцание жизни и служения Того, Чьи мысли, чувства и желания были безусловно чисты от всякой примеси закваски. Он всегда был совершенным Человеком, Человеком без пятна и порока. И чем более Дух Святой учит нас понимать это, тем с большим благословением мы углубимся в созерцание послушания Христа Отцу, побудившему Его понести на Себе все последствия грехов народа Его; все это Он совершил на кресте. Эта сторона дела Христова открывается нам в прообразной жертве за грех. В жертве хлебного приношения о грехе речь не идет. Она является прообразом не жертвы за грех, а прообразом истинного Человека, совершенного, непорочного, зачатого и помазанного Духом Святым; Ему была присуща природа без закваски; Его жизнь также была чужда закваски; от Него постоянно возносилось к Богу благоухание Его совершенства; путь Его среди людей был запечатлен благодатью, приправленной солью.

Было и еще одно вещество, которое никоим образом не могло входить в состав хлебного приношения: то был мед. "Ни квасного, ни меду не должны вы сожигать в жертву Господу" (ст. 11). Мы только что видели, что квасное олицетворяет собою, несомненно, злое начало; мед же является явным символом всего внешне привлекательного и сладкого. Оба этих вещества не были благоугодны в глазах Божиих; оба они исключались из составных частей хлебного приношения, оба были несовместимы с жертвенником Божиим. Подобно Саулу (1 Цар. 15,9), люди способны заблуждаться в оценке вещей, считая некоторые из них "маловажными и худыми", другие же, напротив, драгоценными; но Бог не делает разницы между привлекательным и вкрадчивым царем Агагом и последним из его подданных. Нельзя, конечно, не считаться с хорошими нравственными качествами человека и не ценить их по достоинству. "Нашел ты мед? ешь, сколько тебе потребно" (Пр. 25,16); но помни, что меду не было места ни в хлебном приношении, ни в Том, Кого оно собою прообразно представляло. Там была полнота Духа Святого, было благоухание Ливана, было предохраняющее от порчи действие "соли завета". Все это в Личности истинного "хлебного приношения" присоединялось не к "меду", а к лучшей "пшеничной муке".

Какой урок для нас! Целый ряд поучительных истин развертывается пред нашим духовным взором, господь Иисус умел держать в подчинении Своего душевного человека и отводил душевным привязанностям место, им подобающее. Он узнал, сколько "меду было потребно". Он мог сказать Своей матери: "Или вы не знали, что Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему?" (Лук. 2,49). Но Он мог также сказать и Своему возлюбленному ученику: "Се, матерь твоя!" (Иоан. 19,27). Притязания родства, другими словами, теряли для Господа Иисуса значение, когда речь шла о посвящении Богу всех Его способностей, всей Его жизни. Мать Его и близкие Его могли, казалось, думать, что их человеческие отношения давали им некоторое право на особое расположение Спасителя, давали им возможность влиять на Него; это вполне согласовывалось с их человеческими соображениями. "И пришли матерь и братья Его (по плоти) и, стоя вне дома, послали к Нему звать Его. Около Него сидел народ. И сказали Ему: Вот, матерь Твоя и братья Твои, и сестры Твои, вне дома, спрашивают Тебя" (Марк. 3,31-32). Какой ответ дал Тот, прообразом Которого было хлебное приношение? Жертвует ли Он, повинуясь голосу природы, Своим делом ради Своих личных привязанностей? Конечно, нет. Поступить так - значило бы примешать "меду" к жертве; Он не мог сделать этого. Господь Иисус всегда оставался верным Богу, - меду нигде не было места: как в этом, так и во всех остальных случаях Его жизни, на первом плане всегда стояло соблюдение прав Божиих; во всех Его поступках сказывалась сила Духа Святого; благоухание Ливана и оздоравливающее действие соли занимали отведенное им место в Его жизни. "И отвечал им: Кто матерь Моя и братья Мои? И, обозрев сидящих вокруг Себя, говорит: вот матерь Моя и братья Мои; ибо, кто будет исполнять волю Божию, тот Мне брат и сестра и матерь" (Марк. 3,33-35).

[Это чудное изречение показывает нам, что Бог привлекает душу и вводит ее в общение с Христом: этого не испытали на себе Его братья по плоти; их влекло к Нему чисто родственное расположение. К ним, как и ко всем прочим людям, относилось слово: "Если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия" (Иоан. 3,3). Его мать нуждалась в личной вере в Христа наравне со всеми потомками согрешившего Адама. Возрождение должно было обновить ветхого человека. "Слагая в сердце слова Божий", она обрела спасительную Божию благодать. Конечно велико было Божие благоволение к ней - иначе "Сильный не сотворил бы ей величия" (Лук. 1,49); это не мешает ей, однако, "в духе радоваться о Боге, Спасителе своем" (Лук. 1,47). Вместе со всеми искупленными Божиими "блаженная между женами" (Лук. 1,42) омыта святою кровью Христа, облечена в Его праведность и возносит хвалебную песнь Богу.

Этот очевидный факт еще более подтверждает уже рассмотренную нами мысль, что воплощение Христа заключалось не в соединении нашей порочной человеческой природы с Ним. Важно всесторонне рассмотреть эту истину; она всецело истекает из 2 Кор. 5,14-17: "Ибо любовь Христова объемлет нас, рассуждающих так: если один умер за всех, то все умерли. А Христос за всех умер, чтобы живущие уже не для себя жили, но для умершего за них и воскресшего. Потому отныне мы никого не знаем по плоти; если же и знали Христа по плоти, то ныне уже не знаем. Итак, кто во Христе, тот новая тварь; древнее прошло, теперь все новое."]

Нелегко бывает служителю Божию ограничить свои земные притязания таким образом, чтобы они не посягали на права Божественного Учителя. В жизни нашего Господа, мы знаем, все права, Божественные и человеческие, уравновешивались. Что касается нас, мы часто приносим истинные интересы Божий в жертву тому, что считаем служением Богу. Отдавая свои силы мнимому делу Божию, мы в то же время часто небрежно относимся к заповедям Божиим. Необходимо всегда помнить, что истинное благочестие заключается в соблюдении всех Божиих прав. Если я занимаю место, требующее моего труда с десяти часов утра до четырех часов пополудни, я не имею права ни проповедовать, ни навещать в эти часы бедных. Занимаюсь ли я торговлей, и это дело я должен вести со всею верностью и со страхом Божиим. Мне не поручено Богом идти возвещать Евангелие направо и налево в то время, когда мое присутствие необходимо в банковской конторе; это значило бы бесчестить святое учение моего Бога. "Мое призвание, - скажет мне, может быть, читатель, - проповедь, и я нахожу, что моя служба или мое торговое дело только отвлекает меня от этого." Если ты действительно призван и подготовлен Богом к делу проповеди и не можешь соединить того и другого, откажись от своей службы, сократи или действительно прекрати пред Лицом Божиим свою торговлю, и иди трудиться во имя Господа. Вот истинное благочестие, вот благоугодная Богу преданность сердца. Иначе все твои добрые намерения только внесут неустойчивость в твою жизнь. Благодарение Богу, жизнь Господа Иисуса изобилует примерами этого рода; в Слове же Божием обновленный человек всегда найдет ясные указания в этом отношении; таким образом, нам дана возможность избежать заблуждений как при избрании нами пути, предназначенного для нас Божественным Промыслом, так и при определении установленных Богом родственных обязанностей.

2. Далее нам предстоит рассмотреть способ приготовления жертвы хлебного приношения. Приготовлялась она, как мы уже видели, с помощью огня. Эта жертва состояла из приношения хлебного "из печеного в печи", из хлебного приношения - "со сковороды" или же из хлебного приношения "из горшка" (ст. 4,5,7). Процесс варки и печения прообразно изображает страдание. Но ввиду того, что эта жертва названа "благоуханием, приятным Господу" - выражение, никогда не употребляемое в связи с жертвою за грех или с жертвою за преступление - речь здесь, очевидно, не идет о страдании за грех, о страдании от гнева Божия; это не Христос, занявший место грешников и соделавшийся жертвой нелицеприятного правосудия Божия. Согласно домостроительству, описанному в книге Левит, "благоухание, приятное Господу" и страдание за грех - два понятия, безусловно, несовместимых. Допустить здесь мысль о страдании за грех - значило бы совершенно исказить прообраз, являемый жертвою хлебного приношения.

Вникая в жизнь Господа Иисуса, составляющую, как мы уже сказали, главный смысл жертвы, прообразно изображенной хлебным приношением, мы можем заметить в ней три различных вида страдания, а именно: страдание за правду, страдание сердечного участия и предвкушение крестных страданий.

Как Праведник, как Служитель истины, Христос страдал, живя среди обстановки, полностью чуждой Ему; но именно это страдание нимало не походило на страдание за грех. Установить разницу между этими двумя видами страданий - вопрос большой важности; смешение этих двух понятий приводит к пагубным ошибкам. Страдание Праведника, живущего среди людей из любви к Богу, не похоже на страдание Праведника, вставшего на место грешников и несущего на Себе гнев Божий. Господь Иисус страдал, как Праведник, живя на земле; за грех Он пострадал умирая. Во время Его земной жизни люди и сатана всячески противодействовали Ему; даже на кресте Он испытал всю силу нападок врага; но когда они совершили все, что было в их власти, когда в своей смертельной вражде они достигли крайних пределов человеческого и сатанинского сопротивления Богу, тогда Подъявшему грех мира, кроме всего этого, еще надлежало вступить в область беспросветного мрака и ужаса; без этого не могло совершиться начатое Им дело. Когда Он жил на земле, ни малейшее облако не скрывало от Него Лика Божия, но на "проклятом древе" (Гал. 3,13) окруживший Его мрак греха скрыл от Него этот свет, вырывая из Его уст таинственный возглас: "Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?" (Матф. 27,46). То была совершенно исключительная минута в летописи вечности. Во время земной жизни Христа временами отверзалось небо, и свидетельство благоволения Божия исходило оттуда; но на кресте Бог отвратил Лик Свой от Христа, потому что Он принес Свою душу в жертву умилостивления. Если бы в течение всей Своей земной жизни Христос нес на Себе бремя греха, не было бы и разницы между крестом и Его жизнью на земле, предшествовавшей кресту. Почему Бог никогда не оставлял Христа Одного до Его вознесения на крест? Отличалось ли положение Христа на кресте от положения Христа, преобразившегося на святой горе? Оставил ли Бог Его Одного на этой горе? Нес ли Он и тогда бремя грехов? Все это очень простые вопросы, и мы предлагаем ответить на них тем, кто утверждает, что в течение всей Своей жизни Христос нес на Себе бремя наших грехов.

Очевидно, что ни в человеческом естестве Христа, ни в каком-либо другом отношении в Нем не было решительно ничего общего с грехом, ничего, заслуживающего гнева Божия и смерти. Жертвою за грех Он соделался только на кресте: здесь Он вынес на Себе всю ярость гнева Божия, отдавая Свою жизнь в полное искупление грехов мира; но об этом нет и речи в жертве хлебного приношения. Там, правда, встречается процесс печения - действие огня; но это не пламя гнева Божия. Хлебное приношение было не жертвою за грех, а жертвою "приятного благоухания". Значение его, таким образом, вполне определенно; ясное и верное понимание этого прообраза дает нам горячее желание всегда тщательно хранить в своем сердце драгоценную истину, свидетельствующую о непорочности человеческой природы Христа. Думать, что по Своему рождению Христос должен был всю Свою жизнь нести на Себе проклятие и гнев Божий - значит открыто не признавать Божественной истины относительно воплощения Христа, истины, возвещенной ангелом и часто повторяемой апостолом во вдохновенных изречениях. Это значит еще и изменять и характер, и цель жизни Христовой, и лишать крест его отличительной славы, и умалять значение греха и искупления. Одним словом, это смещает краеугольный камень святого откровения, вследствие чего все здание откровения рушится, и нас окружает безнадежное разрушение и смятение.

Господь Иисус страдал также и из сердечного участия к людям; и этот вид страдания дает нам возможность проникнуть в сокровенную глубину Его сердца, исполненного нежного сострадания. Его глубокая любовь всегда откликалась на любую скорбь, на любую человеческую немощь. И представить себе нельзя, чтобы полное совершенства человеческое сердце не горело Божественным участием при виде страдания, причиняемого грехом потомству Адама. Хотя и освобожденный лично от причины и действия греха, хотя и принадлежащий к небу и живущий на земле жизнью небесною, Христос силою живого участия проникал в глубочайшие бездны человеческого страдания; да, Он чувствовал страдание несравненно более живо, чем те, которые переносили его; это происходило от совершенства Его душевного человека. Он был наделен, кроме того, способностью созерцать как скорбь, так и ее причину, каков бы ни был характер этой скорби и в какой бы мере она ни выражалась; созерцать все в присутствии Божием. Он чувствовал так, как не чувствовал никто из живущих на земле. Все Его чувства, все Его движения души, все Его симпатии - все нравственное и умственное Его существо - все было совершенно; поэтому никто из людей не может сказать, не может даже и представить себе, что должен был выстрадать Святой Божий, живя среди мира, подобного нашему. Он видел, как человечество изнемогало под бременем греха и скорби; видел, что все творение стенало под игом зла; вопль пленных доносился до Его слуха; слезы вдов проливались на Его глазах; нищета и бедность трогали Его чуткое сердце; болезнь и смерть "возмущали Его дух"; Его страдания из сердечного участия превосходили всякое человеческое разумение.

Вот место Священного Писания, которое, мне кажется, явно обнаруживает характер описываемых нами страданий. "Когда же настал вечер, к Нему привели многих бесноватых, и Он изгнал духов словом и исцелил всех больных, да сбудется реченное чрез пророка Исайю, который говорит: "Он взял на Себя наши немощи и понес болезни" (Матф. 8,16-17). Здесь сказалась Его сострадательность - то была способность сострадать, достигшая в Нем совершенства. Сам Он не знал никаких болезней, никаких недугов. Но из сострадания, единственно из сострадания, "Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни". Это мог совершить лишь совершенный Человек. Мы можем сострадать друг другу; но Один лишь Иисус Христос мог взять на Себя человеческие немощи и болезни.

Если бы Ему пришлось взять на Себя эти скорби в силу Его рождения, в силу Его отношения к Израилю и к людям вообще, для нас исчезли бы вся красота, все значение Его добровольного сострадания. Будь Он поставлен в положение безусловной зависимости, не оставалось бы места для добровольного действия. Но, с другой стороны, видя, насколько Он освобожден был от всякой немощи человеческой и от всех причин, ее производящих, мы можем хотя бы отчасти понять эту любовь, это непостижимое сострадание, которые заставили Его из чувства истинного и сильного участия к нам взять на Себя наши немощи и понести наши болезни. Итак, существует великая разница между Христом, сострадающим человеческим немощам из добровольного участия, и Христом, страдающим вместо грешников. Страдания первого рода проходят чрез всю жизнь Искупителя; страдания второго рода ограничиваются Его смертью.

Рассмотрим еще и последний вид страданий Христа - предвкушение Им страданий на кресте. Крест, мы видим, бросает свою мрачную тень на все Его земное поприще, производя в Христе жгучие страдания, однако вполне отделенные от искупительных страданий, а также и от страданий за правду, и от страданий сердечного участия. Приведем одно место Евангелия в подтверждение этой мысли: "И вышед пошел по обыкновению на гору Елеонскую; за Ним последовали и ученики Его. Пришед же на место, сказал им: молитесь, чтобы не впасть в искушение. И Сам отошел от них на вержение камня и, преклонив колена, молился, говоря: Отче! о, если бы Ты благоволил пронесть чашу сию мимо Меня! впрочем не Моя воля, но Твоя да будет. Явился же ему Ангел с небес и укреплял Его. И находясь в борении, прилежнее молился; и был пот Его, как капли крови, падающие на землю" (Лук. 22,39-44). В другом месте мы читаем: "И взяв с Собою Петра и обоих сыновей Зеведеевых, начал скорбеть и тосковать. Тогда говорит им Иисус: душа Моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте со Мною. И, отошед немного, пал на лицо Свое, молился и говорил: Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты" (Матф. 26,37-42).

Из вышеприведенных мест следует, что Господь предвкушал нечто, дотоле Ему не встречавшееся. Его ожидала полная чаша страдания, до сих пор Им не изведанного. Если бы Он всю Свою жизнь нес бремя наших грехов, отчего же мысль о соприкосновении с грехом и о гневе Божием, каравшем этот грех, наполняла таким мучительным страхом Его сердце? Какая разница была между Христом в Гефсимании и Христом на Голгофе, если бы всю Свою жизнь Он нес на Себе бремя греха? Между этими двумя положениями была, однако, существенная разница, происходившая именно оттого, что Христос не нес на Себе бремени греха в течение всей Своей жизни. Эта разница заключалась в том, что в Гефсимании Он предвкушал крестные страдания; а на Голгофе Он действительно пострадал на кресте. В Гефсиманском саду "явился Ему Ангел с небес и укреплял Его"; на Голгофе Он был оставлен всеми. Там ангелы не служили Ему. В Гефсиманском саду Он обращается к Богу, как к Своему Отцу, Он пребывает в полном общении, присущем отношению Отца к Сыну; но на Голгофе раздается возглас: "Боже Мой, Боже Мой, зачем Ты Меня оставил?" Здесь Подъявший на Себе наши грехи возносит Свой взор к небу и видит престол вечной Правды окруженным глубоким мраком, видит, что Лик вечной Святости отвращен от Него, потому что Он соделался "жертвою за нас".

Я надеюсь, что, внимательно изучая этот вопрос, читатели легко убедятся в справедливости нашей мысли. Они могут подробно проследить все три вида страданий нашего Господа в течение жизни; они также найдут, что все эти страдания не имеют ничего общего со страданиями смерти, или со страданиями за грех. Они убедятся, что даже после того, что люди и сатана употребили все имевшиеся в их распоряжении усилия для умерщвления Христа, Ему предстояло пройти чрез страдание, единственное в своем роде: Ему в качестве Заместителя грешников предстояло пострадать за грех мира от Бога. До распятия на кресте Он всегда мог обращать Свой взор к небу и жить светом Отчего Лика. В самые мрачные часы Своей жизни Он черпал силы и утешение свыше. Его земной путь был тернист и труден. Да и как могло быть иначе в мире, где все находилось в явном противоречии с Его чистым и святым внутренним естеством? Ему надлежало "претерпеть над Собою поругание грешников" (Евр. 12,3). На Него должны были пасть "злословия злословящих бога" (Пс. 68,10). Чего только не пришлось Ему выстрадать! Он не был понят людьми; люди неверно толковали Его мысли и действия; Им злоупотребляли, Его обманывали, Ему завидовали, Его называли безумцем, говорили, что в Нем бес. Ему изменяли, от Него отрекались, от Него отдалялись; Он подвергался всевозможным насмешкам и оскорблениям, ударам, оплеванию; Его венчали терновым венцом; Его отвергли, осудили и распяли между двумя разбойниками. Все это Он вынес от людей наряду с несказанными страданиями, которыми сатана силился поразить Его душу; но - еще раз с полною уверенностью мы повторяем это - когда человек и сатана истощили весь имевшийся у них запас силы и ненависти, наш Господь и Спаситель должен был претерпеть страдание, пред которым бледнело все остальное: страдание, заключавшееся в сокрытии от Него Лика Божия, заключавшееся в том, что в течение трех часов страшного мрака и ужаса Ему пришлось вынести нечто, понятное только Богу.

Когда Священное Писание говорит о нашем участии в страданиях Христовых, это относится исключительно к страданиям за правду - к страданиям со стороны людей. Христос пострадал за грех, дабы нам не пришлось пострадать за грех. Он вынес на Себе гнев Божий, дабы нам не пришлось испытать его на себе. Это есть основание нашего мира. Что же касается страданий, падающих на нас со стороны людей, мы убедимся, что, чем вернее мы будем следовать за Христом, тем более навлечем на себя страдания в этом отношении; но для христианина это - дар, преимущество, милость; это особая честь (см. Фил. 1,29-30). Идти по стопам Христа, разделять Его долю, находиться в положении, доказывающем нашу преданность Ему - высшие преимущества для нас. Да даст нам Господь близко коснуться всего этого. Но, увы! Мы легко отказываемся от этого, легко соглашаемся следовать, подобно Петру, за Господом "издали", держать себя вдали от Христа уничиженного и страждущего. Эта наша холодность, несомненно, лишает нас многих благ. Если бы нам было более свойственно сочувствие страданиям Христовым, небесный венец блестел бы большею славою пред нашими духовными очами. Избегая этого сочувствия страданиям Христовым, мы теряем живую и глубокую радость, удел душ, следующих за Ним, теряем также нравственную силу надежды на Его грядущую славу.

3. Рассмотрев составные части хлебного приношения и его различные виды, мы займемся теперь рассмотрением лиц, участвовавших в этом жертвоприношении. Его участниками были и глава, и члены первосвященнического рода. "Остатки приношения хлебного Аарону и сынам его: эта великая святыня из жертв Господних" (ст. 10). В жертве всесожжения сыны Аароновы являлись прообразом всех истинно верующих, прообразом не истомленных своими беззакониями грешников, а поклоняющихся Богу священников Божиих; так же и в жертве хлебного приношения мы видим, что они питаются остатками трапезы Бога Израилева (ср. Мал. 1.7). Это редкое и святое преимущество принадлежало исключительно священнослужителям, что вполне определенно и возвещается в законе "о приношении хлебном", который я приведу дословно: "Вот закон о приношении хлебном: сыны Аароновы должны приносить его пред Господа к жертвеннику. И пусть возьмет священник горстью своею из приношения хлебного и пшеничной муки и елея и весь ливан, который на жертве, и сожжет на жертвеннике; это приятное благоухание, в память пред Господом. А остальное должно есть его на святом месте; на дворе скинии собрания пусть едят его. Не должно печь его квасным. Сие даю Я им в долю из жертв Моих. Это великая святыня, подобно как жертва за грех и жертва повинности. Все потомки Аароновы мужского пола могут есть ее. Это вечный участок в рода ваши из жертв Господних. Все, прикасающееся к ним, освятится" (Лев. 6,14-18).

Здесь мы видим прекрасный прообраз Церкви, питающейся "на святом месте" совершенствами Человека Христа Иисуса в силе жизненной святости. Милостью Божией именно таков наш удел; но будем помнить, что из этой пищи должна быть изъята закваска. Мы не можем питаться Христом, если мы добровольно пребываем в каком-либо грехе. "Все, прикасающееся к ним, освятится." Кроме того, вкушать эту пищу надлежит "на святом месте". Если мы желаем иметь возможность питаться хлебным приношением, наше положение, наше поведение, все наше существо, наши привязанности, наши мысли должны быть святы. Наконец, сказано, что "все потомки Аароновы мужского пола могут есть" эту пищу; это значит, что лишь обладающий по Слову Божию истинно священнической силой способен пользоваться этим святым уделом. Сыны Аарона выражают собою могущество священнического действия; дщери же Аароновы представляют его слабость (ср. Числ. 18,8-13). То, что могли вкушать сыны, часто было запрещено есть дочерям. Да проникнутся наши сердца горячим желанием обладать высшею мерою священнической силы, дабы мы были в состоянии исполнять самые возвышенные священнические обязанности и обрели способность вкушать самую сокровенную священническую пищу.

Прибавлю в заключение, что, будучи, "причастниками Божеского естества", если мы при этом живем силою этого естества, мы можем ходить по стопам Того, Кого прообразно изображает хлебное приношение. Если только мы отрекаемся от самих себя, если мы освобождаемся от своего "я", каждое из наших действий может издавать приятное для Бога благоухание. Именно в таком свете апостол Павел видел щедрость филиппийцев по отношению к нему (Фил. 4,18). Силою Духа Святого благоуханием Христовым может сделаться любое служение как самое выдающееся, так и самое невзрачное. Посетить кого-либо, написать письмо, открыто исповедовать Слово Божие, подать чашу холодной воды ученику Христову или грош бедному, даже просто с благодарностью в сердце вкушать пищу и питие - все это можно делать, издавая чудный аромат имени и благодати Господа Иисуса Христа.

Если наше природное естество, если наша плоть преданы на смерть, мы получаем способность являть нетленные принципы, например, произносить слова, приправленные солью непрестанного общения с Богом. Но мы часто спотыкаемся и ошибаемся на этом пути. Нашею неверностью мы огорчаем Святого Духа Божия. Мы склонны в своих лучших поступках искать возвышения себя или одобрения людей; наш разговор часто не имеет нужной приправы. Вследствие этого мы постоянно имеем недостаток в елее, Ливане и соли, тогда как в то же время в нас обнаруживается присутствие присущих нашему душевному человеку закваски и меда. Была только одна совершенная "Жертва хлебного приношения"; но, благодарение Богу, мы приняты и облагодатствованы в Том, Кто осуществил эту прообразную жертву. Мы принадлежим к истинному роду Ааронову; наше место во святилище, где нам дано жить нашим святым уделом. Блаженное положение! Блаженный удел! Да поможет нам Господь пользоваться им несравненно больше прежнего! Да поможет Он нам полностью отвратить наши сердца от мира и отдать их Христу. Да поможет Он непрерывно взирать на Него, чтобы окружающая нас суетность потеряла для нас всякую привлекательность, и чтобы великое множество обстоятельств нашей повседневной жизни не отвлекало нас от Бога и не смущало наш покой в Нем. Да поможет Он нам всегда радоваться в Господе, как в солнечные, так и в мрачные дни, и когда нас ласкает тихий, летний ветер, и когда зимние бури бушуют вокруг нас; и когда мы плывем по поверхности мирно спящего озера, и когда мы носимы волнами бурного моря. Благодарение Богу, мы нашли Того, Кто есть и вечно будет нашей частью, полностью удовлетворяющей все наши нужды. Всю вечность нам будет дано созерцать Божественные совершенства Господа Иисуса. Взор наш никогда больше не отвратится от Него после того, как мы увидим Его таким, как Он есть.

Дух Божий да действует могущественно в нас, укрепляя нас во "внутреннем человеке". Да дарует Он нам способность питаться этой совершенною Жертвой хлебного приношения, прообразное напоминание о которой заслужило благоволение Божие! Это наше святое, блаженное преимущество. Будем же все глубже, все живее осуществлять это!

Чем внимательнее мы изучаем жертвы, тем более убеждаемся, что ни одна из них не представляет собою всего прообраза Христа. Только их совокупность дает более или менее верное представление о прообразе Христа. Как этого и следовало ожидать, всякая жертва имеет свои отличительные черты. Мирная жертва во многих отношениях отличается от жертвы всесожжения; полное и ясное выяснение несходных особенностей прообразных теней немало содействует пониманию их значения.

Сравнивая, таким образом, жертву мирную с жертвою всесожжения, мы видим, что с первой "кожа не снимается", что "она не рассекается на части" и "внутренности и ноги ее не вымываются водою"; и вполне понятно, что все это отсутствует здесь. В жертве всесожжения, как мы уже видели, мы находим Христа, отдающего Себя в жертву Богу и Богом принятого; ввиду этого и прообраз должен был представлять Христа, отдающего Себя в полное распоряжение Божие, а также и Христа, согласного подвергнуть всю глубину Своей души испытанию действием огня Божественной правды. В мирной жертве преобладающей мыслью служит общение человека со Христом. Христос является в ней не исключительным центром благоволения Божия - Он становится центром общения служителя Божия с Богом. По этой причине и действие ее ослабевает. Ни одна душа, как бы ни велика была ее любовь, не может достичь высоты полной отдачи Христом Себя Богу или принятия Христа Богом. Один лишь Бог мог отметить малейшее движение сердца Иисуса; потому-то и понадобился прообраз, который изобразил бы эту сторону смерти Христовой, т.е. полную и добровольную отдачу Христом Себя Богу. Этот прообраз и дан нам в жертве всесожжения, являющей нам вышеупомянутый тройной способ испытания состава жертвы.

То же можно сказать и относительно характера жертвы. Для жертвы всесожжения требовалось животное "мужского пола без порока", тогда как в мирную жертву могло приноситься животное "как мужского, так и женского пола", однако же и в этом случае "без порока". Питается ли Христом Один Бог, питается ли Им в общении с Богом человек - сущность Христа остается все той же. Он не может измениться. Единственная причина, по которой дозволялось приносить животное "женского пола" в мирную жертву, заключалась в том, что здесь представлялась способность человека в разных ситуациях пребывать в блаженном общении с Благословенным, Который Сам по Себе "вчера, сегодня и вовеки Тот же" (Евр. 13,8).

Кроме того, относительно жертвы всесожжения мы читаем: "Сожжет священник всели жертвеннике"; в мирной же жертве сжигалась только часть приношения, а именно сжигались "тук, почки и сальник, который на печени". Это понятно. На жертвенник Господень возлагалась лучшая часть жертвы. Все внутреннее существо Иисуса, - сокровенные силы Его души, Его нежная привязанность, все это существовало только для Бога, и Один Бог мог полностью оценить их. Аарону и сынам его отдавались грудь потрясения и плечо возношения. ["Грудь" и "плечо" суть эмблемы любви и могущества, силы и благосклонности.] (Прочтите внимательно Лев. 7,28-36). Все члены священнического рода вместе со своим главою имели каждый свою часть в мирной жертве И теперь все истинно верующие, милостью Божией соделанные священниками Бога, (1 Петр. 2,5) могут питаться любовью и силою истинной мирной жертвы, могут жить блаженной уверенностью, что любящее сердце Господа Иисуса и крепкие Его рамена будут вечными источниками утешения и поддержки для них. [Силою и красотою дышит стих 31-й: "Грудь принадлежит Аарону и сынам его " Все истинно верующие обладают преимуществом питаться любовью Христа, неизменною любовью сердца, бьющегося для них любовью неиссякаемой, вечной.] "Вот участок Аарону и участок сынам Его из жертв Господних со дня, когда они предстанут пред Господа для священнодействия, который повелел Господь давать им со дня помазания их от сынов Израилевых. Это вечное постановление в роды их" (гл. 7,35-36).

Все эти особенности составляют существенную разницу между жертвою всесожжения и мирной жертвой. Соединенные вместе, они проливают пред нашими духовными очами яркий свет на оба эти жертвоприношения. В мирной жертве существует нечто большее, чем полное подчинение Христа воле Божией. Приступает к ней и человек, и не только в качестве зрителя, но и чтобы питаться от нее. Это служит отличительным признаком этой жертвы. Смотря на Господа Иисуса в жертве всесожжения, я вижу в Нем только Существо, сердце Которого имеет в виду лишь славу Божию и выполнение воли Отца. Но, взирая на Него в мирной жертве, я обретаю в Нем Друга, в любящем сердце и на могучих раменах Которого находит себе место недостойный погибший грешник. В жертве всесожжения грудь и плечо, ноги и внутренности, голова и тук - все сожигалось на жертвеннике, все становилось приятным благоуханием Господу. Но в мирной жертве мне отдается наиболее нужная часть жертвы. И мне не приходится в полном одиночестве питаться тем, что полностью соответствует моим личным нуждам. Нет, я вкушаю это в общении с Богом и вместе с другими служителями Божиими. Я питаюсь этой трапезой с полной и блаженной уверенностью, что жертва, насыщающая мою душу, уже обрадовала сердце Божие, что трапеза, насыщающая меня, насыщает и всех остальных служителей Божиих. Здесь изображается общение с Богом и общение с освященными Им. При принесении мирной жертвы одиночества не было: Бог имел Свою часть, священнический род - свою.

То же можно сказать и о Господе Иисусе, прообразно изображенном в мирной жертве. Иисус, на Котором покоится все благоволение неба, является в то же время и источником радости, силы и утешения для всякого верующего сердца; и не только для всякого сердца в отдельности, но и для всей Церкви Божией. В великой милости Своей Господь дал Своему народу тот же дар, которым живет и Его сердце (1 Иоан. 1). Конечно, наши мысли об Иисусе никогда не могут достичь возвышенного уровня мыслей Божиих. Наша оценка сущности Господа Иисуса должна будет всегда быть несравненно ниже Божией оценки; вот почему в прообразе никто из семейства Ааронова не мог есть тука. Но хотя мы и не способны по достоинству оценить Личность и жертву Христа, мы заняты Личностью Святого Божия; и вот почему сыны Аароновы получали "грудь потрясения и плечо возношения". Во всем этом для нашего сердца заключается много утешительного и радостного. Господь Иисус Христос, Тот, "Кто был мертв, и се, жив во веки веков" (Откр. 1,18), сосредоточивает один теперь на Себе все взоры, все мысли Божий; и по великой благости Своей Бог даровал и нам часть в том же славном Спасителе. Христос есть и наш удел - радость нашего сердца и предмет прославления наших уст. Примирив нас с Отцом кровью Своего креста, Он восшел на небеса и послал Духа Святого, этого "другого Утешителя", чрез посредство Которого мы можем опираться на "грудь и рамена" нашей Божественной "мирной Жертвы". Он действительно есть "мир наш", и мы имеем радостную уверенность, что Бог имеет Свою часть в Том, Кто есть наш мир, что благоухание нашей жертвы всесожжения радует и Его сердце. Это сообщает особенную привлекательность рассматриваемому нами прообразу. Христос в качестве жертвы всесожжения приводит в умиление наши сердца; Христос как мирная жертва умиротворяет совесть и удовлетворяет великие и многочисленные запросы души. Сынам Аароновым дозволялось стоять пред жертвенником всесожжения; они видели, как фимиам жертвы возносился к престолу Бога Израилева; они видели пепел от сожженной жертвы; при виде всего этого они могли, преклоня голову, поклониться Господу, но для них самих от жертвы не оставалось ничего. Не то случалось при принесении мирной жертвы. В ней они видели не только жертву приятного благоухания Господу; они сами получали от нее существенную часть, питаться которою им было дано всем вместе в духе святости и радости.

Всякий истинный служитель Божий искренне радуется, узнавая (выражаясь прообразным языком), что прежде, чем он получил грудь и плечо, Бог уже получил Свою часть от этой жертвы. Эта мысль придает особенную значительность и силу, благоговение и возвышенность как нашему служению, так и нашему общению друг с другом. Она являет нам непостижимую благость Господа, дарующего нам блаженство и радость из того же Источника, из Которого черпает радость Он Сам. Ничто иное, ничто меньшее не могло удовлетворить Его. Отец желает, чтобы блудный сын разделил Его трапезу; Он не жалеет для него откормленного теленка. Он желает видеть его именно за Своим столом, желает, чтобы он вкушал то, что составляет пищу его Отца. Мирная жертва есть осуществление слов: "Нам надобно радоваться и веселиться". Такова драгоценная милость Божия! Мы не можем, конечно, не радоваться тому, что мы соделались причастниками такой благодати; когда же мы слышим голос Бога, говорящий: "Будем радоваться и веселиться", наши сердца до избытка преисполняются хвалою и славословием Ему. Радость, испытываемая Богом при спасении грешников, и радость, даруемая Им нам в общении друг с другом, достойны вечного проникновенного поклонения Богу людей и ангелов.

Сопоставив теперь мирную жертву с жертвою всесожжения, сравним ее также и с хлебным приношением Главная разница между ними заключается в том, что в мирной жертве проливалась кровь, чего не случается при принесении жертвы хлебного приношения. Но тем не менее обе эти жертвы были жертвами приятного благоухания и тесно связаны между собою, как мы это видим из Лев. 7,12. Сходство и разница, существующие между двумя этими жертвами, исполнены для нас глубокого значения.

Только пребывая в общении с Богом, душа может радоваться, созерцая совершенство человеческого естества Господа Иисуса Христа. Дух святой должен сообщить нам, а затем и управлять чрез посредство Слова Божия нашею способностью вглядываться в личность "Человека Христа Иисуса". Он мог явиться "в подобии плоти греховной"; Он мог жить и трудиться на этой земле; мог сиять среди мрака этого мира всем небесным блеском, присущим Ему; мог, подобно блестящему метеору, быстро пронестись чрез горизонт этого мира и при всем этом остаться, однако, недоступным человеческому взору.

Человек не мог вкусить глубокую радость общения со Христом по той простой причине, что не существовало основания, на котором общение это могло бы держаться. В мирной жертве устанавливается, очевидно и ясно, необходимое для этого основание. "И возложит руку свою на голову жертвы своей, и заколет ее у дверей скинии собрания; сыны же Аароновы, священники, покропят кровью на жертвенник со всех сторон" (гл. 3,2). Здесь мы находим то, чего не было в жертве хлебного приношения, а именно: твердое основание для общения приносящего жертву со Христом во всей его полноте, во всем Его могуществе и Его красоте настолько, насколько человек пользуется силою Духа Святого, дающего ему способность входить в это общение. Стоя на высоте, на которую нас возводит "драгоценная кровь Христа", с сердцем, преисполненным миром Божиим, и с благоговением в душе, мы можем углубляться в чудесные события, связанные с земной жизнью Господа Иисуса Христа. Если бы мы могли видеть Христа только таким, каким нам представляет Его хлебное приношение, мы не имели бы ни права, ни основания углубляться в блаженное созерцание Личности Господа Иисуса. Лишь пролитие крови дарует грешнику и право, и основание для этого. В Лев. 7,12 жертва хлебного приношения представляется нам в связи с жертвою мирною, и из этого мы заключаем, что наши души нашли мир, что мы можем наслаждаться общением с Тем, Кто "принес мир", Кто соделался "нашим миром".

Но необходимо хорошо понять, что хотя в мирной жертве и совершается пролитие крови, кропление кровью, все это не обозначает подъятия Христом греха. Смотря на Христа в мирной жертве, мы не видим Его несущим на Себе бремя наших грехов, как это выражается в жертве за грех и в жертве за преступление; Он является здесь (уже после подъятия греха) основанием нашего блаженного и мирного общения с Богом. Если бы речь шла о самом подъятии греха, не было бы сказано: "Эта жертва, благоухание, приятное Господу" (сравн. 3,5 с 4,10-12). Но хотя здесь и не идет речи о подъятии греха, эта жертва имеет прямое отношение к тому, кто почитает себя грешником; иначе эта жертва не имела бы для него никакого значения. Чтобы иметь общение с Богом, мы должны "быть во свете"; но как мы можем пребывать во свете? Только в силу драгоценной истины: "Кровь Иисуса Христа, Сына Его, очищает нас от всякого греха" (1 Иоан. 1). Чем более мы пребудем во свете, тем более мы осознаем и почувствуем все, что противоположно этому свету, тем более мы также оценим значение этой крови, вводящей нас в присутствие света. Чем ближе мы будем ходить с Богом, тем более мы познаем "неисследимые богатства Христовы".

Очень важно твердо держаться этой истины: мы имеем доступ в присутствие Божие только как участники Божественной жизни и Божественной правды. Отец мог допустить блудного сына к Своей трапезе только в "лучшей одежде" и во всей полноте усыновления, восстановленного Им. Если бы блудный сын оставался одетым в лохмотья и получил бы место наемника в доме, о нем никогда не пришлось бы нам услыхать трогательные слова: "Станем есть и веселиться, ибо этот сын Мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся" (Лук. 15,23-24). То же случается и со всеми истинно верующими душами. Существование их ветхого человека больше не признается Богом. Бог почитает его мертвым; так следует поступать и им самим. Ветхий человек умер для Бога, умер для веры. С ним следует обращаться как с мертвым, отводя ему место, подобающее ему. Не улучшение нашего ветхого человека приводит нас в присутствие Божие - лишь как обладатели обновленного человека мы получаем доступ к Богу. Не исправлением своей ветхой одежды получил блудный сын место за трапезой своего отца; нет, он сел за нее в одежде, дотоле им не виданной и о которой он прежде и не мечтал. Он не принес с собой этой одежды из "дальней стороны"; не приобрел он ее себе также и на пути в отчий дом. Блудный сын не сделал ее сам и даже не помог кому-либо приготовить ее для себя; отец одел его в эту одежду и радовался, видя его так роскошно одетым. А затем уже они вместе сели за стол, чтобы есть "откормленного теленка".

Я подхожу теперь к рассмотрению "закона о мирной жертве", в котором мы встречаем нечто новое и исполненное великого значения. Приведу целиком весь этот закон: "Вот закон о жертве мирной, которую приносят Господу. Если кто в благодарность приносит ее, то при жертве благодарности он должен принести пресные хлебы, смешанные с елеем, и пресные лепешки, помазанные елеем, и пшеничную муку, напитанную елеем, хлебы, смешанные с елеем. Кроме лепешек пусть он приносит в приношение свое квасной хлеб, при мирной жертве благодарной. Одно что-нибудь из всего приношения своего пусть принесет он в возношение Господу; это принадлежит священнику, кропящему кровью мирной жертвы. Мясо мирной жертвы благодарности должно съесть в день приношения ее; не должно оставлять от него до утра. Если же кто приносит жертву по обету, или от усердия, то жертву его должно есть в день приношения, и на другой день оставшееся от нее есть можно. А оставшееся от жертвенного мяса к третьему дню должно сжечь на огне. Если же будут есть мясо мирной жертвы на третий день, то она не будет благоприятна. Кто ее принесет, тому ни во что не вменится; это осквернение, и кто будет есть ее, тот понесет на себе грех. Мяса сего, если оно прикоснется к чему-либо нечистому, не должно есть, но должно сжечь его на огне, а мясо чистое может есть всякий чистый. Если же какая душа, имея на себе нечистоту, будет есть мясо мирной жертвы Господней, то истребится душа та из народа своего. И если какая душа, прикоснувшись к чему-нибудь нечистому, к нечистоте человеческой, или к нечистому скоту, или к какому-нибудь нечистому гаду, будет есть мясо мирной жертвы Господней, то истребится душа та из народа своего" (Лев. 7,11-21).

Очень важно усвоить себе разницу между грехом во плоти, и грехом на совести. Смешивая два этих понятия, мы лишаемся душевного мира и силы для служения Богу. Внимательное изучение 1 Иоан. 1,8-10 прольет много света на этот вопрос, понять который так необходимо для составления себе ясного представления как о всем учении о мирной жертве, так и о ее особенностях, рассматриваемых нами. Никто так хорошо не осознает живущего в нем греха, как человек, ходящий во свете. "Если говорим, что не имеем греха, - обманываем самих себя, и истины нет в нас." В предыдущем стихе мы читаем: "Кровь Иисуса Христа, Сына Его, очищает нас от всякого греха" (1 Иоан. 1,7-8). Здесь отмечена и установлена разница между грехом в нас и грехом на нашей совести. Предполагать, что грех еще лежит на верующем в присутствии Божием - значит сомневаться в силе крови Иисуса и отрицать истину Слова Божия. Если кровь Иисуса Христа может полностью очищать от греха, совесть верующего полностью от него очищена. Так нам представлен этот вопрос в Слове Божием, и мы всегда должны помнить, что от Самого Бога нам надлежит познавать, какими глазами Он смотрит на верующую душу. Мы более расположены исповедовать Богу, что мы из себя представляем сами по себе, чем узнавать от Него, чем Он соделал нас во Христе. Мы, другими словами, более заняты собственными мнениями о себе, чем откровением Бога о Себе Самом. Бог основывает Свое откровение на том, что Он есть Сам по Себе и что Он совершил во Христе. Это откровение воспринимается верою и становится для души источником глубокого мира. Откровение Божие - это одно, чувства же мои относительно меня самого - нечто совсем другое.

Но то же Слово, которое говорит нам, что на нас более не лежит грех, с не меньшей силой и ясностью также говорит нам, что грех, однако, живет в нас. "Если говорим, что не имеем греха, - обманываем самих себя, и истины нет в нас." Каждый человек, имеющий "истину в себе", познает, что он имеет в себе и "грех"; потому что истина открывает все так, как оно есть на самом деле. К чему же мы призваны? В могуществе обновленного естества мы получаем преимущество жить таким образом, чтобы грех, живущий в нас, не проявлялся в виде грехов. Положение верующего - положение победы и свободы. Он не только избавлен от вины греха, но и освобожден от преобладания греха в его жизни. "Зная то, что ветхий наш человек распят с Ним, чтобы упразднено было тело греховное, дабы нам не быть уже рабами греху. Ибо умерший освободился от греха. Итак да не царствует грех в смертном вашем теле, чтобы вам повиноваться ему в похотях его... Грех не должен над вами господствовать, ибо вы не под законом, но под благодатью" (Рим. 6,6-14). Грех со всем присущим ему безобразием кроется во плоти, но верующий "умер для греха". Каким образом? Он умер во Христе. По своему природному естеству он был мертв во грехе. Благодатью он умер для греха. Какое право можно иметь на умершего? Никакого. Христос "умер однажды для греха", и верующий умер в Нем. "Если же мы умерли со Христом, то веруем, что и жить будем с Ним, зная, что Христос, воскресши из мертвых, уже не умирает; смерть уже не имеет над Ним власти. Ибо если Он умер, то умер однажды для греха; а что живет, то живет для Бога" (Рим. 6^9-10). К чему же это приводит верующих? "Так и вы почитайте себя мертвыми для греха, живыми же для Бога во Христе Иисусе, Господе нашем." Таково неизменное положение верующего в очах Божиих. Он получает, таким образом, святое преимущество господствовать над грехом и освобождаться от него, хотя грех еще и живет в нем.

Но что же в таком случае делать, если кто-либо согрешит? На этот вопрос богодухновенный апостол дает самый ясный ответ, ответ несказанно благословенный: "Если (мы) исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи наши и очистит нас от всякой неправды" (1 Иоан. 1,9). Исповедование грехов умиротворяет совесть. Апостол не говорит: "Если мы попросим прощения, Бог достаточно благ и милосерд, чтобы простить нас." Ребенку отрадно, конечно, доверить свои нужды отцу, отрадно исповедовать ему свою немощь, признаться ему в своем безумии, в своих промахах и ошибках. Все это верно, как верно и то, что наш Отец достаточно нежен и милосерден, чтобы венчать милостью всю слабость, все неведение Своих детей; но, хотя все это так, Дух Святой устами апостола говорит нам, что "если мы исповедуем грехи наши, Бог, будучи верен и праведен, простит нам грехи наши." Итак, Бог желает, чтобы мы исповедовали грехи наши. Христианин, согрешивший в мысли, слове или действии, может молиться в течение многих дней и месяцев, прося Бога простить ему его грехи, и все-таки не иметь уверенности, о которой говорится в 1 Иоан. 1,9, что он прощен; стоит ему, однако, искренне исповедовать свой грех пред Отцом, как он верою получает удостоверение, что он всецело прощен и полностью очищен от своего греха.

Существует великая разница между молитвою о прощении и исповедованием грехов, все равно, рассматриваем ли мы эти вопросы в связи с характером Божиим и с жертвою Христовою, или же в связи с состоянием нашей души. Конечно, иногда молитва верующего заключает в себе если не по форме, то по смыслу исповедование греха, каков бы он ни был; в этом случае молитва равносильна исповедованию грехов. Мы, однако, хорошо поступаем, если во всем, что мы думаем, говорим или делаем, мы точно придерживаемся Священного Писания. Очевидно, что говоря об исповедовании грехов, Дух Святой не подразумевает под этим словом молитвы. Также очевидно, что Ему известно, что исповедование грехов отличается особенными духовными свойствами и приводит к практическим результатам, не присущим молитве. Постоянно приходя к Богу только за прощением грехов, христианин доказывает этим свое непонимание, каким образом Бог явил Себя в лице и деле Христа, в какие условия поставлен верующий жертвою Христовою и каким Божественным путем совесть освободилась от бремени и очистилась от нечистоты греха.

Посредством креста Бог получил полное удовлетворение за все грехи верующей души. На этом кресте совершилось полное искупление всех мельчайших грехов, любой тени греха, живущего в плоти верующего или обременявшего его совесть. Поэтому Бог уже более не требует искупления грехов. Его сердце уже исполнено благоволения ко всякому верующему. Нам не приходится умолять Его оказаться "верным и праведным" после того, как Его верность и праведность с такою славою обнаружились, проявились и нашли удовлетворение в смерти Христа. Наши грехи никогда не могут более прийти на память Богу, потому что Христос понес и снял их; Он встал Сам на их место. Но если мы согрешаем, наша совесть сознает это, она не может не почувствовать этого; да, Дух Божий заставит нас страдать от этого. Он не допустит присутствия в нашем сердце самой незначительной греховной мысли; Он непременно осудит ее.

Что же? Нашел ли доступ в присутствие Божие совершенный нами грех? Предстал ли он пред лицом Божиим в чистом свете Его святилища? Боже сохрани! Ходатай наш там: там "Иисус Христос, Праведник": Он сохранит для нас во всей неприкосновенности положение, дарованное нам Богом. Но, будучи не в силах изменить мыслей Божиих о нас, грех влияет на наши мысли о Боге. [Читатель понимает, что этот вопрос, конечно, нимало не умаляет значения важной и практической истины, изложенной в Иоан 14,21-23, не отрицает, что Отец особенно благоволит к Своим послушным чадам, верные чада Божий в особенности пользуются благословенным общением с Отцом и Сыном Да запечатлеет Дух Святой эту истину во всех сердцах.] Не имея доступа в присутствие Божие, грех тем не менее может оказать на нас самое печальное, самое унизительное действие. Не имея возможности скрыть Ходатая от очей Божиих, он может скрыть Его от наших глаз. Подобно темной и густой туче, грех сгущается на нашем горизонте, так что наши души не могут пребывать в свете лица Отца нашего. Он не может порвать наших отношений с Богом, но может нарушить общение, основанное на этих отношениях. Что же нам остается делать? На это нам отвечает Слово Божие: "Если исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, просит нам грехи наши и очистит нас от всякой неправды." Исповедование снимает бремя с нашей совести; сладкое сознание нашего усыновления возвращается к нам; темная туча рассеивается; леденящее и иссушающее душу недоверие удалено; наши мысли о Боге восстановлены. Таков Божественный прием восстановления души, и мы поистине можем сказать, что сердце, испытавшее на собственном опыте, что значит придавать значение исповедованию грехов, тем более оценит Божественную силу слов Апостола: "Дети мои! сие пишу вам, чтобы вы не согрешали" (1 Иоан. 2,1). Существует, кроме того, способ молитвы о прощении грехов, показывающий, что при этом упускается из виду непоколебимое основание прощения, положенное жертвою креста. Прощая грехи, Бог должен при этом оставаться "верным и праведным". Но, конечно, и самые искренние, и самые горячие наши молитвы не могут сделаться основанием верности и праведности Божией для прощения нам грехов. Ничто, кроме крестного подвига, не может совершить этого. Именно чрез него обнаружились верность и праведность Божий как в непосредственном отношении к соделанным нами грехам в отдельности, так и по отношению к корню греха в нашей плотской природе. Бог на древе уже осудил наши грехи в Личности Распятого за нас; исповедуя же наши грехи, мы осуждаем самих себя. Исповедание грехов необходимо для получения чувства Божественного прощения и восстановления души. Самый незначительный грех, не исповеданный и не осужденный нашей совестью, тотчас же полностью нарушит наше общение с Богом. Грех, живущий в нас, может и не оказывать на нас этого действия; но если мы допускаем, чтобы грехи тяготели на нас, мы не можем пребывать в общении с Богом. Он так очистил нас от наших грехов, что мы имеем доступ к Нему; и пока мы пребываем в свете лица Его, грех не смущает нас. Но лишь только мы от Него удаляемся, лишь только мы согрешаем, хотя бы мысленно, наше общение с Богом немедленно прекращается, пока исповеданный нами грех снова не снимается Им с нас. Все это, мне почти не приходится об этом напоминать, основано единственно на совершенной жертве и праведном заступничестве за нас Господа Иисуса Христа.

Что касается разницы, существующей между молитвою и исповедованием греха по отношению к состоянию нашего сердца и по отношению к сознанию всей гнусности греха, эта разница не поддается даже оценке с нашей стороны. Несравненно легче просить Бога вообще простить нам наши грехи, чем их исповедовать. Исповедуя свои грехи, мы сам и себя осуждаем; прося у Бога прощения грехов, мы это делаем не всегда. Одного этого уже достаточно для понимания указанной нами разницы. Осуждение самого себя есть одно из драгоценнейших и наиболее спасительных преимуществ христианской жизни; поэтому все, ведущее нас к осуждению самих себя, должно быть особенно дорого всякому искреннему христианину.

Разница между просьбой простить и признанием в своем грехе беспрестанно проявляется в наших отношениях с детьми. Если ребенок сделал что-либо дурное, ему гораздо легче попросить у своего отца прощения, чем открыто и не щадя себя исповедать свой грех. Прося прощения, ребенок может находить много причин, могущих умалить чувство его вины; в душе он может думать, что, в сущности, он не заслуживает особенного порицания, хотя и считает нужным просить прощения у своего отца; при исповедании же греха он имеет в виду только одно - осуждение самого себя. Прося, кроме того, прощения, ребенок, главным образом, руководствуется желанием избавиться от последствий совершенного им зла; рассудительные же родители всегда постараются выяснить всю глубину зла, что возможно лишь при чистосердечном исповедании проступка и исследовании самого себя. Так же Бог поступает и со Своими чадами, впадающими в грех: Ему угодно, чтобы всякий грех был принесен пред Его лицо и всецело осужден нами. Он желает, чтобы мы не только страшились последствий греха, которые действительно очень пагубны; но Он желает, чтобы мы еще и ненавидели сам грех, потому что он ненавистен в очах Божиих. Если бы, совершая грех, мы могли получать прощение, только прося его у Бога, с одной стороны, сознание греха и отвращение к нему не тяготили бы нас в такой мере; с другой стороны, в этом случае мы не могли бы придавать такое высокое значение общению с Богом. Нравственное влияние всего этого как на наше духовное настроение вообще, так и на все наше поведение, и на повседневное наше хождение, должно быть очевидно всякому опытному христианину. [Случай с Симоном волхвом, описанный в Деян 8, может показаться непонятным читателю. Но вполне очевидно, что человек, "исполненный горькой желчи и находившийся в узах неправды", не может служить примером для детей Божиих. Случай этот не имеет ничего общего с 1 Иоан. 1,9. Симон не считал Бога Отцом своим и, следовательно, не был предметом заступничества Христа. Считаю нужным прибавить, что вопрос о молитве Господней нисколько не относится к вышесказанному. Я не желаю выходить из рамок рассматриваемого нами факта. Мы должны избегать склонности налагать на кого-либо бремя. Душа может взывать к Богу во всякое время, прося у Него все потребное ей. Господь всегда готов услышать ее и исполнить ее прошение.]

Весь этот непрерывный ряд размышлений тесно связан и полностью оправдывается двумя принципами, выраженными в "законе о мирной жертве".

В Лев. 7,13 мы читаем: "Пусть он приносит в приношение свое квасной хлеб, при мирной жертве"; однако в 20-м стихе говорится: "Если же какая душа, имея на себе нечистоту, будет есть мясо мирной жертвы Господней, то истребится душа та из народа своего." Здесь мы имеем ясное представление о грехе в нас и искуплении греха за нас. "Закваска" была позволена в знак того, что грех жил в природном естестве приносившего жертву. "Нечистота" не была допускаема, потому что на совести этого человека не должно было быть никакого греха. Если существует грех, не может быть и речи об общении.

Для истребления греха, который Бог видит в нас, Он даровал нам кровь искупления; вот почему о квасном хлебе мирной жертвы говорится следующее: "Одно что-нибудь из всего приношения своего пусть принесет он в возношение Господу; это принадлежит священнику, кропящему кровью мирной жертвы." (ст. 14). Другими словами, "закваска" в природном естестве приносившего жертву уравновешивается "кровью" жертвы. Священник, которому принадлежал "квасной хлеб", должен был кропить кровью жертвы. Бог навеки удалил от нас наши грехи. Хотя грех еще и живет в нас, взоры Божий покоятся не на нем. Бог видит только жертвенную кровь; вот почему Он может долго терпеть нас и вступать в тесное общение с нами. Но если мы дозволяем греху, живущему в нас, принять вид "грехов", тогда необходимыми являются исповедание греха, прощение и очищение, прежде чем мы сможем вкушать мясо мирной жертвы. Истребление приносящего жертву ради оказавшейся на нем нечистоты теперь соответствует отлучению верующего от общения с Богом из-за неисповеданных им грехов. Искать общения с Богом, оставаясь под бременем наших грехов, значило бы иметь кощунственную мысль, что Бог может уживаться с грехом. "Если мы говорим, что имеем общение с Ним, а ходим во тьме, то мы лжем и не поступаем по истине" (1 Иоан. 1,6).

При свете этой истины мы легко поймем, в какое заблуждение мы впадаем, думая, что быть занятым нашими грехами - значит быть особенно духовным. Может ли грех, могут ли грехи когда-либо сделаться основанием или силою нашего общения с Богом? Конечно, нет. Напротив, мы только что видели, что до тех пор, пока грех стоит пред нами, наше общение с Богом нарушено. Общение может существовать лишь при нашем пребывании "во свете"; греха же в свете, несомненно, быть не может. Там ничего не видно, кроме крови, искупившей наши грехи и сблизившей нас с Богом, кроме Ходатая, пребывающего с нами. Грех навеки удален с высоты, на которую мы вознесены, чтобы пребывать в святом общении с Богом. Что было основанием общения отца с блудным сыном? Было ли то жалкое рубище последнего? Или, быть может, рожки из дальней стороны? Нисколько. Ничто из принесенного сыном не имело значения. "Откормленный телец", усмотренный любовью отца, составлял их трапезу. То же относится к Богу и ко всякому истинному христианину. Они вечеряют вместе, питаются святым и возвышенным воспоминанием о Том, Чья драгоценная кровь навеки соединила их вместе, в свете, который никакой грех никогда не может омрачить. Не будем также воображать, что, постоянно вглядываясь и углубляясь в свои грехи, этим мы проявляем или развиваем в себе смирение. Не сообщая нам святости, это только сделало бы наш характер мрачным и меланхоличным; глубокое смирение истекает из иного источника. Когда в блудном сыне проявилось высшее смирение? Тогда ли, когда он "пришел в себя", или же когда он очутился в объятиях своего отца и вошел в его дом? Не очевидно ли, что благодать, возносящая нас на самые большие высоты общения с Богом, одна лишь способна довести нас и до глубочайшего смирения? Это вполне естественно. Смирение, производимое в нас прощением наших грехов, всегда будет глубже смирения, вызываемого в нас сознанием наших грехов. Первое вводит нас в общение с Богом; второе имеет дело с моим личным "я". Чтобы пребывать в истинном смирении, необходимо ходить с Богом с проникновенным сознанием дарованного нам пред Ним сыновнего положения. Он сделал нас Своими детьми; оставаясь в положении Его детей, мы пребудем в смирении.

Прежде чем закончить эту часть нашего изучения, я хочу остановиться на вопросе о трапезе Господней, которая, составляя одно из важнейших действий общения Церкви с Богом, может также быть рассмотрена в связи с мирною жертвою. Истинное вкушение трапезы Господней всегда будет стоять в зависимости от понимания ее благодарственного значения. Это высшее проявление нашего благодарения Богу - благодарения за принесенную на кресте жертву. "Чаша благословения, которую благословляем, не есть ли приобщение Крови Христовой? хлеб, который преломляем, не есть ли приобщение тела Христова?" (1 Кор. 10,16). Вот почему душа, обремененная тяжким бременем своих грехов, не может духовным образом приступать к трапезе Господней: ее празднование свидетельствует о полном уничтожении греха смертью Христа. "Смерть Христову возвещает, доколе Он придет" (1 Кор. 11,26). Смерть Христова, по суждению веры, есть конечная точка всего присущего нам ветхого естества; если же эта трапеза "возвещает" эту смерть, она является напоминанием о том славном факта, что бремя греха верующего было понесено Тем, Кто навек снял его. Она возвещает, что узы наших грехов, некогда тяготившие нас, навек порваны смертью Христа и никогда уже не смогут связать нас. С чувством радостной победы мы приступаем к этой трапезе. Мы оборачиваемся назад, останавливая свой взор на кресте, где сражение было дано и выиграно; и в то же время мы взираем вперед на славу, в которую войдем, и на совершенные и вечные последствия Христовой победы.

Правда, в нас самих еще живет закваска, но на нас нет никакой нечистоты. Мы должны не углубляться в созерцание наших грехов, а обращать наш взгляд к Тому, Кто вознес их на крест и Кто навсегда снял их с нас. Мы не должны "обманывать самих себя" ложным предположением, что в нас нет греха; но в то же время мы не должны и отрицать истину Слова Божия и силу крови Христовой, отказываясь от драгоценной истины, что грех более не тяготит нас, потому что "кровь Иисуса Христа, Сына Его, очищает нас от всякого греха". Прискорбно видеть, как многие, именующие себя христианами, неверно судят о значении трапезы Господней. Как этот, так и многие другие факты доказывают нам, до какой степени искажаются самые простые Евангельские истины. И всякий раз, когда эта трапеза вкушается не на основании уверенности в спасении души, не из сознания прощения грехов и освобождения от них, душа погружается во тьму. Символ совершенного искупления становится средством его достижения. Так неправильно понимаются установления Божий, так погружаются души во мрак, смущение и заблуждение.

Как не похоже на все это свидетельство чудной мирной жертвы! Эта последняя, по своему прообразному значению, показывает нам, что, как только кровь была пролита, Бог и человек, принесший жертву, могли сообща в блаженном и мирном общении питаться этой жертвою. Мир основывался на крови; на этом же основании совершалось и общение. Малейшее сомнение в действительности благоволения Божия для мира наносило смертельный удар общению человека с Богом. Если мы прилагаем излишние усилия к заключению мира с Богом, мы становимся чуждыми общению с Ним и служению Ему. Если пролитие крови мирной жертвы еще не совершилось, мы не можем питаться ни "грудью потрясения", ни "плечом возношения". С другой стороны, если кровь была пролита, мир уже заключен. Бог Сам заключил его; для веры этого достаточно; и, следовательно, верою мы имеем общение с Богом в свете и радости совершившегося искупления. Мы приобщаемся к радости Самого Бога о деле, сотворенном Им. Мы питаемся Христом во всей полноте и во всем блаженстве, связанных с присутствием Божиим.

Этот факт находится в непосредственной связи с знаменательной истиной, выраженной в "законе о мирной жертве" и стоит в зависимости от нее. "Мясо мирной жертвы благодарности должно съесть в день приношения ее; не должно оставлять от него до утра." Это значит, что общение человека с Богом не должно ничем отделяться от жертвы, на которой оно основывается. Пока духовная сила поддерживает нашу связь с жертвой, наше общение, наше поклонение благоугодны и желательны Богу; это непременное условие нашего общения с Богом. Мы должны с памятованием об этой жертве сообразовывать все наши понятия, влечения нашего сердца, весь наш душевный опыт. Это сообщает силу и прочность нашему служению Богу. Ища общения с Богом, сердца наши вначале часто действительно заняты Христом; но вскоре мы начинаем отвлекаться тем, что делаем или говорим, или мы заняты мыслью о людях, слушающих нас; этим путем мы оскверняем нашу жертву. Это торжественное предостережение для нас; оно должно сделать нас осмотрительными. Начиная в духе, мы можем кончить по плоти. Мы должны всегда опасаться удлинить хотя бы на минуту то дело, от которого в данный момент отступила сила Духа Божия; потому что Дух Святой будет всегда направлять наш духовный взор исключительно на одного Христа. Если Дух Святой внушает нам только "пять слов" благоговейной молитвы и благодарности Богу, произнесем эти пять слов и замолчим. Если мы скажем больше этого, мы, говоря прообразным языком, вкушаем мясо жертвы долее определенного для этого времени; наши слова не только не вознесутся к Богу, жертва не только не будет "благоприятна", - это еще будет "осквернением" (гл. 7,15.18). Будем помнить это, будем осторожны. Это не должно, однако, смущать нас. Бог хочет, чтобы мы были ведомы Духом Святым и, следовательно, чтобы наше поклонение Ему было исполнено Христа. Он может принять только Божественное; потому Он и желает, чтобы мы приносили Ему только Божественное.

"Если же кто приносит жертву по обету, или от усердия, то жертву его должно есть в день приношения; и на другой день оставшееся от нее можно есть" (гл. 7,16). Когда душа от избытка усердия возносится к Богу, это благоговейное поклонение Богу производится большею мерою духовной силы, чем когда оно истекает просто из благодарности за какую-либо единичную милость Божию. При получении особенно знаменательного доказательства благоволения Господа душа тотчас же возносит Богу хвалу. В этом случае благодарность вызывается этой милостью, связана именно с этой милостью, какова бы она ни была, и дальше этого не идет. Но когда Дух Святой производит добровольную или особенно глубокую благодарность в сердце, хвала Богу будет продолжительнее; во всяком случае, духовное служение Богу всегда будет тесно связано с драгоценной кровью Христовой.

"А оставшееся от жертвенного мяса к третьему дню должно сжечь на огне. Если же будут есть мясо мирной жертвы на третий день, то она не будет благоприятна. Кто ее принесет, тому ни во что не вменится; это осквернение, и кто будет есть ее, тот понесет на себе грех" (гл. 7,17-18). Только имеющее непосредственную связь со Христом благоугодно Богу. Усердное внешне служение Богу часто бывает лишь возбуждением и выражением душевных чувств. Часто видимая набожность на самом деле является лишь плотским ханжеством. Душа может подпадать под влияние разнообразия богослужения, увлекаться роскошью и великолепием обрядов, пением и обстановкой, богатым облачением, благолепием одежд и различными другими привлекательными сторонами видимого богослужения, и в то же время она может оставаться духовно равнодушной. Часто случается, что, вкусы, возбужденные и находящие себе удовлетворение в пышных обрядах, нашли бы себе еще более подходящую пищу в опере или концерте.

Желающие помнить, что "Бог есть дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине" (Иоан. 4), должны остерегаться всего этого. Многое из того, что именует себя религией, принимает в наши дни необыкновенно привлекательный вид. Отрекаясь от средневековой грубости, человек прибегает к помощи утонченных современных вкусов, к источникам культуры нашего просвещенного века. Он широко пользуется услугами скульптуры, музыки, живописи, и все это успокоительно действует на многие духовно не пробужденные души; их пробуждение будет ужасно; ужасен будет их страх пред смертью, судом и озером огненным. В такие сети впадает душа, отвращающая свое ухо от голоса Небесной Премудрости.

Остерегайся всего этого, читатель. Твое служение Богу да будет нераздельно связано с Христовым крестным подвигом. Христос да будет основанием и проводником, Дух же Святой - силою твоею. Наблюдай за тем, чтобы внешние действия твоего поклонения Богу полностью сообразовались с горящей в тебе внутренней духовной силой. Только молитвенная бдительность убережет тебя от этого. Особенно трудно проследить и бороться с этими тайными настроениями души. Начиная петь гимн хвалы Богу в полноте духовной силы, по нашей духовной немощи, мы, еще не дойдя до его конца, можем впасть в зло, соответствующее вкушению ветхозаветной мирной жертвы в третий день после ее принесения. Только тесное общение с Господом Иисусом предохранит тебя от этого. Если мы в благодарность за какую-либо полученную милость возносим наши сердца к Богу, будем делать это в силе имени и жертвы Христовой. Если наши души приносят Богу "добровольную жертву хвалы", да совершится это в силе Духа Святого. Этим путем наше служение Богу приобретет свежесть, благоухание, глубину и нравственную высоту, являющиеся последствиями того, что мы имеем Бога Отца нашей целью, Бога Сына - основанием, и Духа Святого - силою нашего служения.

Да будет это так, Господи, для всех, чтущих Тебя, пока мы телом, душою и духом не перенесемся в безопасность Твоего вечного присутствия, где будем защищены от всякого пагубного влияния поврежденной религиозности и всех препятствий, которые мы встречаем на этом пути, живя в греховном и смертном теле.

Примечание. Интересно отметить, что хотя мирная жертва занимает третье место в ряду других жертв, однако закон о ней дан нам после всех других. Это обстоятельство не лишено своего значения. Ни в одной жертве не представлено с такой полнотой общение человека с Богом, как именно в этой жертве. В жертве всесожжения идет речь о Христе, приносящем Самого Себя в жертву Богу. В жертве хлебного приношения мы видели совершенство человеческого естества Христа. В жертве за грех мы видим Христа, всецело уничтожающего грех в корне. В жертве повинности мы находим полное и совершенное удовлетворение за все грехи нашей нынешней жизни. Ни в одной из этих жертв, однако, нет речи об общении с Богом приносящего жертву. Выяснение этого вопроса должно было составить задачу "жертвы мирной", и этим, я полагаю, объясняется место, отведенное закону об этой жертве. Он выражен после всех остальных, доказывая нам этим, что, когда идет речь о питании души Христом, она призвана насыщаться Христом во всей Его полноте, Христом, явленным во всевозможных периодах Его жизни, чертах Его характера, Его личности, Его дела, Его Божественного служения. Доказывает это также и то, что, когда мы навеки покончим с грехом и грехами, мы будем насыщаться Христом и питаться Им во веки веков. Наше изучение жертв было бы, по моему мнению, неполным, если бы мы упустили из виду эту столь важную истину. Если бы "закон о мирной жертве" был дан рядом с описанием самой жертвы, он должен был бы следовать непосредственно после жертвы хлебного приношения; вместо этого мы видим, что прежде даются закон о жертве повинности и закон о жертве за грех, в заключение же дан закон о жертве мирной.

Рассмотрев жертвы "приятного благоухания Господу", мы подходим теперь к "жертвам за грех". Было два вида жертв этого рода: жертвы за грех и жертвы повинности. К первым относились три вида жертв: прежде всего жертва за "священника помазанного" и жертва за "все общество". Обе этих жертвы сходны по своему уставу и сопровождавшим их обрядам (сравн. стихи 3-12 со стихами 13-21). За кого бы эта жертва ни приносилась - за представителя общества или за само общество, последствия ее были одни и те же. Как в том, так и в другом случае были обязательны три условия: святилище Божие среди общества, благоговейное поклонение Богу всего общества и сокрушение совести согрешившего. Ввиду того, что все эти три условия были в зависимости от крови, в первой из этих жертв за грех, кровь, мы видим, применялась трояко. Ею семь раз совершалось кропление пред Господом, "пред завесою святилища". Это устанавливало отношения Иеговы с народом и Его жилище среди него. Далее мы читаем: "И возложит священник крови тельца пред Господом на роги жертвенника благовонных курений, который в скинии собрания" (ст. 7). Это делало возможным поклонение Богу всего общества. Возложение крови на "золотой жертвенник" было истинным основанием служения израильтян Богу; дым фимиама и его благоухание теперь могли постоянно возноситься к Богу. Наконец: "А остальную кровь тельца выльет к подножию жертвенника всесожжения, который у входа скинии собрания." Здесь мы видим восполнение нужд совести каждого человека в отдельности, потому что всякий имел доступ к медному жертвеннику. Это было место, на котором Бог встречал грешника.

В двух других видах этой жертвы за какого-либо "начальника" или кого-либо "из народа" речь шла о совести отдельной личности, потому кровь там применялась одним способом. Она вся "выливалась к подножию жертвенника всесожжения" (сравн. ст. 7 со ст. 25,30). Во всем этом сквозит Божественная определенность, требующая всего внимания со стороны читателя, если он желает усвоить чудесные подробности этого прообраза.

[Между жертвою за грех "начальника" и жертвою за кого-либо "из народа" разница заключается в том, что в первом случае в жертву приносилось животное "мужского пола", а во втором - животное "женского пола". Грех одного из начальствующих мог, конечно, иметь более пагубное последствие, чем грех заурядного человека из народа: потому требовалось особенно могущественное применение жертвенной крови. В 5-й гл. в 13-м ст. мы встретим случаи, требовавшие еще более слабого применения жертвы за грех - случаи произнесения проклятия или прикосновения к чему-либо нечистому; тогда в жертву за грех допускалось приносить даже "десятую часть ефы пшеничной муки" (см. гл. 5,11-13). Какая разница в принесении в жертву за грех начальника козла и в жертве горсти муки неимущего человека! И, однако, и в том, и в другом случае сказано одно и то же слово: "И прощено будет ему."

Читатель легко заметит, что гл. 5,1-13 составляет часть 4-й главы. Обе они говорят об одном и том же и заключают в себе учение о жертве за грех во всех ее применениях, начиная с козла и кончая горстью муки. Каждый вид жертв обозначается словами: "И сказал Господь Моисею, говоря." Главы, относящиеся к описанию жертв приятного благоухания (гл. 1-3), начинаются словами: "И воззвал Господь к Моисею." Эти вступительные слова далее не встречаются до гл. 4,1, где они обозначают жертвы за грех. Далее мы находим их в гл. 5,14, где они вводят нас в описание жертв за преступление или ошибку "против посвященного Господу"; еще мы находим их в гл. 6,1, и здесь они вводят нас в описание жертв за преступления, совершенные против ближнего.

Удивительная простота сказывается в этом распределении жертв. Что же касается различных степеней жертв разного порядка, что бы в жертву ни приносилось, - будет ли то "козел", "агнец", "коза", "птица" или "горсть муки" - все это является различными применениями одной и той же великой истины.]

Действие греха отдельной личности сказывалось только на совести этого лица. Грехи одного из "начальников" или "кого-либо из народа" не могут оказать воздействия на "жертвенник благовонного курения", место служения священнослужителя. Не мог он также достичь и "завесы святилища" - священного предела жилища Божия среди народа Господня. Это заслуживает внимательного рассмотрения. Мы никогда не должны поднимать вопрос о грехе или падении отдельных личностей в месте, предназначенном для общественного богослужения. Этот вопрос должен быть разрешен там, где каждому из нас открыт доступ к Богу. Многие погрешают в этом отношении. Они приходят в места священного поклонения Богу с совестью, омраченною грехом; этим они ослабляют и нарушают гармонию духовного общественного служения Богу. Следовало бы тщательно наблюдать за этим и остерегаться этого. Приходится постоянно бодрствовать, чтобы наша душа всегда пребывала во свете. При наших падениях - увы! - часто повторяющихся в нашей жизни, прежде всего будем иметь дело с Богом наедине, втайне, с тем, чтобы не нарушить истинного богослужения, не расстроить духовного настроения молящихся, и чтобы истинное положение собравшихся было ясно явлено всякой душе.

Отметив все три степени жертвы за грех, теперь рассмотрим основные принципы первой из них. Делая это, мы составим себе более или менее ясное представление о принципах и остальных видах этой жертвы. Но прежде чем приступить к этому изучению, мне хочется обратить особое внимание моих читателей на очень важный пункт, изложенный в Лев. 4,2. Там говорится: "Если какая душа согрешит по ошибке"... Это одна из драгоценнейших истин, связанных с искуплением, совершенным Господом Иисусом Христом. Углубляясь в созерцание этого искупления, мы находим в нем нечто гораздо большее, чем простое удовлетворение совести, как бы утонченно чутка эта совесть ни была. Мы имеем еще и преимущество видеть в нем подвиг, полностью удовлетворивший все требования Божественной святости, Божественной правды, Божественного величия. Святость жилища Божия и основание общения Бога с Его народом никогда не могли руководствоваться уровнем человеческой совести, как бы высок этот уровень ни был. Человеческая совесть упустила бы из виду очень многое; многое ускользнуло бы от человеческой прозорливости; человеческое сердце допустило бы многое, чего не потерпел бы Бог; все это встало бы между человеком и Богом, мешало бы подойти человеку к Богу и служить Ему. Вот почему, если бы искупление Христово применялось только к грехам, которые человек может понять и осознать, мы были бы удалены от истинного источника мира. Мы должны понять, что грех был искуплен согласно правосудию Божию, что требования Господня престола получили полное удовлетворение, что грех, рассмотренный в свете непоколебимой святости Божией, был божественно осужден. Вот что дает прочный мир душе. Как за грехи, совершенные по ошибке и по неведению, так и за сознательные грехи верующего Христом внесен полный выкуп. Согласно оценке Божией, жертва Христова становится основанием усыновления и общения верующей души с Богом.

Ясное понимание этого факта имеет для нас большое значение. Только усвоив себе эту сторону искупления, мы сможем иметь непоколебимый мир в сердце; только это даст нам понять всю широту и полноту дела Христова, понять истинный характер связанного с ним отношения к Богу. Бог знал, что необходимо для того, чтобы человек мог устоять в Его присутствии; и все нужное для этого совершилось на кресте. Никогда нельзя было бы создать общение между Богом и человеком, если бы Бог не покончил с грехом путем, избранным Им Самим; потому что, если бы даже человеческая совесть и получила удовлетворение, человек всегда бы, сомневаясь, спрашивал себя: "Удовлетворен ли Бог?" И при каждом отрицательном ответе на этот вопрос общение прекращалось бы. [Мне особенно важно упомянуть здесь, что речь идет все время только об искуплении. Христианин, конечно, знает, что для непрерывного общения с Богом необходимо иметь "Божественное естество". Для приближения к Богу мне необходимо иметь не только право на это, но и обновленную "природу", способную желать этого приближения. Душа, "верующая во имя Единородного Сына Божия", имеет и то, и другое (см. Иоан. 1,12-13; 3,36; 5,24; 20,31; 1 Иоан 5,11-13).] Сердце постоянно ставило бы себе на вид, что в мелочах нашей жизни обнаруживается многое, несовместимое со святостью Божией. Правда, большую часть этих грехов мы совершаем "по ошибке", но это не изменяет отношения к ним Святого Бога, потому что Ему все известно. Отсюда возникли бы сомнения, опасения, постоянный страх. Все это Бог уничтожает сознанием факта, что грех был искуплен не по "неведению нашему, но по всеведению Божию". Эта уверенность дает великий покой душе и совести. Все требования Божий относительно нас были удовлетворены совершенным Им делом. Сам Бог нашел это средство удовлетворения, и потому чем более духовной чуткости производит в совести верующего Дух Святой чрез посредство Слова Божия, чем более обновленный дух человека постигает, что именно приличествует святилищу Божию, чем более он чувствует, что несовместимо с присутствием Божиим, тем более он проникается сознанием ясности, глубины, силы и великого значения этой жертвы за грех; эта жертва не только отвечает всем тончайшим запросам человеческой совести, но и идет навстречу всем требованиям Божественной святости.

Ничто так не убеждает человека в его неспособности иметь верное представление о грехе, как факт существования "грехов неведения". Как он может иметь суждение о том, чего сам не знает? Как он может управлять по своему усмотрению тем, что даже никогда не вмещалось в рамки его совести? Это совершенно невозможно. Неведение человека относительно пребывания в нем греха показывает его полную неспособность освободиться от греха. Если он не знает греха в себе, как он может от него освободиться? Никак не может. Он так же слаб, как и невежественен. И это еще не все. Сам факт существования "греха по незнанию" или "греха неведения" как нельзя более ясно доказывает всю неуверенность, сопровождающую всякую нашу попытку решения вопроса о грехе, который неприложим к пониманию более высокому, чем то, которое может изойти из самой совершенной человеческой совести. Подобное основание не дает прочного мира. Всегда остается тягостное опасение, что, несмотря на все это, зло продолжает существовать. Если сердце не приведено в состояние продолжительного покоя свидетельством Священного Писания, что неизменные права Божественного правосудия получили свое удовлетворение, всегда будет существовать чувство внутреннего беспокойства; всякое же чувство этого рода мешает нашему служению Богу, нашему общению и нашему свидетельству. Если я еще не покончил с вопросом о грехе, я не могу славить Бога, не могу наслаждаться общением с Ним и с народом Его, не могу быть также верным и благословенным свидетелем Христовым. Надо, чтобы сердце было в покое пред Богом; лишь тогда мы можем поклоняться Ему "в духе и истине". Если грех тяготит мою совесть, сердце должно быть исполнено страха; сердце же, исполненное страха, не может пребывать в проникновенном благоволении. Истинно и благоугодно Богу может служить Ему лишь сердце, исполненное тихого и святого покоя, даруемого кровью Христовой. На том же принципе держатся и наше общение с народом Божиим, наше служение и свидетельство среди людей. Все должно покоиться на основании устойчивого мира; мир же этот истекает из полностью очищенной совести, а очищенная совесть дается сознанием полного прощения грехов, как ведомых, так и неведомых.

Сопоставим теперь жертву за грех с жертвою всесожжения; эти жертвы представляют собою две стороны Личности Господа Иисуса Христа, нимало не имеющие между собою сходства. Но несмотря на эту разницу, это все тот же Христос; поэтому как в том, так и в другом случае жертва была "без порока". Это вполне естественно. С какой бы стороны мы ни углублялись в созерцание Господа Иисуса, это все тот же Святой Божий, совершенный, чистый, непорочный. Хотя в неизмеримой благости Своей Он соблаговолил взять на Себя грех народа Своего, Он и тогда был Христом совершенным и непорочным; только нечестие, внушенное самим дьяволом, могло бы воспользоваться глубиной Его уничижения, чтобы затмить личную славу Того, Кто добровольно так унизил Себя. Высшее совершенство, неизменная чистота и Божественная слава нашего Возлюбленного Господа всецело проявляются как в жертве за грех, так и в жертве всесожжения. В каком бы виде Христос нам ни представлялся, каково бы ни было Его служение, какое бы дело Он ни совершал, с какой бы стороны мы Его ни созерцали, мы всюду видим Божественный блеск Его личной славы.

Что Один и тот же Христос изображен как в жертве всесожжения, так и в жертве за грех, видно из того, что не только в этих двух случаях жертва была "без порока", но и в "законе о жертве за грех" мы читаем: "Вот закон о жертве за грех. Жертва за грех должна быть закалаема пред Господом на том месте, где закалывается всесожжение. Это великая святыня" (Лев. 6,25). Обе эти прообразные тени относятся к одной и той же великой Личности, являя, однако, две совершенно разные стороны Ее дела В жертве всесожжения Христос удовлетворяет требования сердца Божия; в жертве за грех Он идет навстречу глубочайшим запросам души человеческой. Одна представляет нам Христа творящим волю Божию; вторая изображает Его нам берущим на Себя грех человека. В первой мы познаем цену жертвы; во второй убеждаемся в гнусности греха. Вот что следует вообще сказать о двух этих жертвах. Подробное их изучение только все более и более подтвердит изложенное нами учение об этих жертвах.

При изучении жертвы всесожжения мы прежде всего видели, что это была добровольная жертва. "Кто из вас хочет принести..." (Лев. 1,2). [Некоторые скажут, быть может, что выражение "хочет" относится не к жертве, а к ее приносителю, но это нисколько не противоречит вышеизложенному нами учению о жертве, основанному на том, что при описании жертвы всесожжения употреблено в Слове Божием слово, выпущенное при обозначении жертвы за грех. Отнесем ли мы это слово к человеку, приносившему эту жертву, отнесем ли его к самой жертве - оно устанавливает разницу между этими двумя жертвами.] В жертве за грех нет речи о добровольном выборе или желании; этого и следовало ожидать. Это полностью соответствует задаче Духа Святого представить жертву всесожжения жертвою добровольною. Пищей и питьем Христа было творение воли Божией, какова бы эта воля ни была. Он даже никогда не подумал, что содержит в себе чаша, которую Ему дал испить Отец. Ему было достаточно знать, что она Ему приготовлена Отцом. Таков был Господь Иисус, представленный в прообразе жертвы всесожжения. В жертве за грех между тем открывается совершенно другая сторона истины. Этот прообраз являет нам не Христа, по Своему собственному желанию исполняющего волю Божию, а Христа, подъявшего на Себе нечто ужасное, именуемое грехом; Христа, переносящего все страшные последствия греха, самым ужасным из которых было сокрытие от Него лица Божия. Выражения: "добровольно", "хочет", не соответствовали бы здесь цели, которой задается Дух Святой в жертве за грех. Они настолько же были бы неуместны здесь, насколько они божественно гармонируют с описанием жертвы всесожжения. Присутствие и отсутствие этих выражений одинаково божественны, и то, и другое свидетельствует о полной и божественной определенности прообразов книги Левит.

Только что рассмотренная нами разница объясняет или, скорее, примиряет между собою разногласие двух изречений нашего Господа. В первом случае Он говорит: "Неужели мне не пить чаши, которую дал Мне Отец?" Во втором же: "Отче! о, если бы Ты благоволил пронести чашу сию мимо Меня!" (Иоан. 18,11. - Лук. 22,42). Первое из этих изречений было полным осуществлением слов, с которыми Он выступил на Свое служение: "Се, иду исполнить волю твою, Боже Мой!" Оно также представляет нам Христа жертвою всесожжения. Второй возглас Христа относится ко времени, когда Он видел в Себе жертву за грех. Дальше мы увидим, какое это было положение, и что Его ожидало при этом; но для нас интересно и важно видеть учение об этих двух жертвах как бы заключенным в факте, отмеченном одним словом в одной жертве и пропущенном при описании другой жертвы. Если в жертве всесожжения мы видим полную готовность сердца, с которой Христос отдал Свою жизнь на выполнение воли Божией, в жертве за грех мы видим, с какой полной покорностью Он взял на Себя все последствия греха человека. Он с радостью творил волю Божию; Он боялся хотя бы на минуту лишиться присутствия благословенного света лица Божия. Ни одна жертва в отдельности не могла представить эти две стороны Христа. Мы имели нужду в прообразе, являющем нам Того, Кто радостно творил волю Божию; и мы имели нужду в прообразе, изображающем нам Того, святое естество Которого содрогалось пред последствиями вмененного Ему греха. Благодарение Богу, оба этих прообраза мы имеем в двух этих жертвах. Вот почему чем более мы познаем всю глубину преданности сердца Христова Богу, тем лучше мы поймем весь ужас греха, и наоборот. Каждый из этих прообразов содействует большему освещению другого прообраза, и употребление слов "хочет" и "добровольно" при описании только одного из них определяет главную характерную черту каждого из них в отдельности.

Но, быть может, мне возразят: "Не была ли воля Божия на то, чтобы Христос принес Себя в жертву за грех? И, если это так, как мог Он испытывать хотя бы малейшее содрогание при выполнении этой воли?" Конечно, Христос пострадал по вечному предопределению Божию; конечно, Христос с радостью творил волю Отца. Но как следует понимать возглас: "Отче! о, если бы Ты благоволил пронести чашу сию мимо Меня!" И не существует ли прообразной тени, изображающей Того, из уст Которого этот возглас вырвался? Подобная прообразная тень, конечно, существует. Если бы между прообразами Моисеевых книг не нашлось прообраза, представляющего Господа Иисуса в нравственном состоянии, охарактеризованном этим возгласом, нам пришлось бы признать это важным пробелом. Мы не находим этого, однако, в жертве всесожжения. Ни одно из обстоятельств, сопровождавших принесение этой жертвы, не могло побудить Господа Иисуса испустить этот возглас. Только жертва за грех представляет нам прообраз Христа, из уст Которого исходит раздирающий душу крик смертельной агонии, потому что одна эта жертва воспроизводит обстоятельства, вызвавшие крик ужаса из глубины Его непорочной души.

Страшная тень креста, бесчестие, проклятие, исчезновение света лица Божия, сопровождающие ее - все это проносилось пред Его духовным взором, и Он не мог вглядываться в эту тень, не испуская возгласа: "О, если бы Ты благоволил пронести чашу сию мимо Меня!" Но лишь только Он успел это произнести, и тотчас же Его глубокое повиновение Богу сказалось далее в словах: "Но не Моя воля, но Твоя да будет!" Как горька должна была быть чаша, которая могла вырвать из исполненного беззаветной покорности сердца возглас: "Если бы Ты благоволил пронести ее мимо Меня!" Какая полная покорность, когда сердце, видя чашу столь горькую, могло воскликнуть: "Да будет воля Твоя!"

Рассмотрим теперь прообразное действие "возложения рук". Оно было присуще как приношению жертвы всесожжения, так и приношению жертвы за грех; но в первом случае оно отождествляло человека, приносившего жертву, с жертвою без порока; во втором жертвоприношении это действие обозначало перемещение греха лица, приносившего жертву, на голову приносимой им жертвы. Так это совершалось в прообразе; углубляясь же в созерцание Самого Христа, мы познаем одну из знаменательнейших и наиболее утешительных истин; истину, лучше понимая и осуществляя которую мы исполнились бы миром более устойчивым, чем обыкновенно обретаемый нами мир.

Чему же научает нас действие "возложения рук"? Это выражение в словах: Бог сделал Христа "для нас жертвою за грех, чтобы мы в Нем сделались праведными пред Богом" (2 Кор. 5,21). Он занял наше положение со всеми свойственными ему последствиями, дабы мы могли обрести Его положение со всеми последствиями, связанными с ним. Бог видел в Нем на кресте жертву за грех, дабы мы могли оказаться праведными пред лицом безграничной святости. Он был исключен из присутствия Божия, потому что чрез возложение рук Он взял на Себя бремя греха; мы могли войти в дом Отчий и в недра Отчий, потому что чрез возложение рук мы обрели праведность. Свет лица Божия должен был скрыться от Него, дабы мы могли пребывать в свете этого Лица. Ему пришлось пережить три часа беспросветного мрака, дабы мы могли пребыть в вечном свете. Он был временно оставлен Богом, дабы мы могли вечно наслаждаться Его присутствием. Все, что мы заслужили в качестве погибших грешников, было возложено на Него, дабы все, заслуженное Им выполнением дела искупления, могло сделаться нашим уделом. Все было против Него, когда Он был вознесен на проклятое древо (Гал. 3,13). дабы ничто не могло быть против нас. Он в случае смерти и осуждения уподобился нам, дабы мы Его жизнью и праведностью вознеслись до Него. Он испил чашу гнева, чашу ужаса, дабы мы могли пить чашу спасения, чашу бесконечной благодати. С Ним поступили по нашим заслугам, дабы нам были вменены Его заслуги.

Такова чудная истина, явленная ветхозаветным обрядом возложения рук. Когда приносивший жертву всесожжения человек возлагал на нее руку, не было больше и речи о том, чем он сам по себе был и чего он заслуживал; что из себя представляла жертва в глазах Божиих - вот что только было важно. Если жертва была без порока, человек, ее приносивший, также был чист пред Богом. Между ними существовало полное тождество. Возложение рук соединяло их в глазах Божиих воедино. Бог смотрел на человека через жертву. То же было и с жертвою всесожжения. Но в жертве за грех, когда человек возлагал руки на голову жертвы, следовало определить, что представлял из себя этот человек в глазах Божиих и чего он заслуживал. Свойства жертвы зависели от человека, приносившего ее. Они представляли из себя одно и то же. Возложение рук на жертву соединяло их воедино. В жертве за грех речь шла о грехе человека, возносившего ее Богу; в жертве всесожжения приносивший ее был принят Богом. В этом заключалась великая разница. Поэтому хотя возложение рук совершалось в обоих случаях, и хотя оно в обоих прообразах указывало на отождествление жертвы с ее приносителем, последствия принесения двух этих жертв были как нельзя более противоположны: Праведный занимал место нечестивого; нечестивый принят Богом в лице Праведного. "Христос, чтобы привести нас к Богу, однажды пострадал за грехи наши, Праведник за неправедных" (1 Петр. 3,18). Вот Божественное учение. Нашими грехами Христос был доведен до креста; Христос же приводит нас к Богу. Принятый Богом, воскресший из мертвых, очистивший нас от наших грехов полнотою совершенного Им искупления, Христос силен привести нас к Богу. Он удалил наши грехи из святилища Божия, дабы нас приблизить к нему, даже ввести нас в его святое-святых, утвердив наши сердца, омыв совесть от всякой нечистоты Своею драгоценною кровью.

И чем больше мы сравниваем все подробности жертвы всесожжения и жертвы за грех, тем лучше понимаем истину, относящуюся к возложению на жертву рук и к последствиям этого возложения в том и в другом случае.

В первой главе этой книги мы отметили, что "сыны Аарона" принимали участие в принесении жертвы всесожжения, чего мы не видим при принесении жертвы за грех. Как священники, они имели преимущество окружать жертвенник и созерцать пламя благоугодной Богу жертвы, возносящееся к престолу Всевышнего. Но в жертве за грех прежде всего речь шла о торжественном осуждении греха, служение же и молитвенное созерцание священников отходили на последний план; потому сыны Аароновы там вовсе и не появляются. Пред Христом, прообразно представленным жертвою за грех, мы являемся грешниками, обличенными в наших грехах. Созерцать же Христа, иносказательно представленного в жертве всесожжения, мы можем как священники, служащие Ему и облеченные в ризы Его спасения.

Кроме того, читатели заметят, что с жертвы всесожжения "снималась кожа", чего не делали с жертвою за грех. Жертва всесожжения "разрезалась на части", жертва же за грех на части не разрезалась. "Внутренности и ноги" жертвы всесожжения "омывались водою", что совершенно отсутствовало при принесении жертвы за грех. В заключение всего жертва всесожжения сжигалась на жертвеннике, жертва же за грех сжигалась вне стана. Вот главные отличительные черты этих жертв, прямо вытекающие из характера самих жертв. Мы знаем, что в Слове Божием все имеет свое особенное значение; и всякий рассудительный и внимательный исследователь Писаний непременно заметит их несходные между собою черты и, заметив их, конечно, постарается понять их истинное значение. Это значение нам, может быть, неизвестно, но мы не можем относиться к нему равнодушно. Небрежно отнестись хотя бы к одному вопросу, изложенному на вдохновенных страницах вообще, особенно на страницах, которые мы изучаем теперь и которые так богаты поучениями всякого рода, значило бы не воздавать должной славы их Божественному Вдохновителю и лишать наши собственные души великого духовного блага.

Нам надлежало бы останавливаться на малейших подробностях, то преклоняясь пред наполняющею их мудростью Божией, то исповедуя Богу наше непонимание и смиренно сокрушаясь об этом. Равнодушно пренебрегать ими - значит неизбежно утверждать, что Дух Святой потрудился записать то, чего мы не даем себе даже труда и понять. Ни один искренний христианин не может так думать. Если, давая нам закон о жертве за грех, Дух Божий упустил описание некоторых обрядов, занимающих важное место при изложении закона о всесожжении, для всего этого, несомненно, существовали важная причина и основание. Мы должны постараться это понять; и, конечно, эти различия объясняются той особенной задачей, которой задавалась мысль Божия в описании каждой из этих жертв. Жертва за грех являет ту сторону искупительного дела Христова, где мы видим Христа занимающим фактически пред лицом суда Божия место, нравственно принадлежащее нам. По этой самой причине мы не могли ожидать найти в этой жертве выразительнейшее представление того, чем был Христос по всем тайным стремлениям, руководившим всеми Его действиями, символом которых и явилось снятие кожи с жертвы. Не было там также полного обнаружения не только всего Его существа, но и всех мельчайших черт Его характера, выразившегося в "разрезании жертвы на части" Не было, наконец, и не могло быть также проявления Его личности, со всеми присущими Ей и проявившимися в жизни свойствами, прообразно представленными в знаменательном "омовении водою внутренностей и ног" жертвы.

Все это составляет неотъемлемую часть того периода жизни нашего Возлюбленного Спасителя, в котором Он является жертвою всесожжения, и относится это исключительно к Нему, потому что здесь мы видим Его, посвящающим Себя взору, сердцу и жертвеннику Иеговы, тогда как здесь нет и речи о вменении греха, о гневе и суде. В жертве за грех, напротив, вместо того, чтобы главным образом видеть, что есть Христос, мы видим, что такое грех. Вместо достоинств Господа Иисуса мы видим пред собою весь ужас греха. В жертве всесожжения, ввиду того, что Христос Сам отдает Себя в жертву Богу и принят Богом, нам изображается все то, что следовало сделать, дабы всесторонне представить Христа. В жертве за грех, изображающей грех, осужденный Богом, мы находим как раз противоположное первому. Все это так просто, что сразу понимается: оно вполне естественно вытекает из отличительного характера прообраза.

Однако, хотя жертва за грех предназначена, главным образом, показать, чем Христос соделался для нас, а не то, что Он Сам из Себя представлял, при ее принесении исполнялся обряд, очевидно доказывавший, как приятна была эта жертва лично для Бога. Этот обряд выражен словами: "И вынет из тельца за грех весь тук его, тук, покрывающий внутренности, и весь тук, который на внутренностях, и обе почки и тук, который на них, который на стегнах, и сальник на печени; с почками отделит он это. Как отделяется из тельца жертвы мирной; и сожжет их священник на жертвеннике всесожжения" (гл. 4,8-10). Так даже и в жертве за грех отмечено внутреннее превосходство Христа. Тук, сжигаемый на жертвеннике, является лучшим выражением Божественной оценки достоинств Христовых, какое бы, по великой благости Своей, место ради нас или за нас Христос ни занимал; Он соделался для нас жертвою за грех, прообразно представленной, установленной Богом жертвою за грех. Господь Иисус Христос, непорочный Избранник Божий, Предвечный Сын Божий, соделался жертвою за грех; поэтому тук жертвы сжигался на жертвеннике, представляя собою пищу, достойную пламени, столь верно олицетворявшего святость Божию.

Но также и в этом отношении сказывалась великая разница, разделяющая жертву за грех от всесожжения. В последнем заключался не только тук, но и вся жертва целиком, и все это сжигалось на жертвеннике; это был прообраз Христа; здесь и речи не было о подъятии Им греха. В первой жертве должен был сожигаться на жертвеннике только тук, потому что грех должен был быть подъят, хотя Сам Христос взял на Себя его бремя. Божественная слава Личности Христа блистала даже и среди самых мрачных теней проклятого древа, к которому Он согласился быть пригвожденным, приняв на Себя проклятие вместо нас. Даже соприкосновение с гнусностью греха, которому в полноте Своей Божественной любви подверг Себя на кресте наш Благословенный Господь, не могло помешать благоуханию Его заслуг возноситься к престолу Божию. Так пред нами открывается глубокая тайна сокрытия света лица Божия от Христа, жертвы за грех, и причина сердечного благоволения Божия ко Христу, каким Он был Сам по Себе. Вот что сообщает особую привлекательность жертве за грех. Яркие лучи личной славы Христа, прорывающие зловещий мрак Голгофы, личное превосходство Христа, исходящее из самой глубины Его уничижения, благоволение Божие к Тому, от Которого, по Своему неподкупному правосудию и по святости Своей, Бог должен был скрыть лицо Свое - все это выражалось сожиганием тука жертвы за грех на жертвеннике.

Отметив, таким образом, прежде всего, что делалось с кровью, а затем и с туком, мы рассмотрим теперь, как поступали с мясом жертвы. "А кожу тельца и все мясо его с головою и с ногами его, и внутренности его, и нечистоту его, всего тельца пусть вынесет из стана на чистое место, где высыпается пепел, и сожжет его огнем на дровах; где высыпается пепел, там пусть сожжен будет" (ст. 11-12). Здесь мы видим особенность жертвы за грех, отличающую ее как от жертвы всесожжения, так и от мирной жертвы. Мясо ее не сжигалось на жертвеннике, как это делалось с жертвою всесожжения, не съедалось священнослужителем или приносителем, как это случалось с мирною жертвою. Она вся сжигалась вне стана. [Здесь идет речь только о таких жертвах за грех, кровь которых вносилась во святилище Существовали еще и жертвы за грех, часть которых шла в пищу Аарону и его сыном (см Лев 6,26, 29, Числ 18,9-10).] "Всякая жертва за грех, от которой кровь вносится в скинию собрания для очищения во святилище, не должна быть съедаема: ее должно сожигать на огне" (Лев. 6,30). "Так как тела животных, которых кровь для очищения греха вносится первосвященником во святилище, сжигаются вне стана, то и Иисус, дабы освятить людей Кровью Своею, пострадал вне врат" (Евр. 13,11-12).

Сравнивая то, что происходило с кровью, и как поступали с мясом или телом жертвы, мы встречаемся с двумя категориями истин, относящихся к служению и положению последователя Христова. Кровь, вносимая во святилище, есть основание первого. Второе обусловливается сожиганием тела вне стана. Прежде чем мы можем с мирною совестью и свободным сердцем служить Богу, необходимо, чтобы авторитет Слова Божия и могущество Духа Святого убедили нас, что весь вопрос о грехе был раз и навсегда уничтожен кровью Божественной жертвы за грех; что святая кровь пролилась пред лицом Божиим, что все требования Божий и все наши нужды, нужды погибших и преступных грешников, получили полное удовлетворение. Это дает полный мир; и в радости этого мира мы служим Богу Когда израильтянин древних времен приносил жертву за грех, его совесть успокаивалась, насколько жертва была способна ее успокоить. Плод жертвы, установленный временно, этот мир не был вечным миром. Но какой бы вид мира жертва ни доставляла, приносивший ее мог, очевидно, им пользоваться. Ввиду того, что наша жертва Божественна и вечна, Божественен и вечен и наш мир. Какова жертва, таков же и мир, на ней основанный. Израильтянин никогда не имел совести, навсегда очищенной, потому что в его распоряжении не было жертвы, действие которой никогда не утрачивалось бы. Он мог до некоторой степени очистить свою совесть на один день, на один месяц или на год, но навек очищенной совести он иметь не мог. "Но Христос, Первосвященник будущих благ, пришел с большею и совершеннейшею скиниею нерукотворною, то есть, не такового устроения, и не с кровью козлов и тельцов, но со Своею Кровью, однажды вошел во святилище и приобрел вечное искупление. Ибо если кровь тельцов и козлов и пепел телицы чрез окропление освящает оскверненных, дабы чисто было тело, то кольми паче Кровь Христа, Который Духом Святым принес Себя непорочного Богу, очистит совесть нашу от мертвых дел, для служения Богу живому и истинному" (Евр. 9,11-14).

Здесь мы находим полное и ясное истолкование учения. Кровь тельцов и козлов давала временное очищение; кровь Христа дарует вечное искупление. Первая давала наружное, вторая - внутреннее очищение. Та очищала тело временно, эта омывала совесть навсегда. Весь вопрос заключался не в характере и не в положении человека, приносившего жертву, а в достоинстве самой жертвы. Важно не решение вопроса, больше ли достоинств в христианине, чем в израильтянине; вопрос в том, превосходнее ли кровь Христа крови тельцов. Несомненно, кровь Христа выше, несравненно выше. Сын Божий передает все совершенство Своей Божественной Личности жертве, принесенной Им; и если кровь тельца очищала на целый год, не очистит ли тем более кровь Сына Божия нашу совесть навеки? Если первая кровь уничтожала некоторые грехи, не уничтожит ли тем более кровь Христова все грехи?

Посмотрим теперь, почему душа израильтянина получала на некоторое время мир после принесения им жертвы за его грех. Почему он мог знать, что известный ему грех, за который он понес свою жертву, был ему прощен? Да потому что Бог сказал: "Прощено будет ему." Мир души по отношению к этому осознанному им греху, основывался на свидетельстве Бога Израилева и на крови жертвы. Так и теперь мир верующего по отношению ко всякому греху покоится на авторитете Слова Божия и на "драгоценной крови Христа". Если, совершив грех, израильтянин не поспешил бы принести свою жертву за грех, он был бы "истреблен из народа своего"; когда же он занимал место, подобающее грешнику, когда он возлагал руку на голову жертвы за грех, тогда жертва "истреблялась" вместо него; он же получал освобождение, соответствовавшее достоинству жертвы. С жертвою поступали так, как следовало бы поступить с ее приносителем; и поэтому, если бы последний не верил, что грех его прощен ему, он сделал бы Бога лживым и ни во что поставил бы кровь установленной Богом жертвы.

И если это верно по отношению к тому, кто мог покоиться только на крови козла, не оправдывается ли это тем более в отношении того, кто покоится на драгоценной крови Христа? Верующий видит во Христе Того, Кто был осужден за все наши грехи; Кто, будучи вознесен на крест, сложил там бремя всех его грехов; Кто, взяв на Себя ответственность за все эти грехи, не мог бы пребывать там, где Он теперь пребывает, если бы вопрос о грехе не был решен Им согласно требованиям бесконечного правосудия. Христос так полно занял на кресте место верующего, верующий так полно был отождествлен с Ним, все грехи верующего были так полно вменены Ему, что навеки исчез вопрос о виновности верующего, навсегда уничтожена мысль о суде и о гневе, ожидавших его. [В 2 Кор 5,21 мы находим чудный пример точности Священного Писания- "Незнавшего греха Он сделал для нас жертвою за грех (amartian epoihsen), чтобы мы в Нем сделались (ginwmeqa) праведными пред Богом".] Все было решено на проклятом древе (Гал. 3,13) между Божественным Правосудием и Жертвою "без порока". Теперь верующий отождествлен со Христом на престоле точно так же, как Христос был отождествлен с ним на кресте. Правосудие уже не может более предъявить какое-либо требование верующему, потому что ему ничего больше не приходится требовать от Христа. Так это и будет вечно. Поднимать вопрос о вине верующего значило бы сомневаться в подлинности отождествления Христа на кресте с ним, сомневаться в совершенстве дела Христова ради него. Если бы по возвращении домой ветхозаветный израильтянин, только что принесший свою жертву за грех, был кем-либо обличен в грехе, именно за который жертва была заклана, как отвечал бы он на это обвинение? Он просто сказал бы: "Грех мой был снят с меня кровью жертвы; Сам Бог-Иегова произнес слова: "Прощено будет ему". Жертва потеряла жизнь вместо него, и теперь он жил вместо жертвы.

Таков прообраз. Что же касается Христа, взор, покоящийся на Нем как на жертве за грех, видит в Нем Того, Кто, приняв на Себя нынешнюю человеческую жизнь, отдал на кресте эту жизнь, потому что именно там в эту минуту Ему был вменен грех мира. Но взор веры видит в Нем также и Того, Кто, обладая могуществом жизни, вечной и Божественной, исшел из гроба и Кто в настоящее время дарует Свою жизнь воскресения, Свою Божественную и вечную жизнь всем, верующим во имя Его. Грех уничтожен, потому что была уничтожена жизнь, им обремененная. И теперь вместо жизни, связанной с грехом, все истинно верующие имеют жизнь, связанную с праведностью. Вопрос о грехе несовместим с жизнью воскресения и победы Христовой, и эта жизнь дарована верующим. Другой жизни не существует. Вне ее все - смерть, потому что вне ее все находится во власти греха. "Имеющий Сына имеет жизнь", а имеющий Его жизнь имеет и праведность. Обе эти вещи неразделимы, потому что Христос есть и то, и другое. Если суд над Христом и Его крестная смерть - непреложные факты, такими же фактами являются и жизнь, и праведность верующего. Если вменение греха было для Христа действительностью, вменение праведности также будет для верующего действительностью. И то, и другое одинаково действительны, потому что, не будь это так, Христос умер бы напрасно. Истинное и непоколебимое основание мира таково: требования, предъявленные Богом греху, получили полное удовлетворение. Смерть Иисуса полностью удовлетворила их всех раз и навсегда. Но где же мы находим веское доказательство этому, успокаивающее пробужденную совесть? Доказывает это великий факт воскресения. Воскресший Христос возвещает полное освобождение верующего, его полное избавление от всякого рода бремени. Он "предан за грехи наши и воскрес для оправдания нашего" (Рим. 4,25). Христианин, не знающий, что его грех снят с него и снят навсегда, придает слишком мало значения своей Божественной жертве за грех. Он отрицает или забывает, что кровь семикратным кроплением внесена в присутствие Божие.

И теперь, прежде чем мы покончим с основным вопросом, только что нами рассмотренным, я хотел бы серьезно обратиться к сердцу и совести моего читателя. Я обращаюсь к тебе, дорогой друг, с вопросом, научился ли ты покоиться на этом святом и блаженном основании? Знаешь ли ты, что вопрос о твоем грехе, о твоих грехах решен навсегда? Возложил ли ты верою твою руку на голову жертвы за грех? Омыла ли искупительная кровь Иисуса Христа всю твою вину, повергла ли она ее в глубокие воды забвения Божия? Имеет ли еще что-либо против тебя Божественное правосудие? Освобожден ли ты от невыразимых страданий виновной совести? Не давай себе, прошу тебя, отдыха, пока ты не будешь в состоянии дать радостный ответ на все это. Будь уверен, что самому слабому чаду во Христе принадлежит блаженное преимущество радоваться полному и вечному прощению своих грехов ради полного искупления Христова; учащий иному низводит, следовательно, жертву Христову до уровня жертвы "тельцов и козлов". Если мы не можем сказать, что наши грехи прощены нам, где же благая весть Евангельская? Неужели же христианин не получает более израильтянина древних времен от своей жертвы за грех? Последний имел преимущество знать, что кровью однажды в год приносимой жертвы он получал прощение грехов, сделанных в течение этого года. Неужели же христианину не дано постоянно пребывать в благословенной известности? Конечно, это ему дано. Если же уверенность в прощении грехов ему дана, она должна быть вечной, потому что она покоится на вечном жертвоприношении.

Это, и только это, является основанием нашего служения. Полная уверенность в прощении грехов выражается не духом самоуверенности, а духом хвалы, прославления Бога и благоговейного благодарения Ему. Она производит в нас чувство не личного удовлетворения, а удовлетворения во Христе, и таково - благодарение Богу - будет присущее искупленным Божиим настроение во всей вечности. Дух научает нас не тому, чтобы не придавать значение греху; Он учит нас придавать как можно больше значения благодати, всецело изгладившей его, и крови, всецело уничтожившей его. Невозможно созерцать крест, видеть место, которое занимал на нем Христос, проникаться сознанием страданий, которые Он претерпел там, вспоминать о трех страшных часах мрака, и в то же время смотреть на грех как на нечто неважное. Когда силою Духа Святого мы хорошо все это усвоим, явятся два последствия этого познания, а именно: ненависть ко греху во всех его проявлениях, и искренняя любовь ко Христу, к Его народу и Его делу.

Рассмотрим теперь, что делалось с мясом или телом жертвы, что, как мы уже упомянули выше, служит истинным основанием для определения положения в мире ученика Христова. "Всего тельца пусть вынесет вне стана на чистое место, где высыпается пепел, и сожжет его огнем на дровах" (гл. 4,12). Этот факт следует рассматривать с двух сторон: прежде всего как обозначение места, которое при подъятии грехов мира Господь Иисус занял ради нас; во-вторых как обозначение места, куда Его изгнал отвергший Его мир. На это последнее обстоятельство я хочу обратить особенное внимание моего читателя.

Назидание, выводимое апостолом из Евр. 13, где говорится, что Христос "пострадал вне врат", имеет для нас важное практическое значение. "Выйдем к Нему за стан, нося Его поругание." Если страдания Христовы стяжали нам право на вход в небеса, место, где Он пострадал, выражает отвержение нас миром. Смерть Христа обрела для нас город небесный; место, где Он умер, лишает нас земного города. [Послание к ефесянам открывает нам высоту положения Церкви на небе, и не только по отношению к ее праву, но и по отношению к способу, доведшему ее до этого положения. Право ее зиждется на крови; образ же действий Божиих по отношению к ней описывается в Еф. 2,4-6. "Бог, богатый милостью, по Своей великой любви, которою возлюбил нас, и нас, мертвых по преступлениям, оживотворил со Христом, - благодатью мы спасены, - и воскресил с Ним и посадил на небесах во Христе Иисусе".] Он пострадал "вне врат", и этим Он миновал Иерусалим, бывший центром Божественных действий. Теперь более не осталось священных мест на земле. Сделавшись жертвою, Христос переступил границы религии мира сего, его политики и всех его преимуществ. Мир возненавидел и отверг Его. Потому сказано: "Выходите." Это девиз, относящийся ко всему, что люди создают здесь на земле, в смысле "лагеря" или "стана", каков бы этот стан ни был. Если люди создают "святой город", вы должны "вне врат" его искать отверженного Христа. Слепое рвение может исследовать развалины Иерусалима, отыскивая там Христа. Оно делало это и будет продолжать. Оно будет утверждать, что открыло и воздало честь месту, где находился Его крест и помещался Его гроб. Пользуясь естественным суеверием, человеческая алчность в течение многих лет выгодно торговала святынями под лукавым предлогом воздавать почитание священным местам древности. Но одного луча Божественного откровения достаточно, чтобы убедить вас, что следует "выйти" из всего этого, дабы найти отверженного Христа и насыщаться общением с Ним.

Но мой читатель должен помнить, что настоятельное увещание "Выходите" означает гораздо больше, чем простое удаление от грубых несообразностей невежественного суеверия или происков ловкой алчности. Многие с видимым убеждением и красноречием восстают против всего этого, но между тем далеко не расположены следовать увещанию апостола. Когда люди устраивают общество вокруг знамени во имя какого-либо важного догмата истины, или собираются вокруг почтенного учреждения, основанного во имя какой-либо истины или либеральной и просвещенной задачи вероучения в связи с великолепной обрядностью, могущей удовлетворить самое высшее стремление человека к благочестию, когда существует наличие всех этих условий или одного из них, тогда требуется много духовного разумения, чтобы распознать все могущество и правильное применение слова: "Выйдите"; и надо иметь много духовной силы и решительности для действия согласно этому слову. И, однако, постигать это слово и сообразовываться с ним необходимо, потому что несомненно то, что атмосфера "лагеря" (каковы бы ни были его основания и знания), чужда личному общению с Христом отверженным; никакая кажущаяся религиозная выгода не вознаградит потерю этого общения. Наше сердце склонно впадать в холодные, безжизненные формальности. Это свойственно всем религиозным системам. Вначале эти формы дышали силою. Они были основаны по явным указаниям Духа Святого. Опасность заключается в нашей склонности довольствоваться внешними формами, когда дух и жизнь из них уже исчезли. Вот что, в сущности, значит "создавать лагерь". Еврейское вероучение могло гордиться своим Божественным происхождением. Иудей мог с гордостью указывать на храм с его пышною системою богослужения, с его священством, жертвами, со всеми его украшениями и сосудами; мог доказывать, что все это заповедано Израилю Богом; он мог, очевидно, назвать главу и стих Священного Писания, подтверждавшие справедливость религиозного учения, им исповедуемого. Какая религиозная система древности, средних веков или новейших времен могла выдвинуть в свою защиту столь возвышенные и могущественные доводы, так властно обращаться к сердцу? И, однако, и из этой среды было приказано "выйти".

Это вопрос великой важности. Он касается каждого из нас, потому что из общения с живым Христом мы склонны перейти в мертвый формализм. Это являет всю силу слов: "Выйдем к Нему." Это не значит: бросим одну систему, чтобы связать себя другою; отречемся от известных понятий, заменив их другими; откажемся от этого общества, чтобы присоединиться к другому. Нет, но из всего, что может быть названо лагерем, выйдем к Нему, "пострадавшему вне врат". Господь Иисус и теперь пребывает вне врат так же, как когда Он пострадал девятнадцать веков тому назад. Кто вывел Его за стан? Тогдашний религиозный мир, по духу и принципу сходный и с нынешним номинально религиозным миром. Мир всегда был миром. "Ничего нет нового под солнцем" (Еккл. 1.9). Христос и мир - не одно и то же. Мир облекся в мантию христианства, но он сделал это с целью развития тем более опасной ненависти ко Христу. Мы обманываем самих себя. Если мы хотим ходить с отверженным Христом, мы должны быть отверженным народом. Если наш Господь "пострадал вне врат", мы не можем надеяться царствовать в стенах города. Если мы идем по Его стопам, куда они поведут христианина? Конечно, не к почестям мира, живущего без Бога и Христа.

"Мирских он радостей лишен; Страдать с Христом лишь жаждет он."

Он есть Христос презираемый, Христос отверженный, Христос, пребывающий вне стана. Читатели, выйдем же к Нему, нося Его поругание! Мы не стремимся заслужить лучей благоволения мирского, потому что мир распял и непримиримою ненавистью ненавидит нашего Возлюбленного Господа, Которому мы обязаны всеми земными и всеми вечными благами и Который любит нас любовью, потушить которую "не может множество вод". Не будем прямо или косвенно поддерживать то, что прикрывается Его священным именем, на самом же деле ненавидит Его и пути Его, ненавидит правду, ненавидит всякое напоминание о Его пришествии. Будем верны отсутствующему Господу. Будем жить для Умершего за нас. Умиротворив нашу совесть Его кровью, сосредоточим на Нем стремления душ наших, дабы наше отделение от "лукавого века сего" было не делом холодного размышления, а потребностью нашего сердца, потому что Тот, Которого жаждет наша душа, чужд этому веку. Да охранит нас Господь от влияния столь распространенных в настоящее время в мире эгоизма и себялюбия, которые не хотят обходиться без всякой религии и в то же время суть враги креста Христова. Для успешного сопротивления этой ужасной форме зла нам не помогут ни наше личное мнение, ни строгие правила, ни замысловатые теории, ни холодное благочестие, истекающее из разума. Нам нужны для этого лишь глубокая преданность нашего сердца Сыну Божию, полное и искреннее посвящение себя, своего тела, души и духа служению Ему, нужно горячее ожидание Его славного пришествия. Таковы, дорогие читатели, насущные нужды времени, в которое мы живем. Не присоединитесь ли и вы к возгласу, вырывающемуся из глубины нашего сердца: "О, Господи, оживотвори дело Твое! Восполни число избранных Твоих! Ускори пришествие Царствия Твоего! Гряди, Господи Иисусе!"

Эти стихи заключают в себе учение о жертвах повинности, разделявшихся на две отдельные категории - жертвы за грехи против Бога и жертвы за грехи против человека. "Если кто сделает преступление, и по ошибке согрешит против посвященного Господу, пусть за вину свою принесет Господу из стада овец овна без порока, по твоей оценке, серебряными сиклями по сиклю священному, в жертву повинности" (гл. 5,15). Здесь мы имеем случай совершения явного преступления по отношению к святыням, принадлежащим Господу; и хотя бы оно совершилось "по ошибке", оно не могло пройти незамеченным. Бог может простить оскорбления всякого рода, но Он не может оставить не наказанным нарушение хотя бы одной мелочи, одной черты закона. Его благость безмерна, и потому Он может все простить. Святость Его непреложна, и потому Он вместе с тем ничего не может оставить незамеченным. Он не может терпеть беззакония, но может изгладить его по совершенству благодати Своей и согласно всем требованиям святости. Думать, что стоит человеку только следовать указаниям совести - и можно утверждать, что он идет по верному пути, что он в безопасности - великое заблуждение. Мир, покоящийся на подобном основании, будет нарушаться всякий раз, когда свет правосудия Божия будет освещать совесть. Бог не может низвести на столь низкий уровень Свои права. Весы святилища устанавливаются по масштабу, сильно отличающемуся от масштаба, руководящего самой чуткой совестью. Мы уже имели случай подчеркивать эту мысль, говоря о жертве за грех. Но нелишне будет и еще раз на ней остановиться. С нею связаны два факта: прежде всего верное представление о том, что, в сущности, представляет собой святость Божия; затем - ясное понятие об основании мира верующего в Божием присутствии.

Идет ли речь о моем положении или о моем поведении, о моем характере или моих поступках, Один Бог может судить, насколько все это благоугодно Ему и совместимо с Его присутствием. Можем ли мы извинять себя нашим человеческим непониманием, когда речь идет о требованиях Божиих? Да сохранит нас от этого Господь! "Против посвященного Господу совершено преступление", но человек не дал себе в этом отчета. Что же? Можно ли все это предать забвению? Позволено ли так произвольно распоряжаться собственностью Божией? Конечно, нет. Это нанесло бы ущерб нашему общению с Богом. Праведные призываются "славить память святыни Божией" (Пс. 96,12); почему они могут совершать это? Потому что мир их зиждется на основании полного оправдания и утверждения этой святости. Чем возвышеннее поэтому будут их мысли об этой святыне, тем глубже, тем невозмутимее должен сделаться их мир. Это одна из драгоценнейших истин. Невозрожденный человек никогда не мог бы радоваться святости Божией; если бы он не мог вовсе с нею не считаться, он всегда желал бы, насколько возможно, понизить ее уровень. Такой человек найдет утешение в мысли, что Бог благ, что Бог милосерд, что Бог долготерпелив; но вы никогда не увидите, чтобы мысль о том, что Бог свят, радовала его сердце. Все эти ссылки на благость, милосердие и благодать Божию свойственны человеческому сердцу. В этих Божиих свойствах человек хотел бы найти себе извинение, чтобы продолжать жить во грехе.

Возрожденный человек, напротив, ликует от радости, помышляя о святости Божией. Он видит ее полное выражение в кресте Господа Иисуса Христа. Эта-то святость и соделалась основанием мира его души; и это еще не все: он сделался причастным этой святости, он насыщается ею, полною ненавистью ненавидя грех. Инстинкты Божеского естества восстают против греха и жаждут святости. Невозможно было бы обрести истинную свободу сердца и истинный мир души, если бы мы не были уверены, что все требования, присущие "посвященному Господу", получили полное удовлетворение ради нашей Божественной жертвы повинности. В сердце всегда возникало бы тягостное чувство, что эти требования не почтены и оскорблены великим множеством наших немощей и прегрешений. Лучшие проявления нашего служения Богу, наши самые светлые минуты, наши самые священные занятия могут погрешать "против посвященного Господу", могут носить на себе следы того, что неугодно в очах Божиих. Как часто часы нашего общественного служения Богу и нашего частного общения с Ним страдают от нашей сухости и рассеянности! Вот почему мы нуждаемся в уверенности, что наши погрешности были божественно омыты драгоценною кровью Христа. Таким путем мы обретаем в Господе Иисусе Того, Кто снизошел до Мельчайших наших нужд, нужд, присущих нам как прирожденным и на деле виновным пред Богом грешникам. В Нем находят удовлетворение все стремления виноватой совести так же, как и требования бесконечной святости по отношению ко всем нашим грехам, ко всем нашим промахам; поэтому верующий с спокойным сердцем и с облегченною совестью может устоять пред светом святости, слишком чистой, чтобы терпеть беззаконие и смотреть на грех.

"За ту святыню, против которой он согрешил, пусть воздаст и прибавит к тому пятую долю, и отдаст сие священнику и священник очистит его овном жертвы повинности, и прощено будет ему" (гл. 5,16). Кроме "пятой части", о которой здесь упоминается, мы видим пред собою настоящую жертву повинности, слишком, опасаюсь, мало ценимую нами. Когда мы думаем о всех наших прегрешениях и о всех оскорблениях, нанесенных нами святости Божией, когда мы вспоминаем, как безбожный мир попирает права Господни, с каким благоговением обращаем мы тогда наш духовный взгляд на искупительный крестный подвиг, которым Бог не только возвратил потерянное, но и возвратил его с избытком. Он больше приобрел искуплением, чем потерял падением человека.

Он пожинает более обильную жатву славы, чести и хвалы на пажитях искупления, чем мог бы получить от посевов создания мира. "Сыны Божий" могли вознести Богу несравненно более возвышенную песнь хвалы у пустого гроба Иисуса, чем ту, которою они прославляли конец дела созидания Творца. Не только грех был полностью искуплен; крестный подвиг давал душе еще и вечное преимущество. Это чудная истина. Бог получает богатую добычу от дела, совершившегося на Голгофе. Как можно было предвидеть это? Когда мы видим человека и творение, главою которого он был, поверженными в прах у ног врага, как можем мы представить себе, что из среды этого разрушения Бог соберет богатейшую и благороднейшую жатву, какой никогда бы не мог дать мир раньше грехопадения? Да будет благословенно за это имя Господа Иисуса! Всем этим мы обязаны Ему. Его драгоценным крестом была возвещена истина, столь дивная. В этом кресте, несомненно, заключается таинственная мудрость, "которой никто из властей века сего не познал; ибо если бы познали, то не распяли бы Господа славы" (1 Кор. 2,8). Неудивительно, что все взгляды патриархов, пророков, апостолов, мучеников и святых направлялись к этому кресту и к Тому, Кто был ко кресту пригвожден. Неудивительно, что и Дух Святой произнес строгое, но справедливое слово: "Кто не любит Господа Иисуса Христа, анафема, маран-афа" (1 Кор. 16,22). Небо и земля громким и вечным возгласом "аминь" будут вторить этой анафеме. Неудивительно, что Бог бесповоротно решил, что "пред именем Иисуса преклонится всякое колено небесных, земных и преисподних, и всякий язык будет исповедовать, что Господь Иисус Христос в славу Бога Отца" (Фил. 2,10-11).

Тот же закон о прибавлении "пятой части" применялся также при приношении жертвы за прегрешение против ближнего, потому что мы читаем: "Если кто согрешит и сделает преступление пред Господом, и запрется пред ближним своим в том, что ему поручено, или у него положено, или им похищено, или обманет ближнего своего, или найдет потерянное, и запрется в том, и поклянется ложно в чем-нибудь, что люди делают и тем грешат: то, согрешив и сделавшись виновным, он должен возвратить похищенное, что похитил, или отнятое, что отнял, или порученное, что ему поручено, или потерянное, что он нашел. Или, если он в чем поклялся ложно, то должен отдать сполна, и приложить к тому пятую долю, и отдать тому, кому принадлежит, в день приношения жертвы повинности" (гл. 6,2-5).

Человек наравне с Богом получает значительную пользу от креста. Созерцая этот крест, верующий может сказать: "Несмотря на все зло, причиненное мне врагом, несмотря на все грехи, соделанные против меня, хотя я был обольщен и пострадал от этого, я многое приобрел чрез посредство креста. Я не только вновь приобрел все, некогда утраченное, но и получил гораздо больше этого".

Итак, имеем ли мы в виду лицо обиженное, или же обидчика, в каждом из этих случаев нас одинаково поражает славное торжество искупления; несказанно великие практические последствия истекают из этого "евангелия", исполняющего душу блаженной уверенностью, что "все обиды прощены", что корень, вырастивший эти обиды, был осужден. Только "Евангелие славы благословенного Бога" может дать человеку силу идти к людям, бывшим свидетелями его грехов, его оскорблений, его несправедливостей, может послать его к тем, которые от него пострадали тем или иным способом, послать его к ним не только исполненным любви, не только, чтобы загладить свою вину, но и чтобы залить все свои действия потоком деятельного милосердия, чтобы любить своих врагов, благотворить ненавидящим его и молиться за обижающих и гонящих его. Таково действие драгоценной благости Божией, связанной с нашей великою жертвой повинности; таковы его богатые, редкие, освежающие душу плоды!

Какой чудный ответ дает все это софисту (лжемудрецу), склонному вопрошать: "Не делать ли нам зло, чтобы вышло добро?" - "Не жить ли нам во грехе, чтобы преизобиловала благодать?" Благодать не только отрезает все корни греха: она преображает грешника; из проклятия она делает его благословением; из нравственной заразы превращает его в проводник Божественного милосердия; из соглядатая сатаны делает его посланником Божиим; из чада мрака - сыном света; из эгоистичного любителя удовольствий - человеком, отрекающимся от самого себя и любящим Бога; из раба своих природных наклонностей - ревностным служителем Христовым; из холодного скупца - щедрым восполнителем нужд его ближних. Не будем же огорчаться наивными и избитыми фразами: "Неужели же нам ничего больше не надо делать? Вот действительно удобный и легкий способ спасения! Согласно этому учению мы можем жить, как нам вздумается " Все, говорящие подобные слова, пусть посмотрят на бывшего вора, щедро теперь раздающего свое добро другим; и пусть это заставит их замолчать (см. Еф. 4,28). Они не знают, что значит "благодать" Они никогда не ощущали на себе ее возвышенного освященного действия. Они забывают, что когда кровь жертвы за обиду очищает совесть, закон жертвы посылает обидчика к человеку, пострадавшему от него, чтобы возместить ему все, отнятое у него, и прибавить к этому еще "пятую долю" сверх должного. Благородное свидетельство, присущее благости и правосудию Бога Израилева! Чудная эмблема последствий славного плана искупления, согласно которому виновный получает прощение, а оскорбленный получает прибыль! Если кровью креста совесть обрела мир по отношению к правам Божиим, надо, чтобы святость креста управляла и нашими поступками по отношению к правам праведности жизни Это вещи неразделимые. Бог соединил их; да не разделяет их и человек. Руководимое чисто евангельскою нравственностью сердце никогда не решится порвать эту святую связь. Увы! Легко исповедовать принципы благодати, полностью, однако, отрекаясь от их жизненности и силы. Легко говорить устами, что мы покоимся на жертве повинности, не возмещая ближнему присвоенного от него нами, ни "пятой его доли". Это бесполезно, и более, чем бесполезно для нашей души. "Не делающий правды не есть от Бога" (1 Иоан. 3,10).

Ничто так не бесславит чистоты евангельского учения, как предположение, что человек может принадлежать Богу без того, чтобы его поведение и характер носили на себе следы повседневной святости. Несомненно, что "ведомы Богу все дела Его"; но в Слове Своем Он дает нам признаки, по которым мы можем узнавать людей, принадлежащих Ему. "Твердое основание Божие стоит, имея печать сию: познал Господь Своих; и: да отступит от неправды всякий, исповедующий имя Господа" (2 Тим. 2,19). Мы не имеем права предполагать, что беззаконник принадлежит Богу. Святые побуждения Божеского естества возмущаются против подобного предположения. Иногда трудно бывает объяснить себе те или другие дурные поступки со стороны тех, которых, однако, нельзя не считать христианами. Слово Божие решает этот вопрос так ясно и так бесповоротно, что всякое сомнение в этом отношении исчезает. "Дети Божий и дети дьявола узнаются так: всякий, не делающий правды, не есть от Бога, равно и не любящий брата своего" (1 Иоан. 3,10). В нашем веке распущенности и лицеприятной снисходительности хорошо помышлять об этом слове. Существует поверхностное, безразличное отношение к духовным вопросам; твердо противостоять этому и строго свидетельствовать против этого является призванием истинного христианина; это свидетельство последствие непрестанного проявления "плодов праведности Иисусом Христом, в славу и похвалу Божию" (Фил. 1,11). Прискорбно видеть, что великое множество людей следует по однажды проложенному избитому пути, широкому и удобному пути светской религиозности, не проявляя никаких следов любви, святости в своем поведении. Читатель-христианин, будем верны Господу. Жизнью самоотречения, жизнью искренней любви ответим на эгоизм и на преступное бездействие вероучения, основанного на евангельских истинах, и в то же время вероучения светского. Да даст Господь всему Своему истинному народу обилие благодати в этом отношении!

Сравним теперь два рода жертв за преступление, а именно: за преступление против посвященного Господу и за преступление, совершенное против ближнего в повседневных делах и отношениях. При сравнении их мы встречаемся с одним или двумя фактами, привлекающими наше особенное внимание.

Прежде всего мы находим, что выражение "если кто сделает преступление по ошибке", встречающееся при приношении первой из этих жертв, упускается во второй. Причина этого очевидна. Права, связанные со святынями Господними, не поддаются осознанию самой тонкой духовной чуткости человека. Эти права зачастую могут оказаться попранными, зачастую оскорбленными без того, чтобы преступающий их отдавал себе в этом отчет. Человеческое убеждение никогда не может иметь голос в святилище Божием. Это - неизреченная милость Божия. Когда возникает вопрос о правах Божиих, лишь одна святость Божия должна определить их границу.

С другой стороны, совесть человеческая может легко понять всю суть человеческих требований и легко признать всю справедливость этих требований. Как часто мы оскорбляли святыню Божию, а между тем это оставалось не занесенным в памятную книжку нашей совести - да, мы были даже неспособны понять это! (См. Мал. 3,8). Не так, однако, обстоит дело, когда речь идет о правах человеческих. Человеческая совесть может распознать зло, открытое глазу, ощущаемое человеческим сердцем. По неведению законов, управлявших древним святилищем, человек мог нарушить эти законы и совершенно не заметить этого до тех пор, пока великий свет не озарял его совести. Но человек не мог по ошибке сказать неправду, произнести ложную клятву, совершить насилие, обмануть ближнего или найти чужую вещь и не признаться в этом. Все это были факты очевидные и осязаемые, факты, не ускользавшие от понимания более или менее чуткой совести. Вот почему выражение "по ошибке" употреблено при описании преступлений против "посвященного Господу" и упущено при обозначении дел человеческих. Какое благословение знать, что драгоценная кровь Христова разрешила все эти вопросы как по отношению к Богу, так и по отношению к людям; как относительно грехов неведения, так и грехов, нами сознаваемых! В этом заключается глубокое и непоколебимое основание мира верующего: крест божественно умиротворил все.

Кроме этого, при рассмотрении вопроса о преступлении "против посвященного Господу" прежде всего говорится о жертве без порока; затем упоминается о возмещении убытка "сполна" и о внесении "пятой доли" утраченного. При обозначении нарушения обычных человеческих прав все это названо в обратном порядке (ср. гл. 5,15-16 с 6,4-7). Причина этого опять-таки очевидна. Когда нарушалось право Божие, искупительная кровь имела первенствующее значение; когда же не признавались права человеческие, прежде всего было естественно позаботиться о возмещении неправедно присвоенного. Но ввиду того, что во втором, как и в первом случае, страдали права Божий, к нему также применялась жертва, хотя ей и отводилось последнее место. Если я наношу зло моему ближнему, зло это нарушит мое общение с Богом, и это общение может быть восстановлено лишь во имя пролития искупительной крови. Одного возмещения потерянного было недостаточно. Оно могло удовлетворить обиженного; но оно не могло сделаться основанием восстановленного общения с Богом. Я могу отдать все сполна и прибавить к этому десять тысяч раз пятую долю, и тем не менее не быть освобожденным от своего греха, потому что "без пролития крови не бывает прощения грехов" (Евр. 9,22). Но все-таки, когда идет речь о вреде, нанесенном моему ближнему, возмещение отнятого должно предшествовать жертве "Итак, если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником, и пойди, прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой" (Матф. 5,23-24).

Божественный устав, связанный с приношением жертвы за грех, исполнен гораздо большего значения, чем это кажется нам с первого взгляда. Обязанности, вытекающие из наших отношений с людьми, не должны быть пренебрегаемы. Они должны занимать в сердце место, им подобающее. Об этом ясно свидетельствует жертва за преступление. Если каким-либо несправедливым поступком израильтянин нарушал свое общение с Иеговой, ему следовало принести жертву, за которою следовало восстановление общения. Если же своим незаконным поступком он нарушил свое общение с ближним, ему предписывалось прежде всего восстановить права ближнего, а затем уже принести жертву. Решится ли кто-либо отрицать всю существенность указываемой разницы? Не кроется ли в этом нарушении порядка Божественный, а следовательно, знаменательный урок? Конечно, да. Все подробности имеют свое значение, если только мы внимаем поясняющему их Духу Божию и не тщимся проникнуть в их смысл с помощью нашего жалкого воображения. Всякое жертвоприношение представляет собою особенный и характерный прообраз Господа Иисуса и Его дела, и каждый из этих прообразов занимает характерное для него, присущее ему место; и мы с уверенностью можем сказать, что усвоить то и другое составляет задачу и радость духовно настроенного сердца Человек, не придающий никакого значения особенному порядку каждой жертвы, отказывается также и от мысли видеть в каждой из них олицетворение особой стороны личности Христа.

Значит, Он отрицает существование какой-либо разницы между жертвою всесожжения и жертвою за грех, между жертвою за грех и жертвою за обиду или между одной из всех этих жертв и мирной жертвою. Но в таком случае все семь первых глав книги Левит оказались бы бесполезным многословием, потому что все эти главы одна за другой касаются одного и того же вопроса. Кто мог бы допустить наличие столь чудовищного факта? Какой христианский дух допустил бы такое нарекание на священные страницы? Мысли столь легкомысленные и ужасные могли бы возникнуть в уме немецкого рационалиста или неолога, но души, наученные Богом верить, что "все Писание богодухновенно" (2 Тим. 3,16), в различных прообразах и в особенном порядке их расположения вынуждены видеть мнегообразные виды сокровищниц, в которых Дух Святой тщательно сохраняет для народа Божия "неисследимые богатства Христовы". Здесь нет и тени скучного повторения, нет ни одного лишнего штриха. Здесь всюду разнообразие - богатое, Божественное, небесное; но мы непременно должны - каждый для себя лично - познать Спасителя, чтобы понять красоту и уловить тонкие оттенки каждого из прообразов. Лишь только наше сердце узрит Христа в каждом из прообразов, оно сможет духовно питаться самыми мельчайшими подробностями прообразных теней. Ему открывается их смысл и красота - в каждой из них оно видит Христа. Как в царстве природы телескоп и микроскоп открывают глазу чудеса мироздания, то же производит и Слово Божие. Рассматриваем ли мы всю совокупность Божественных книг, или останавливаемся на каждой отдельной части Писания - все вызывает непрестанную хвалу и благодарность нашего сердца.

Читатель-христианин, да соделается имя Господа Иисуса особенно драгоценным для нашего сердца! Тогда нам будет особенно дорого все, говорящее о Нем, все, являющее Его, все, проливающее новый свет на Его неподражаемое совершенство и несравненную красоту.

Примечание. Конец 6-й и вся 7-я глава заключают в себе закон о различных жертвах, уже рассмотренных нами. Закон о жертве за грех и за преступление представляет, однако, некоторые особенности, заслуживающие нашего внимания; мы остановимся на них, прежде чем расстанемся с этой важной частью нашей книги.

Ни в одной из жертв не представлена святость Христа столь живо, как в жертве за грех "Скажи Аарону и сынам его: вот закон о жертве за грех. Жертва за грех должны быть закалаема пред Господом на том месте, где закалается всесожжение. Это великая святыня.. Все, что прикоснется к мясу ее, освятится... Весь мужской пол священнического рода может есть ее: это великая святыня" (гл. 6,25-29). Так же говорится о хлебном приношении: "Это великая святыня, подобно как жертва за грех и жертва повинности" (гл. 6,17). Это очень знаменательно. В жертве всесожжения Духу Святому не приходилось так ревниво охранять святость Христа; многократное повторение слов: "Это великая святыня" должна постоянно твердить нам об этой святости; Дух Святой как бы опасается, чтобы, созерцая место, занятое Христом в жертве за грех, наша душа не упустила из виду Его святости. Лучезарное сияние божественной и существенной святости Христа среди глубокого и страшного мрака Голгофы укрепляет и животворит душу. Подобную же мысль вызывает и "закон о жертве повинности" (гл. 7,1.6). Господь Иисус когда более осязательно не был явлен "Святым Божиим", как в тот час, когда Он соде-лался вознесенной на "проклятое древо" жертвой за грех. Гнусность и низость того, с чем Он был отождествлен на кресте, тем яснее доказали, что Он был "Святой Божий". Подъяв грех мира, Он, однако, был без греха. Неся на Себе гнев Бога, Он был в то же время радостью Отца. Хотя и лишенный света лица Божия, Он пребывал в недрах Отчих. Драгоценная тайна! Кто проследит неизреченную ее глубину? И как отрадно иметь ее чудное изображение в "законе о жертве за грех!"

Мои читатели, кроме того, должны постараться вникнуть в смысл выражения: "Весь мужеский пол священнического рода может есть ее." Обряд вкушения жертвы за грехи или жертвы повинности обозначал полное отождествление с нею. Но, чтобы иметь право есть жертву за грех или жертву повинности, надо было обладать высшей священнической силой, что выражается словами "весь мужеский пол священнического рода". "И сказал Господь Аарону: вот, Я поручаю тебе наблюдать за возношениями Мне; от всего, посвящаемого сынами Израилевыми, Я дал тебе и сынам твоим, ради священства вашего, уставом вечным. Вот, что принадлежит тебе из святынь великих, от сожигаемого: всякое приношение их хлебное, и всякая жертва их за грех, и всякая жертва их повинности, что они принесут Мне. Это великая святыня тебе и сынам твоим. На святейшем месте ешьте это; все мужеского пола могут есть. Это святынею да будет для тебя. И вот, что тебе из возношений даров их: все возношения сынов Израилевых Я дал тебе, и сынам твоим, и дочерям твоим с тобою, уставом вечным. Всякий чистый в доме твоем может есть это" (Числ. 18,8-11).

Требовалась большая мера священнической мощи, чтобы вкушать жертву за грехи или жертву повинности, чем для вкушения возносимых и потрясаемых пред Господом даров израильтян Богу. Дочери Аароновы могли питаться этими последними. Остальные же жертвы принадлежали только сынам. Слова "мужеский пол" в Писании вообще выражают нечто, связанное с понятием "Божественный", слова "женский пол" относятся к понятию о человеческом развитии. Первое выражение дает представление о наивысшей силе; второе обозначает несовершенство. Лишь немногие из нас обладают достаточной мерой священнической силы, делающей их способными брать на себя грехи и погрешности других. Господь Иисус сделал это. Он взял на Себя грехи Своего народа и претерпел за них крестные муки. Он так отождествился с нами, что мы имеем полную и блаженную уверенность, что любой вопрос о грехе и преступлении был навеки божественно разрешен Им. Если отожествление Христа с грешником было полным, совершенно было и решение вопроса; о полноте же отождествления свидетельствует картина Голгофы. Все свершилось. Навеки резрешен вопрос о грехе, о преступлениях, о Божиих требованиях, о человеческих требованиях; и теперь полный мир сделался достоянием того, кто силою благодати счел свидетельство Божие истинным. Это свидетельство несказанно просто: именно таковым соделал его Господь, и душа, верящая этому свидетельству, становится счастливою. Мир и блаженство верующего находятся в полной зависимости от совершенства жертвы Христовой. Здесь неважно знать, как он ее принимает, что он о ней думает и что чувствует по этому поводу. Важно лишь то, чтоб он верою принял свидетельство Божие о великом значении жертвы. Благодарение Господу за путь мира, столь простой, столь совершенный! Да будет дано многим смущенным душам силою Духа Святого понять это!

Здесь мы закончим наши размышления об одной из наиболее содержательных частей Священного Писания. Мы смогли подобрать только несколько колосьев от этой богатой жатвы. Мы лишь немного заглянули в рудник неисчерпаемых сокровищ. Но все-таки, если благодаря этому читатель в первый раз в своей жизни научился смотреть на жертвы, как на различные прообразы великой Жертвы, если он был вынужден в благоговении склониться к ногам великого Учителя, чтобы больше проникнуться этими живыми и глубокими истинами, цель наша достигнута, и мы горячо благодарим за это Господа.

Рассмотрев учение о жертве, изложенное нам в семи первых главах этой книги, мы переходим к вопросу о священнослужителях. Между этими вопросами существует глубокая связь. Грешник нуждается в жертве; верующий имеет нужду в первосвященнике. И то, и другое мы находим во Христе, непорочном Агнце, принесшем Себя в жертву Богу и затем соделавшемся Первосвященником в небесном святилище. Никакой другой жертвы, никакого другого Первосвященника нам не надо. Господь Иисус божественно восполняет все нужды. Все Его служение, все Его дела носят на себе отпечаток великого достоинства и высокого значения Его Личности. Видя в Нем жертву, мы знаем, что Он являет Собою все совершенство, какое только может заключать в себе жертва; видя в нем Первосвященника, мы знаем, что Им в совершенстве исполняется первосвященическое служение. Как жертва, Он вводит верующую душу в тесное общение с Богом; как Первосвященник, и Первосвящник совершенный, Он хранит ее в этом общении. Его первосвященническое служение важно для душ, уже вступивших в союз с Богом. Являясь грешниками по природе и по жизни нашей, мы "стали близкими Богу кровию креста"; мы вступили в фактическое общение с Ним; мы являемся пред Ним плодами Его дела. Достойным для Себя путем Господь Иисус снял с нас наши грехи, дабы мы соделались к похвале Его имени живыми свидетелями того, что Он может совершить могуществом Своей смерти и воскресения.

Но хотя и вполне освобожденные от всего, бывшего против нас, хотя столь милостиво усыновленные в Возлюбленном; хотя совершенные во Христе; хотя вознесенные властною рукою на высоту, сами по себе, пока мы живем на сей земле, мы лишь существа жалкие и немощные, склонные постоянно заблуждаться, близкие к падению, впадающие во всевозможные искушения, испытания и сети врага. И как таковые мы имеем нужду в непрестанном служении нашего "Великого Первосвященника", присутствие Которого в небесном святилище хранит нас неприкосновенными в месте и в общении, дарованном нам благодатию. "Он всегда жив, чтобы ходатайствовать за нас" (Евр. 7,25). Ни одной минуты не могли бы мы устоять против врага на земле, если б Он не жил для нас на небесах. "Я живу, и вы жить будете" (Иоан. 14,19). "Ибо если, будучи врагами, мы примирились с Богом смертию Сына Его, то тем более, примирившись, спасемся жизнию Его" (Рим. 5,10). "Смерть" и "жизнь" неразделимы в домостроительстве благодати. Но, заметьте, жизнь приходит после смерти. В вышеприведенном изречении апостол имеет в виду жизнь Христа, восставшего из мертвых, а не земную жизнь. Это различие заслуживает серьезного внимания читателя. Жизнь Господа нашего Иисуса на земле была бесконечно драгоценна, это несомненно; но лишь по совершении Им дела искупления Он вступил в исполнение Своих первосвященнических обязанностей. Иначе и быть не могло, потому что "известно, что Господь наш воссиял из колена Иудина, о котором Моисей ничего не сказал относительно священства" (Евр. 7,14). "Всякий первосвященник поставляется для приношения даров и жертв; а потому нужно было, чтобы и Сей также имел, что принесть. Если бы Он оставался на земле, то не был бы и священником, потому что здесь такие священники, которые по закону приносят дары" (Евр. 8,3-4). "Но Христос, Первосвященник будущих благ, пришед с большею и совершеннейшею скиниею нерукотворенною, то есть, не такового устроения и не с кровью козлов и тельцов, но со Своею Кровию, однажды вошел во святилище и приобрел вечное искупление... Ибо Христос вошел не в рукотворенное святилище, по образу истинного устроенное, но в самое небо, чтобы предстать ныне за нас пред лицо Божие" (Евр. 9,11-12.24)

Небо, а не земля есть сфера священнического служения Христа; Он вошел туда после того, как принес Себя, непорочного, Богу. Никогда Он не вступал в качестве первосвященника в земной храм. Он часто входил в храм, [Новый завет делает точную разницу между частями храма, т.е. храмом в прямом смысле этого слова, или самим домом, разделенным на святилище, куда священники входили ежедневно для служения (Лук. 1,9), и на святое-святых, куда только главный первосвященник входил однажды в год, в день принесения искупительной жертвы (Евр. 9,7), и между дворами и священными зданиями вокруг храма (Матф. 21,23, Деян. 3,1.2.3 и т.д.) Если принять в расчет эту разницу, что следовало бы сделать всем переводчикам Писаний, нам делается ясным, что Господь Иисус, в сущности, никогда не вошел в сам дом, потому что Он никогда не был первосвященником по закону.] чтобы учить, но никогда Он, однако, не вошел туда, чтобы принести там жертву или благовонное курение Богу. Кроме Аарона и его сынов, никто не был сделан от Бога первосвященником на земле. Если б Христос теперь был на земле, Он не был бы первосвященником. Это имеет большое значение для учения о священничестве. Небо есть сфера действий, искупление же есть основание священнического служения Христа. Кроме слов апостола Петра (1 Петр. 2,5), утверждающих, что все верующие принадлежат к "священству святому", нигде не упоминается о первосвященниках или священниках на земле. Для того, чтобы иметь превосвященническое право, следует доказать свое происхождение по прямой линии от древнего источника первосвященнических прав, от Аарона. Здесь недостаточно было бы доказать и апостольскую преемственность, потому что и апостолы не были первосвященниками или священниками в ином смысле, чем об этом говорит Послание апостола Петра. В этом смысле слабейший член домостроительства по вере принадлежит к "священству святому" наравне с апостолом Петром. Он - духовный священник; он служитель духовного дома; он предстоит пред духовным жертвенником; он приносит духовные жертвы; он облечен в духовные ризы. "И сами, как живые камни, устрояйте из себя дом духовный, священство святое, чтобы приносить духовные жертвы, благоприятные Богу Иисусом Христом" (1 Петр. 2,5). "Итак будем чрез Него непрестанно приносить Богу жертву хвалы, то есть плод уст, прославляющих имя Его. Не забывайте также благотворения и общительности, ибо таковые жертвы благоугодны Богу" (Евр. 13,15-16).

Если б прямой потомок семейства Аарона обратился к Богу, он вошел бы в совершенно новый вид священнического служения. И заметьте это: отмеченные нами места указывают нам на два больших раздела духовных жертв, которые дано приносить первосвященнику или священнику по духу. Это - жертва хвалы Богу и жертва благотворительности людям. Два потока непрестанно изливаются из христианина, осуществляющего священнический характер и священническое служение своей жизни: поток хвалебной благодарности возносится к престолу Божию, поток же деятельной благотворительности льется на скорбящих и неимущих мира сего. Однако воздетою к Богу рукою священник по духу возносит Ему благоухание хвалы и благодарения; другою рукою он несет с истинной любовью щедрую помощь всем нуждам человеческим, в какой бы форме они ни проявлялись. Если б все это было нами понято, какую святую возвышенность, какую нравственную высоту внесло бы все это в характер христианина! Возвышенность, потому что сердце было бы всегда обращено к Божественному источнику всего возвышенного; нравственную высоту, потому что сердце было бы всегда открыто всему нуждающемуся в его сочувствии. Это две неразделимые вещи. Непосредственное соприкосновение сердца с Богом непременно должно возносить его к небу, расширять его. Если же, напротив, мы ходим вдали от Бога, сердце сужается и чахнет. Тесное общение с Богом, постоянное осуществление нашего священнического звания - вот единственное действенное орудие борьбы с унизительными и эгоистичными наклонностями нашего ветхого человека.

Сделав общее обозрение священства, рассмотренного в двух его проявлениях, главном и второстепенном, мы приступаем к изучению содержания 8-й и 9-й глав книги "Левит". "И сказал Господь Моисею, говоря: возьми Аарона и сынов его с ним, и одежды, и елей помазания, и тельца для жертвы за грех, и двух овнов, и корзины опресноков. И собери все общество ко входу скинии собрания. Моисей сделал так, как повелел ему Господь, и собралось общество ко входу скинии собрания" (гл. 8,1-4). Здесь мы видим особое проявление благости Божией. Все общество собрано ко входу скинии собрания, чтобы все имели возможность видеть, кому будет вручена охрана их высших интересов. В Исх. 28-29 также идет речь о священных одеждах и священнических жертвоприношениях; но в книге Левит все общество призвано к скинии собрания, и на его глазах происходит торжественное и величественное священнодействие посвящения. Самому ничтожному члену общества было здесь отведено особое место. Всякому, как первому, так и последнему, было дано право созерцать лицо первосвященника, приносимую им жертву и возлагаемые на него одежды. У каждого были свои нужды, и Бог Израилев хотел, чтобы всякий израильтянин видел и знал, что все его нужды находили полное удовлетворение в различных символических знаках, присущих первосвященнику, которого он видел пред собою. Священные одежды были типичным выражением всех этих символов. Каждая часть облачения была предназначена и приноровлена к тому, чтобы представлять собою какое-либо отдельное свойство, способное возбудить к себе глубокий интерес как всего общества, так и всякого его отдельного члена. Хитон, пояс, верхняя риза, ефод, наперсник, урим и туммим, кидар, диадима святости - все возвещало различные качества, свойства и обязанности того, кто являлся представителем общества и должен был поддерживать его интересы в Божественном присутствии.

Таким образом, взором веры христианин может созерцать своего великого Первосвященника, находящегося на небесах, и видеть в Нем Божественную сущность, тенью которой являлись одежды Аарона. Господь Иисус Христос есть Святой Помазанник; на Него возложены Богом кидар и пояс. Он - Помазанник Божий не в силу внешних одежд, в которые Он облечен, одежд, временно одеваемых и затем снимаемых, а ради вечных и Божественных Своих свойств, ради непреложной действительности Своего дела и нетленного действия Своего священнослужения. Это-то и придает особую цену изучению прообразов Книг Моисеевых. В каждом из них просвещенный Духом Святым взор видит Христа. На Него указывает и кровь жертвы, и одежда первосвященника; и то и другое предназначено для этого Богом. На каждый запрос совести отвечает кровь жертвы, удовлетворяющая все требования святилища. Благодать дала удовлетворение святости. Когда же речь идет о восполнении нужд верующей души здесь, на земле, она получает все необходимое ей, в принадлежавших первосвященнику прообразных одеждах.

Положение верующей души - мне хочется это здесь отметить - представляется нам Словом Божиим с двух сторон, и с этим следует считаться, если мы хотим составить себе ясное понятие о священстве. Прежде всего верующий изображен членом тела, Глава которого есть Христос. Это тело, со Христом во главе, представлено нам в виде одного человека, совершенного во всех отношениях. Оно было оживотворено со Христом, воскресло со Христом и во Христе посажено на небеса. Оно составляет одно с Ним, совершенно в Нем, принято в Нем; оно имеет Его жизнь и пользуется Его благоволением в присутствии Божием. Все грехи изглажены. Нет ни одного пятна. Все прекрасно и любезно в очах Божиих (см. 1 Кор. 12,12-13; Ефес. 2,5-10; Кол. 2,6-15; 1 Иоан. 4,17).

Далее представляется зависимое положение верующего в мире, его немощное состояние на земле и испытываемые им нужды. Он всегда окружен искушениями, склонен заблуждаться, способен впадать в ошибки, близок к падению. Оттого-то он постоянно нуждается в горячем сочувствии и могущественном заступничестве великого Первосвященника, всегда стоящего пред лицом Божиим, совершенного в Себе Самом и в Своем деле, Ходатая верующей души, отстаивающего права последней пред престолом Божиим.

Необходимо внимательно вглядеться в обе стороны положения верующего, чтобы увидеть не только высокое и выдающееся место, занимаемое им со Христом на небе, но и убедиться в том, как велико число сокровищ, восполняющих все его земные нужды и немощи. Эту разницу можно бы определить и таким образом: верующая душа представлена и принадлежащей к Церкви, и пребывающей на земле. Первое обстоятельство делает небо ее уделом, ее жилищем, ее частью, центром ее стремлений. Последнее низводит ее на землю, в место испытаний, ответственности и борьбы. Поэтому священство является Божественным источником для тех, которые, будучи членами Церкви и принадлежа к небу, тем не менее живут в царстве мира сего и пребывают на земле. Это вполне очевидное различие, и когда мы его хорошо усвоим, оно объяснит нам множество мест Священного Писания, повергающих в недоумение многие души. [Сравнение Послания к Ефес. с 1 Петр. даст читателю ценные указания относительно двоякого положения верующего Первое показывает его посаженным на небеса; второе представляет его странником, переносящим всевозможные лишения на земле.]

Изучая рассматриваемые нами главы, мы видим, что в них выдвинуты на первый план три истины: авторитетность Слова Божия, значение крови Христовой и могущество Духа Святого. Это вопросы первостепенной важности, вопросы несказанно серьезные, решение которых имеет существенное, жизненное значение для всякого верующего.

Прежде всего мы сталкиваемся со знаменательным фактом, что как в посвящении священников, так и при принесении Богу жертв мы введены в непосредственное подчинение Слову Божию: "И сказал Моисей к обществу: вот, что повелел Господь сделать" (Лев. 8,5). И еще: "И сказал Моисей: вот, что повелел Господь сделать, и явится вам слава Господня" (гл. 9,6). Приклоним наше ухо к этому слову. Тщательно, с молитвою взвесим его. Эти слова безмерно драгоценны. "Вот, что повелел Господь сделать." Не сказано: "Вот, что полезно, приятно, или удобно сделать"; не сказано также: "Вот, что предписывают нам делать заветы отцов наших, уставы древности, или мнения ученых." Моисей не признавал подобных авторитетов. Для него существовал только один источник авторитета, святого, возвышенного, высшего: то было слово Бога-Иеговы, и он желал, чтобы каждый член общества приходил в непосредственное соприкосновение с этим благословенным источником. Это давало уверенность сердцу и устойчивость всем мыслям. Не было места ни влиянию ненадежного мнения человеческого, ни сомнениям и людским спорам. Все было ясно, убедительно, решительно. Бог-Иегова говорил это; оставалось лишь слушаться Его голоса и подчиняться Ему. Никакое толкование, никакое искание личной пользы не могло прийти на ум человеку, научившемуся ценить, почитать Слово Божие и подчиняться Ему.

И к чему же должно было привести это точное согласование жизни со Словом Божиим? К последствию действительно благословенному: "Явится вам слава Господня". Если бы Слово Божие не имело для них решающего голоса, не явилась бы и слава Божия. Два этих факта были неразделимо связаны вместе. Самое легкое отступление от слов "вот, что сказал Господь", лишило бы общество Израилево присутствия лучей Божественной славы. Если бы совершен был один обряд, одна религиозная церемония, не установленные Словом Божиим, или если бы было упущено что-либо из предписанного этим Словом, Иегова не явил бы Своей славы. Он не мог освятить славою Своего присутствия небрежное отношение к Своему Слову или отвержение его. Он может мириться с неведением и слабостью, но не может поощрять непослушание.

О, если бы все это вызывало более серьезное отношение к себе в этом веке произвольного толкования истины и искания личной выгоды! С любовью и живым сознанием моей личной ответственности пред читателем мне хотелось бы увещевать его обратить самое серьезное внимание на необходимость точного, я скажу, даже строгого согласования своей жизни со Словом Божиим и благоговейного подчинения ее этому Слову. Да применит он ко всему эту мерку, и да отбрасывает все, с ней не согласное; да взвешивает он все на священных весах и да отлежит в сторону все, нарушающее равновесие этих весов. Если бы я мог послужить орудием к тому, чтобы довести душу до ясного понимания места, принадлежащего Слову Божию, я не напрасно бы написал эту книгу.

Остановись, читатель, и в присутствии Испытующего сердца предложи самому себе простой вопрос: "Поощряю ли я своим присутствием или содействую ли я своим поведением какому-либо отступлению или небрежному отношению к Слову Божию?" Смотри на этот вопрос, как на вопрос великой личной важности для тебя пред лицом Господа. Будь уверен, что он имеет громадное значение. Если ты увидишь, что тем или иным путем ты участвовал в том, что не носит на себе явной печати Божественного одобрения, тотчас же и навеки откажись от этого. Да, откажись, хотя бы речь шла об освященном вековым преданием обычае, украшенном внушительной мантией древности, хотя бы тебе было почти невозможно противостоять доводам житейского приличия. Если ты не можешь относительно чего-либо, совершаемого тобою в жизни, сказать: "вот, что повелел сделать Господь", нимало не колеблясь, отбрось это и откажись от этого навек. Помни слова: "И сделали в тот день так, как повелел сделать Господь." Да, запомни слова "так" и "как"; заботься, чтобы они были тесно связаны в твоих путях, в твоем хождении, в твоих мыслях; и не разделяй их никогда.

"И исполнил Аарон и сыны его все, что повелел Господь чрез Моисея" (гл. 8,36). "И вошли Моисей и Аарон в скинию собрания, и вышли, и благословили народ. И явилась слава Господня всему народу. И вышел огонь от Господа и сжег на жертвеннике всесожжение и тук; и видел весь народ, и воскликнул от радости, и пал на лицо свое" (гл. 9,23-24). Здесь мы видим пред собою прообраз "восьмого дня", дня славы воскресения. Аарон по принесении жертвы воздевает к небу руки, готовясь благословить народ; затем Моисей и Аарон скрываются во святилище, народ же, стоящий вне его, ожидает их возвращения. Наконец, Моисей и Аарон, прообразно изображающие Христа как Первосвященника и Царя, выходят к народу и благословляют его; является слава Господня во всем ее блеске, огонь пожирает всесожжение, и все общество приносит хвалу и благодарение Богу, падая ниц пред лицом Владыки всей земли.

Все это точь-в-точь совершалось при посвящении Аарона и его сыновей. Особенно важно то, что все это было следствием непосредственного подчинения слову Иеговы. Но, прежде чем закончить обозрение этой части изучаемых нами глав, я напомню читателю, что все их содержание является лишь "тенью будущих благ". Это, впрочем, применимо и ко всему Пятикнижию Моисееву (Евр. 10,1). Аарон и все его сыны прообразно представляют Христа и всех священнослужителей Его. Один Аарон изображает Христа, исполняющего служение Первосвященника и Ходатая за Свой народ. Моисей и Аарон вместе представляют собою Христа как Царя и Первосвященника. "Восьмой день" является образом славного дня воскресения, когда народ Израильский увидит Мессию как своего Первосвященника и Царя, сидящим на престоле славы, когда слава Иеговы наполнит всю землю, как воды наполняют море. Все эти чудные истины всесторонне изображены в Священном Писании; их редким по красоте небесным сиянием исполнены с начала до конца страницы богодухновенной Книги. Но из опасения, чтобы читатель не счел их подозрительным новшеством, я обращаю его внимание на следующие изречения, могущие служить библейскими доказательствами справедливости этого факта: Числ. 14,21; Ис. 9,6-7; 11; 25,6-12; 32,1-2; 35; 37,31-32; 40,1-5; 54; 59,16-21; 60-66; Иер. 23,508; 30,10-24; 33,6-22; Иез. 48,35; Дан. 7,13-14; Ос. 14,4-9; Соф. 3,14-20; Зах. 3,8-10; 4,12-13; 14.

Рассмотрим теперь вторую истину, открываемую нам этими глазами, а именно - действенность жертвенной крови. Эта истина обстоятельно рассмотрена и занимает выдающееся место в этих главах. Останавливаемся ли мы на учении о жертве, или же на учении о священстве -везде пролитие крови имеет важное значение. "И привел (Моисей) тельца для жертвы за грех, и Аарон и сыны его возложили руки свои на голову тельца за грех; и заколол его и взял крови, и перстом своим возложил на роги жертвенника со всех сторон, и очистил жертвенник, и освятил его, чтобы сделать чистым" (гл. 8,14-15). "И привел овна для всесожжения, и возложил Аарон и сыны его руки свои на голову овна; и заколол его Моисей и покропил кровью на жертвенник со всех сторон" (ст. 18-19). "И привел другого овна, овна посвящения, и возложили Аарон и сыны его руки свои на голову овна; и заколол его Моисей и взял крови его, и возложил на край правого уха Ааронова и на большой палец правой руки его. И привел Моисей сыновей Аароновых, и возложил крови на край правого уха их, и на большой палец правой ноги их, и покропил Моисей кровию на жертвенник со всех сторон" (ст. 22-24).

Значение различных жертв было до некоторой степени выяснено в первых главах этой книги, но вышеприведенные слова особенно подчеркивают важное место, занимаемое жертвенной кровью при посвящении священнослужителей. Последние имели нужду в окропленном кровью ухе, дабы внимать Божественным велениям; в руке, помазанной кровью, дабы выполнять работы во святилище; в ноге, запечатленной кровью, дабы достойно вступать во дворы дома Господня. Высшее совершенство сказывается во всем этом. Кропление кровью составляло великое основание всякой жертвы за грех, и кровь находилась в связи со всеми священными сосудами и со всеми священническими обязанностями. Вся совокупность левитских обязанностей обнаруживает великое значение, действенность, могущество и широкое применение крови. "Да и все почти по закону очищается кровью" (Евр. 9,22). Христос вошел с собственною Своею Кровью в само небо. В силу совершенного Им на кресте подвига Он занимает престол величия на небесах. Его присутствие на престоле свидетельствует о значении и принятии Богом Его искупительной Крови. Он пребывает там для нас. Блаженная уверенность! Он всегда жив. Он никогда не изменяется, и мы в Нем таковы, какими Он нас соделал. Бог видит нас в свете Его вечного совершенства, и в силу этого Отец благоволит к нам, как Он благоволит к Сыну, сокрывшему в Себе нас. Эта торжественность прообразно представлена нам "Аароном и сынами его", возлагающими свои руки на голову каждой из жертв. Все они приобрели в глазах Божиих одинаковое значение, значение приносимой ими жертвы. Был ли то "телец для жертвы за грех", "овен для всесожжения" или "овен посвящения" - все вместе они возлагали руки на каждую из жертв. Правда, лишь один Аарон получал помазание кровью кропления. Он прежде своих сыновей облачался в свои священнические одежды и помазывался священным елеем. Причина этого очевидна. Аарон в отдельности является прообразом Христа со всем совершенством, со всем величием, присущими Христу, а мы знаем, что Христос проявил Свое личное совершенство и был помазан Духом Святым еще до выполнения Им дела искупления. Ему всюду принадлежит первенство (Кол. 1). Далее, однако, усматривается полная тождественность Аарона и его сынов, как и Христос полностью уподобляется Своему народу. "И Освящающий и освящаемые - все от Единого" (Евр. 2,11). Личная индивидуальность увеличивает ценность таинственного единства.

Эта истина касательно наличия различий и в то же время наличия единства Главы и членов вполне естественно подводит нас к третьему и последнему вопросу, заключающемуся в этих главах - к вопросу о могуществе Духа Святого. Мы знаем, что происходит между помазанием Аарона и помазанием с ним сынов его. Проливается кровь, сжигается на жертвеннике тук, и Господу приносится "грудь потрясения". Другими словами, приносится жертва; ее благоухание возносится к престолу Божию; и Тот, Кто принес эту жертву, в силе воскресения Сам возносится на небо и пребывает там. Все это происходит между помазанием Главы и помазанием членов тела. Перечтем и сравним соответствующие места. Прежде всего речь идет об одном Аароне: "И возложил на него хитон, и опоясал его поясом, и надел на него верхнюю ризу, и возложил на него ефод, и опоясал его поясом ефода, и прикрепил им ефод на нем. И возложил на него наперсник, и на наперсник положил урим и туммим; и возложил на голову его кидар, а на кидар с передней стороны его возложил полированную дощечку, диадиму святыни, как повелел Господь Моисею. И взял Моисей елей помазания, и помазал скинию и все, что в ней, и освятил это. И покропил им на жертвенник семь раз, и помазал жертвенник и все принадлежности его, и умывальницу и подножие ее, чтобы освятить их. И возлил елей помазания на голову Аарона, и помазал его, чтобы освятить его" (гл. 8,7-12).

Здесь дело касается одного Аарона. Елей помазания возливается на его голову, а также и на все принадлежности скинии. Весь народ может видеть, как первосвященник облачается в свои священные одежды, надевает кидар, затем получает помазание; а главное, по мере того, как надевалась какая-либо часть облачения, по мере того, как совершалось какое-либо священнодействие или исполнялся обряд, присутствующие убеждались, что все совершалось по непосредственному указанию Слова Божия. Не было места ничему неопределенному, ничему произвольному, ничему, исходящему из человеческого воображения. На всем лежала печать Божественной точности. Все нужды народа были удовлетворены таким образом, что можно было сказать: "Вот, что повелел сделать Господь."

Помазание одного Аарона, предшествовавшее пролитию крови, служит, таким образом, для нас образом Христа, пребывавшего до отдачи Себя на крестную смерть в полном одиночестве. Между Ним и Его народом не могло существовать единства вне идеи о смерти и воскресении. Мы уже упоминали об этом факте и до некоторой степени развили эту мысль при рассмотрении значения жертв; но эта мысль становится еще значительнее и очевиднее, когда она, мы видим, отчетливо обрисовывается пред нами в связи с вопросом о священстве. Без пролития крови нет прощения грехов; без пролития крови жертва не считалась совершенною. Без пролития крови Аарон и его сыны не могли также получить общее помазание елеем. Читатель, заметь себе этот факт, заслуживающий, могу тебя уверить, самого серьезного внимания с нашей стороны. Постараемся не относиться поверхностно ни к одной мельчайшей подробности, принадлежащей к служению левитов; в каждой из них заключается особый смысл; каждая из них возвещает что-либо важное, и Тот, Кто начертал и развил все эти постановления, может открыть сердцу и уму весь их сокровенный смысл. "И взял Моисей елея помазания и крови, которая на жертвеннике, и покропил Аарона и одежды его, и сынов его и одежды сынов его с ним; и так освятил Аарона и одежды его, и сынов его и одежды сынов его с ним" (гл. 8,30). Почему сыновья Аарона не получили помазания вместе с ним (12-й стих)? По той простой причине, что кровь еще не была пролита. Когда кровь и елей соединились вместе, Аарон и его сыны могли вместе получить "помазание и посвящение"; но раньше этого случиться не могло. "За них Я посвящаю Себя, чтобы и они были освящены истиною" (Иоан. 17,19). Читатель, находящий возможным скользить по фактам, столь знаменательным, или утверждать, что они лишены значения, не научился еще должным образом ценить ветхозаветные прообразы - "тени будущих благ". С другой стороны, человек, допускающий, что в каждой из этих подробностей скрыт особый смысл, и в то же время не стремящийся постигнуть его, наносит великий вред своей душе и оказывает слишком мало внимания драгоценным словам Божиим.

"И сказал Моисей Аарону и сынам Его: сварите мясо у входа в скинии собрания, и там ешьте его с хлебом, который в корзине посвящения, как мне повелено и сказано: Аарон и сыны его должны есть его. А остатки мяса и хлеба сожгите на огне. Семь дней не отходите от дверей скинии собрания, пока не исполнятся дни посвящения вашего; ибо семь дней должно совершаться посвящение ваше. Как сегодня было сделано, так повелел Господь делать для очищения вас. У входа скинии Собрания будьте день и ночь в продолжение семи дней, и будьте на страже у Господа, чтобы не умереть; ибо так мне повелено от Господа Бога" (Лев. 8,31-35). Эти стихи представляют нам чудный прообраз Христа и Его народа, вместе вкушающих благословенные плоды совершенного искупления. В силу пролитой крови получившие вместе помазание, Аарон и его сыны представлены нам на "семь дней" заключенными во дворе скинии. Замечательный прообраз нынешнего положения Христа и членов Его тела, в течение всех веков пребывающих в присутствии Божием в ожидании явления грядущей славы. Божественное положение! Блаженный удел! Благословенная надежда! Быть соединенными со Христом, пребывать пред лицом Божиим, ожидать дня славы, и в его ожидании в святости питаться богатствами Божественной благодати - вот драгоценнейшее благо, вот наше высшее преимущество. Только бы нам оказаться способными полностью воспользоваться ими, только бы уметь жить ими и проникнуться сознанием всей глубины их значения! Да не лежат наши сердца к чему-либо, принадлежащему к сему лукавому веку, дабы мы могли питаться содержимым "корзины посвящения", пищею, предназначенною нам как священнослужителям святилища Божия.

"В восьмой день призвал Моисей Аарона и сынов его, и старейшин Израилевых, и сказал Аарону: возьми себе из волов тельца в жертву за грех и овна во всесожжение, обоих без порока, и представь пред лицо Господне.И сынам Израилевым скажи: возьмите козла в жертву за грех, и тельца, и агнца, однолетних, без порока, во всесожжение. И вола, и овна в жертву мирную, чтобы совершить жертвоприношение пред лицом Господним, и приношение хлебное, смешанное с елеем; ибо сегодня Господь явится вам. И принесли то, что приказал Моисей пред скинию собрания, и пришло все общество и стало пред лицом Господним" (гл. 9,1-5).

По окончании "семи дней", в течение которых Аарон и сыны его оставались в скинии, все общество собралось вместе, и слава Господня явилась ему. Это довершило всю картину. "Тени будущих благ" проходят пред нами в Божественном порядке. "Восьмой день" является тенью чудного рассвета первого дня тысячелетия, который озарит всю землю, когда народ Израильский увидит истинного Первосвященника выходящим из святилища, в котором Он теперь пребывает невидимо для людей, в сопровождении сонма священников, разделявших с Ним Его участь и соединенных с Ним в наступающей славе. Нельзя представить себе тень или прообраз более совершенные. Прежде всего мы видим Аарона и его сынов, очищающихся чрез омовение водою - прообразы Христа и Церкви Его, освященных вместе по вечному предначертанию Божию (гл. 8,6). Затем нам описывается способ и порядок, которыми это достигалось. Аарон один облачается в священные одежды и получает помазание - прообраз Христа, освященного и посланного Отцом в мир по получении Им помазания от Духа Святого (ср. 7-12; сравн. Лук. 3,21-22; Иоан. 10,36; 12,24). Далее идет принесение жертвы и ее принятие Богом, в силу чего происходит совместное помазание и освящение Аарона и его сыновей (ст. 14-29) - прообраз креста в применении его к тому, кто в настоящее время представляет собою члена священнической семьи Христовой, соединенной с Ним, помазанной с Ним, сокрытой с Ним и с Ним ожидающей наступления "восьмого дня", когда Он явится со Своими во всем блеске славы, присущей Ему, по вечному предначертанию Божию (Иоан. 14,19; Деян. 2,33; 19,1-7; Кол. 3,1-4). Пред нами, одним словом, предстает Израиль, получающий возможность воспользоваться всеми последствиями совершенного искупления. Он собран пред лицом Господним: "И поднял Аарон руки свои, обратившись к народу, и благословил его, и сошел, совершив жертву за грех, всесожжение и жертву мирную" (см. гл. 9,1-22).

Что же теперь нам остается делать? Вот вполне естественный вопрос с нашей стороны. Только одно: приветствовать победными возгласами и хвалебными гимнами совершенное Богом дело. "И вошли Моисей и Аарон в скинию собрания, и вышли, и благословили народ. И явилась слава Господня всему народу. И вышел огонь от Господа и сжег на жертвеннике всесожжение и тук; и видел весь народ, и воскликнул от радости и пал на лицо свое" (ст. 23-24). То был возглас радостной победы, благоговейное поклонение Богу. Все было окончено. Налицо были: жертва, первосвященник с возложенными на него одеждами и кидаром, священническая семья, соединенная со своею главою, первосвященническое благословение, появление Небесного Царя и Первосвященника; вот почему является слава Божия, и весь народ падает ниц пред Господом. Поистине чудная картина, несказанно прекрасная тень будущих благ! И не будем забывать, что в недалеком будущем может полностью осуществиться все, представленное здесь в прообразах. В силу совершенного Им дела искупления наш великий Первосвященник восшел на небеса. Он скрывается там в настоящее время, и с Ним, в сущности, пребывают все сокрытые в Нем члены священнической семьи; но по прошествии "семи дней", когда лучи "восьмого дня" озарят землю, остаток Израиля, - раскаивающиеся и ожидающие души - радостными возгласами будет приветствовать видимое присутствие Царственного Первосвященника; вместе с Ним появится великое число искупленных Божиих, высоко превознесенных Господом. Вот каковы "будущие блага"; их, конечно, стоит ожидать с благоговением; они достойны Господа, уготовившего их нам; они послужат вечному прославлению Бога, и в них сокрыто вечное благословение для Его народа.

Страницы истории человечества всегда, как это ни прискорбно, были омрачены грехом. С начала до конца они представляют собою летопись падений, ошибок, преступлений человека. Среди чудес Едемского сада человек поверил лживым наветам искусителя (Быт. 3). Огражденный рукою благоволения Божия от суда, введенный в обновленную землю, человек сделался жертвою греха невоздержания (Быт. 9). Приведенный простертою мышцею Бога-Иеговы в страну Ханаанскую, он "оставил Господа и стал служить Ваалу и Астарте" (Суд. 2,13). Достигший высшей степени могущества и земной славы, получивший в свое распоряжение неисчислимые богатства и мирские источники, он отдал свою душу дочерям необрезанных (3 Цар. 11). Еще не успел замолкнуть голос, провозглашавший благословенные Евангельские истины, как уже Духу Святому пришлось предупреждать святых Божиих остерегаться "лютых волков", "отступления от веры" и всевозможных грехов (Деян. 20,29; 1 Тим. 4,1-3; 2 Тим. 3,1-5; 2 Петр. 2; Иуд.). И в довершение всего нам дано пророческое слово, свидетельствующее о человеческом отступлении от веры среди всего великолепия славы тысячелетия (Откр. 20,7-10).

Человек, таким образом, разрушает все. В какое бы высшее почетное звание вы его ни возвели, он в нем не устоит. Окружите его самыми значительными преимуществами - он не преминет ими злоупотребить. Излейте на него обилие благословений - он окажется неблагодарным. Поставьте его пред лицом постановлений Божиих, способных производить неотразимое действие на душу, - он исказит их. Таков человек. Такова человеческая природа даже в ее лучших проявлениях и при самой благоприятной обстановке.

Ввиду всего этого мы до некоторой степени приготовлены без особого удивления услышать вступительные слова рассматриваемой нами главы. "Падав и Авиуд, сыны Аароновы, взяли каждый свою кадильницу, и положили в них огня, и вложили в него курений, и принесли пред Господа огонь чуждый, которого Он не велел им" (ст. 1). Какой контраст с заключительной сценой рассмотренной нами части книги! Там все было сделано, "как повелел Господь"; явление славы Господней было следствием человеческого послушания голосу Божию. Здесь делается нечто, Богом "не поведенное", последствием чего является суд. Едва успели замолкнуть последние звуки победных возгласов, и вот уже готовы прорваться наружу отступления от предписанного Богом служения Ему. Благодаря небрежному отношению к повелению Божию человек умышленно выходит из положения, дарованного ему Богом. Только что посвященные на служение Богу священники тяжко нарушают исполнение порученных им Богом святых обязанностей. В чем же заключалась их вина? Были ли они лжесвященниками? Оказались ли они самозванцами в деле Божием? Нисколько. Они были сыновья Аароновы, истинные члены священнической семьи, священники, законно посвященные. Казалось, и служебные сосуды, и их священные одежды - все было в порядке. В чем же заключался их грех? Быть может, они обагрили человеческою кровью завесы скинии, или осквернили ее священные дворы преступлением, возмущающим нравственное чувство? Все эти предложения совершенно неуместны в данном случае; нам только сказано: "Принесли пред Господа огонь чуждый, которого Он не велел им." Вот в чем заключался их грех. В своем служении они отступили от ясно выраженного слова, от прямого повеления Господа, давшего им определенные указания о сущности и приемах их служения. Мы уже говорили, какою Божественною полнотою и точностью отличалось Слово Господа касательно всех подробностей священнослужения. Все было выражено так определенно, что не оставалось никакого пробела, который человек мог бы вздумать пополнить совершением обряда, казавшегося ему подходящим. "Вот, что повелел сделать Господь", -этого было вполне достаточно. Эти слова делали все ясным и простым. Со стороны человека не требовалось ничего, кроме готовности безусловного подчинения Божественному повелению. Но именно этого-то в человеке и не оказалось. Человек всегда противился хождению по узкому пути безусловного послушания Слову Божию. Извивы пути всегда имеют особенную привлекательность для жалкого человеческого сердца. "Воды краденые сладки, и утаенный хлеб приятен" (Пр. 9,17). Такова речь врага; но смиренное и послушное сердце полностью уверено, что только путь повиновения Слову Божию ведет к истинно "сладким" водам, дает "хлеб", могущий поистине назваться хлебом "приятным". Надав и Авиуд могли предполагать, что всякий огонь имеет равное значение, но им не следовало браться самим за решение этого вопроса. Им надлежало придерживаться Слова Божия; они поступили по своему усмотрению и пожали горькие плоды своеволия. "Не знает, что мертвецы там, и что в глубине преисподней зазванные ею" (Пр. 9,18).

"И вышел огонь от Господа, и сжег их, и умерли они пред лицом Господним" (ст. 2). Знаменательный, достойный нашего внимания факт: Иегова обитал среди Своего народа, чтобы управлять, судить и действовать согласно Своему Божественному естеству. В конце 9-й главы мы читаем: "И вышел огонь от Господа и сжег на жертвеннике всесожжение и тук." Этим Господь доказал Свое благоволение к жертве, предписанной Им. В 10-й главе, напротив, Его суд поражает впавших в заблуждение священнослужителей. Это двоякое действие того же самого огня. Жертва всесожжения обратилась в благовонное курение Господу; "огонь чуждый" был отвергнут с негодованием. Принесением первой жертвы Господь был прославлен; принятие последней жертвы навлекло бы на Него бесславие. Божественная благодать благоволила к тому, что прообразно представляло собою драгоценную жертву Христа; Божественная святость отвергала плод извращенной воли человека - воли особенно безобразной и отталкивающей от себя, когда она прикасается к святыням Господним.

"И сказал Моисей Аарону: вот, о чем говорил Господь, когда сказал: в приближающихся ко Мне освящусь и пред всем народом прославлюсь" (ст. 3). Все значение, вся слава установленного Богом завета зависели от строгого выполнения справедливых требований Иеговы. Если права Божий не признавались, если к ним относились с пренебрежением, все дело было испорчено. Если бы было позволено человеку осквернять святилище присутствия Божия "огнем чуждым", все остальное тогда потеряло бы свое значение. Ничто, кроме чистого огня, возженного на жертвеннике Божием и насыщенного "благовонным мелко истолченным курением", не должно было возноситься к Богу из священной кадильницы. Чудный прообраз истинно святого служения, предметом поклонения которого является Бог-Отец, сущностью - Христос и силою - Дух Святой. Нельзя допустить, чтобы человек вносил свои мысли или свои взгляды в Божие служение. Все его усилия приводят только к принесению Богу "огня чужого", каждения нечистого - к ложному служению. Все его наилучшие стремления в этом отношении окажутся преступлением в глазах Божиих.

Говоря это, я не имею в виду искренних усилий серьезно настроенных душ, ищущих примирения с Богом; я не имею в виду искренних усилий не просвещенной, но честной совести, направленных к получению прощения грехов делами закона или религиозными обрядами. По безграничному милосердию Божию эти усилия, конечно, приведут к восприятию очевидного и драгоценного Божия спасения. Они ясно доказывают чистосердечное искание мира, в то же время, однако, также доказывая, что мир еще не найден душою. Не существует ни одной души, искренне послушной самому слабому свету, освещающему разум, и не получившей в свое время большую меру света. "Имеющему приумножится" и: "Стезя праведных - как светило лучезарное, которое более и более светлеет до полного дня" (Пр. 4,18).

Все это просто и утешительно; но это не имеет никакого отношения к человеческому своеволию и к нечестивым намерениям человека заменить придуманными им приемами истинное служение и поклонение Богу. Изобретенные им самим способы служения Богу рано или поздно подвергнутся суду праведного Бога, не терпящего, чтобы права Его были попираемы. "В приближающихся ко Мне освящусь и пред всем народом прославлюсь" (ст. 3). Бог поступит с людьми согласно их отношению к Нему. Чистосердечно ищущие Бога, несомненно, найдут Его. Люди же, приближающиеся к Богу, чтобы поклоняться Ему, уже суть не искатели Бога: они уверены в том, что уже нашли Бога: но если и тогда их священные кадильницы наполнены нечистым огнем, если они воздают неправильное поклонение Богу, если топчут дворы Господни, предварительно не омывшись, не освятившись, не смирившись пред Господом; если они возлагают на жертвенник Его плоды своего преступного своеволия, к каким последствиям это приводит? К суду. Да, рано или поздно наступит суд Божий; хотя он, быть может, и замедлит, но наступит. Иначе и быть не может. И не только наступит день окончательного суда Божия; нет, небо и теперь отвергает поклонение, не имеющее своим предметом Бога, своим центром - Христа и своею силою Духа Святого. Святость Божия так же готова отвергнуть "огонь чуждый", как Его благость готова внимать самым слабым воздыханиям искреннего сердца. Он, "не угашающий льна курящего и не преломляющий трости надломленной", не может, однако, не осудить поклонения, не согласного с Его волею. Эта мысль вызывает нас на серьезные размышления, когда мы вспоминаем, что тысячи кадильниц, наполненных "огнем чуждым", возжигаются пред Богом в обширных дворах христианства. По преизобильной благости Своей да увеличит Господь число истинных поклонников, поклоняющихся Богу в духе и истине (Иоан. 4,23)! Насколько отраднее останавливать свои мысли на истинном поклонении, возносящемся из глубины искренних сердец к престолу Божию, чем хотя бы одну минуту думать о неправильно понятом служении Богу, которое раньше, чем мы думаем, навлечет на себя суды Божий. Все, по благодати Божией уверовавшие в прощение грехов ради искупительной крови Иисуса Христа, могут поклоняться Богу в духе и истине. Они знают истинный принцип, истинную сущность, истинную силу поклонения Богу. Все это познается только Божественным путем. Природному естеству, земле это чуждо. Это область духовная, небесная. Большая часть так называемого служения людей Богу на самом деле есть лишь возжигание "огня чуждого". Там нет ни чистого огня, ни чистого дивана; а потому это служение не может быть принято небом; и если мы не видим, чтобы суд Божий постигал приверженцев подобного служения, как он некогда поразил Надава и Авиуда, это зависит от того, что "Бог во Христе примирил с Собою мир, не вменяя людям преступлений их". Это не значит, что всякое служение благоугодно Богу, - это лишь доказывает милосердие Божие. Но уже близко время, когда "огонь чуждый" будет навеки потушен, когда облака нечистого курения не будут более омрачать престол Божий; когда чистое курение будет возноситься от освященных поклонников; когда все ложное будет уничтожено и когда вся Вселенная обратится в обширный чудный храм, где во веки веков будет воздаваться поклонение единственному истинному Богу - Отцу, Сыну и Святому Духу.

Именно этого ожидают искупленные Божий, и, благодарение Богу, еще немного, и все их горячие желания будут полностью удовлетворены, и удовлетворены навек; да, удовлетворены в такой мере, что каждый из них воскликнет, подобно царице Савской: "Вот, мне и в половину не сказано!" (3 Цар. 10,7). Господь да ускорит наступление этого блаженного часа!

Теперь возвратимся к рассмотрению нашей поучительной главы и постараемся воспользоваться заключающимися в ней спасительными истинами, потому что они особенно драгоценны в век, подобный нашему, когда "огонь чуждый" так охотно возжигается вокруг нас.

Удивительное, потрясающее впечатление производит в нас настроение, с которым Аарон вынес поразивший его удар суда Божия. "Аарон молчал" (ст. 3). Торжественная минута! Он видел пред собою двух своих сыновей, пораженных огнем Божественного правосудия. [Опасаясь, чтобы в уме читателя не возникло недоумения относительно участи, постигшей души Надава и Авиуда, я скажу, что нам никогда бы не следовало мучиться подобными вопросами В случаях, относящихся к Надаву и Авиуду (Лев. 10), к Корею и его сообщникам (Числ. 16), ко всему народу, пораженному в пустыне смертью, кроме Халева и Иисуса Навина (Числ. 14 и Евр. 3), к Ахану и семейству его (Иис. Нав. 7), к Анании и Сапфире (Деян. 5), к лицам, осужденным за небрежное отношение к трапезе Господней (1 Кор. 11), - во всех подобных случаях речь нимало не идет о спасении души. Мы лишь становимся свидетелями знаменательных действий Бога-Иеговы, управляющего Своим народом. Этот факт упрощает решение вопроса. Иегова некогда пребывал между херувимами ковчега завета, чтобы производить суд среди Своего народа; Дух Святой теперь пребывает в Церкви, чтобы все направлять и управлять всем, как того требует совершенство Его присутствия. Он самолично и фактически пребывает в Церкви, так что Ему лично солгали Анания и Сапфира, и Он совершил над ними Свой суд. Это было столь же положительное и непосредственное проявление Его правления, как суд, произведенный Им над Надавом Авиудом, Аханом и другими.

Это великая истина, и нам весьма важно усвоить ее Бог не только вступается за Своих служителей; Он и пребывает с ними и в них Во всех вопросах, великих и малых, должно рассчитывать на Него. Он пребывает с нами, чтобы утешать нас и помогать нам. Он также совершает суд и посылает нам наказание. Он готов восполнить нужды каждой минуты. Он входит во все наши обстоятельства. Вере остается лишь уповать на Него. "Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них" (Матф. 18,20). И несомненно, что там, где Он пребывает с нами, мы не имеем нужды ни в чем.] Еще за минуту пред этим стояли они пред ним, облеченные в славные, великолепные одежды - омытые, одетые и посвященные Богу. Вместе с ним они стояли пред лицом Господним, были помазаны и посвящены на священническое служение Богу. Вместе с ним они приносили Богу предписанные законом жертвы. Они были свидетелями явления народу славы Господней, видели, что огонь от Господа - Иеговы пал на жертвенник и сжег жертву.

Они слышали восторженные крики общества Израилева. Все это только что совершилось на глазах Аарона, и что же? Увы, оба сына лежали теперь пред ним мертвые; смерть поразила их. Огонь Господень, пищу которого только что составляла благоугодная Богу жертва, поразил осужденных на смерть; что он мог сказать? Ничего. "Аарон молчал". - "Я стал нем, не открываю уст моих, потому что Ты соделал это" (Пс. 38,10). То было действие руки Божией, и как ни тяжело она ложилась на него, по суждению крови и плоти, он мог лишь в молчании склониться пред Господом и в благоговении согласиться с Ним. "Я нем... потому что Ты соделал это." Именно так и надлежало ему отнестись к посещению Божию. Аарон сознавал, по всей вероятности, что все основы его дома были потрясены громом Божественного правосудия; и тем не менее он только молчал, только изумлялся; ему больше ничего не оставалось делать при виде этой тяжелой сцены. Отец лишался двух своих сыновей, потерял их ужасным образом, в потрясающей обстановке; это далеко не заурядный факт. Это являлось поразительным пояснением слов Псалмопевца: "Страшен Бог в великом сонме святых; страшен Он для всех окружающих Его" (Пс. 88,8). "Кто не убоится Тебя, Господи, и не прославит имени Твоего?" (Откр. 15,4). О, если бы мы научились смиренно ходить в присутствии Божием, научились, сняв обувь, с благоговением вступать во дворы Иеговы! Да будет наша священническая кадильница всегда наполнена ароматом многоразличного превосходства Христова, и да возжигает Сам Дух Святой ее священный огонь! Все остальное не только лишено значения, но и не благоугодно Богу. Все, произведенное природною силою человека, приводит к "огню чуждому" и навлекает на себя удары непреклонного правосудия Всемогущего Господа Бога. Будем же с полною искренностью и с великим благоговением постоянно пребывать пред лицом нашего Бога и Отца!

Да не теряет мужества и да не смущается ни одно искреннее, но робкое сердце. Часто случается, что именно те, которым следовало бы тревожиться, остаются безразличными, тогда как души, к которым Дух благодати обращает лишь слова утешения и ободрения, неправильно применяют к себе суровые предостережения Священного Писания. Сердце смиренное и сокрушенное, трепещущее пред Словом Господа, несомненно, благоугодно Ему; но нам следует помнить, что отец предостерегает своего ребенка не потому, что не признает его своим сыном, а наоборот; внимая голосу предостережений и пользуясь ими, сын этим самым доказывает наличие своей близости к отцу. Голос отца, даже если это голос сурового увещания, достигнет сыновнего сердца; но, конечно, он не способен возбудить в сердце увещеваемого сомнения в существовании родственной связи с говорящим. Было бы печально, если бы каждый выговор отца вызывал в сыне сомнение в его сыновних отношениях к нему. Суд, постигший семейство Аарона, не возбудил в нем вопроса, действительно ли он первосвященник Божий. Он должен был только показать ему, как ему следовало поступать сообразно с этим высоким и святым званием.

"Аарону же и Елеазару и Ифамару, сынам его, Моисей сказал: голов ваших не обнажайте и одежд ваших не раздирайте, чтобы вам не умереть и не нанести гнева на все общество. Но братья ваши, весь дом Израилев, могут плакать о сожженных, которых сожег Господь. И из дверей скинии собрания не выходите, чтобы не умереть вам: ибо на вас елей помазания Господня. И сделали по слову Моисея" (ст. 6-7)

Высокий сан, священное звание, святое священническое достоинство Аарона, Елеазара и Ифамара оставались неприкосновенными. Ни отступление от завета Божия, ни суд, постигший его, не должны были отразиться на тех, которые были облечены в священные ризы и на которых пребывал "елей помазания Господня". Это святое помазание ввело их в священную ограду, где их не достигало действие греха, смерти и суда. Пребывавшие вне этой ограды, жившие вдали от святилища люди, не посвященные в священники Божий, могли "плакать о сожженных"; что же касается Аарона и его сыновей, им надлежало пребывать в отправлении их священных обязанностей, невзирая на все случившееся. Им, священникам святилища, надлежало не плакать, а воздавать поклонение Богу. Они не должны были плакать при виде смерти; им приходилось преклоняться пред Божественным правосудием. "Огонь Господень" мог пасть и произвести праведный суд Божий; но для верного священнослужителя Всевышнего не было никакого дела до действия огня; служил ли огонь, поедавший жертву, выражением одобрения Божия, являлся ли он вестником негодования Божия, сжигавшим тех, кто приносил Господу "огонь чуждый" - священнослужитель мог только благоговейно преклоняться пред Божиими действиями. Этот огонь был очевидным проявлением присутствия Божия среди Израиля; выражал ли он благоволение, или же суд Божий - верные священнослужители Божий призваны были лишь славословить Господа.

Святое, важное поучение для души кроется во всем этом. Приведенные к Богу силою жертвенной крови и помазанием Духа Святого должны пребывать в сфере, свободной от человеческих влияний. Близость Божия до такой степени наполняет душу сознанием непогрешимости всех путей Божиих, дает такую уверенность в справедливости действий Господа, что мы можем прославлять Его, даже если по изволению Его мы понесли утрату в лице горячо любимого нами существа. Меня, быть может, спросят: разве мы призваны быть стоиками, оставаться бесчувственными ко всему? Я, в свою очередь, спрошу: были ли стоиками Аарон и его сыновья? Нет; но они были священниками Всевышнего. Не чувствовали ли они наравне с другими людьми? Да, но как священники, они преклонялись пред Богом. Это необыкновенно глубокая мысль. Это открывает пред нами горизонт мыслей, чувств, опытов, недоступных пониманию плотского человека, горизонт, ускользающий от него, какою бы утонченностью чувств, какою бы чувствительностью сердца он, по собственному своему суждению, ни обладал. Чтобы проникнуться сознанием всей глубины, всего значения, всей силы этой таинственной истины, нам должно в могуществе священнического помазания пребывать в святилище Господнем.

Этому некогда был призван научиться и пророк Иезекииль: "И было ко мне слово Господне: Сын человеческий! вот, Я возьму у тебя язвою утеху очей твоих; но ты не сетуй и не плачь, и слезы да не выступают у тебя.

Вздыхай в безмолвии; плача по умерших не совершай, но обвязывай себя повязкою, и обувай ноги твои в обувь твою, и бороды не закрывай, и хлеба от чужих не ешь. И после того, как говорил я поутру слово к народу, вечером умерла жена моя, и на другой день я сделал так, как поведено было мне" (Иез. 24,15-18). Мне скажут, что все это должно было послужить "знамением" для Израиля. Это правда; но это, однако, доказывает, что, как в пророческом, так и в священническом служении, мы должны стоять выше всех требований и всех влияний плоти и земли. Как сыновья Аарона, так и жена Иезекииля были отняты у них во мгновение ока, и, однако, ни первосвященник, ни пророк не могли обнажить свою голову и проливать слезы о случившемся.

Дорогой читатель, добились ли мы успехов в этой важной науке? Читатель, равно как и пишущий эти строки, вынужден будет, конечно, сделать то же прискорбное признание. Увы, слишком часто мы живем земною жизнью и "принимаем хлеб от чужих". Слишком часто мы отказываемся от своих священнических преимуществ, уступая влечению плоти и поддаваясь влиянию людей. Нам надлежит бодрствовать, дабы оградить себя от этих влияний. Ничто, кроме сознания близости Божией к нам, как к служителям Его, не в силах оградить наше сердце от действия зла или поддержать в нас духовность. Все верующие суть священнослужители Божий, и никто не может лишить их этого звания. Но хотя они и не могут потерять его, они могут серьезно отступать от выполнения возложенных на них обязанностей. Часто мы не даем себе отчета, смешивая эти два факта. Многие из нас, принимая в расчет только драгоценную истину относительно безопасного положения верующей души, упускают из виду возможность ее погрешностей в выполнении священнических ее обязанностей; другие, напротив, замечая главным образом свои промахи, сомневаются в своем спасении.

Мне хочется, чтобы мой читатель избежал обоих этих заблуждений. Для этого ему следует основательно усвоить Божественное учение о вечном спасении, принадлежащем каждому члену истинного священнического рода; но ему также еще следует и помнить, что он всегда близок к падению, и что ввиду этого он должен всегда бодрствовать и молиться, дабы не упасть. Все, возведенные в высокое звание священнослужителей Божиих, да сохранятся милостью Божией от всякого рода промахов и грехов, заключаются ли они в личных прегрешениях или же в принесении Богу одного из видов "огня чуждого", столь распространенном между верующими душами - все равно.

"И сказал Господь Аарону, говоря: Вина и крепких напитков не пей ты и сыны твои с тобою, когда входите в скинию собрания, чтобы не умереть. Это вечное постановление в роды ваши; чтобы вы могли отличить священное от несвященного и нечистое от чистого, и научать сынов Израилевых всем уставам, которые изрек им Господь чрез Моисея" (ст. 8-11).

Возбуждение, производимое вином и всякого рода возбуждающими средствами, нарушает спокойствие и равновесие души, необходимые для правильного исполнения священнического служения. Вместо того, чтобы возбуждать плоть, нам следовало бы считать ее полностью упраздненной. Только это может создать духовное настроение, дающее нам возможность надлежащим образом совершать служение во святилище, нелицеприятно отличать нечистое от чистого, правильно объяснять и передавать другим мысли Божий. Всякий должен решить для себя, что именно производит на него действие "вина или крепкого напитка". [Некоторые предполагают, что ввиду помещенного здесь указания относительно употребления вина, возможно, что Надав и Авиуд, под влиянием опьянения принесли Богу "огонь чуждый" Как бы то ни было, мы должны ценить оставленное нам здесь правило относительно обязательной духовности служителей Божиих Нам должно воз держиваться от всего, что действует на наш дух так же, как вино действует на нашу физическую природу.

Излишне говорить, насколько христианин должен избегать именно употребления вина или крепких напитков Страшно подумать, что христианин часто бывает рабом своей привычки, какова бы эта привычка ни была Это доказывает, что он не усмиряет и не порабощает своего тела, чтб и будет ему вменено в вину (1 Кор 9,27).] Следует признаться, что на нашу плоть действует возбуждающим образом весьма многое: богатство, тщеславие, политика, всякого рода соперничество. Все это возбуждает наше природное естество, делая нас совершенно неспособными пребывать в священническом служении. Если наше сердце полно чувства гордости, алчности или зависти, мы теряем способность дышать чистой атмосферой святилища и выполнять священные обязанности служителей Божиих. Люди твердят об эластичности человеческого духа, о его способности быстро переходить с одного предмета на другой. Но самая гениальная способность человека изменять свое настроение не может безнаказанно перенести его из светского водоворота литературных споров, коммерческих и политических расчетов в святое уединение святилища Господня; не может взгляд, омраченный видом земных соображений такого рода, сделать способным со свойственной служителю Божию точностью отличать "доброе от худого и чистое от нечистого" (гл. 5). Нет, дорогие читатели, священники Божий должны избегать "вина и крепких напитков". Путь их - путь святого отделения и удаления от зла. Они должны духом возноситься превыше как радостей, так и печалей земных. Единственное употребление, которое они должны делать для вина, это приносить его "на святом месте в возлияние Господу" (Числ. 28,7). Другими словами, сердца священников Божиих должны исполняться не радостью земною, а радостью небесною, радостью святилища. "Радость пред Господом подкрепление для них" (Неем. 8,10).

Несказанно важно для нас понять всю глубину святых уроков, только что преподанных нам. Мы очень нуждаемся в них - это неоспоримый факт. Если мы будем пренебрегать возложенной на нас как на служителей Божиих ответственностью, это отразится на всем нашем существе. При изучении положения в пустыне стана Израильского мы замечаем, что он заключал в себе как бы три круга; центром самого внутреннего из них являлось святилище Божие. Прежде всего мы здесь встречаем воинов (Числ. 1,2). Далее, вокруг скинии, были расположены члены колена Левиина - левиты (Числ. 3,9-16). В центре же стана жили священнослужители, священнодействовавшие в святилище Божием. Будем иметь в виду, что верующий призван выполнять обязанности каждого из вышеозначенных сословий. Он призван, подобно воину, к борьбе (Ефес. 6,11-17; 1 Тим. 1,18; 6,12; 2 Тим. 4,7). Подобно левиту, он служит по мере дарованной ему силы своим братьям в среде, предназначенной ему Богом (Матф. 25,14-15; Лук. 19,12-13). Как священник, он пребывает в служении Богу во святилище (Евр. 13,15-16; 1 Петр. 2,5.9). Последнее служение его пребудет вовек. Насколько, кроме того, мы окажемся способными достойным образом выполнять наше последнее назначение, настолько же нами будут свято выполнены и прочие обязанности, возложенные на нас. Итак, все, замедляющее добросовестное выполнение нами священнического служения, все, удаляющее нас от центра внутреннего круга, в котором нам дано пребывать, словом, все, могущее ослабить наше священническое отношение к Богу или отвратить от Господа наш взгляд, неминуемо лишает нас способности пребывать в служении, к которому мы призваны, влечет за собою поражение в борьбе, в которую мы призваны вступить.

Все это очень важные размышления. Необходимо серьезно углубиться в них. Будем стремиться иметь искреннее сердце, чистую совесть, чистое око, ясное духовное понимание истины. Мы должны ревностно и со всем постоянством искать все необходимое для нашей души; иначе нам не будет успеха ни в чем. Необходимо пребывать в постоянном личном общении с Богом; иначе наше служение людям будет бесплодно, безуспешны будут наши войны. Напрасно мы волнуемся, напрасно стараемся тем или иным "служить" ближнему, напрасно красноречиво говорим о всеоружии и борьбе христианина. Если мы не соблюдаем чистоты наших священнических одежд, если не оберегаем себя от всего, возбуждающего нашу человеческую природу, наше падение неизбежно. Священник должен тщательно хранить свое сердце - иначе пострадает дело левита, и поражен будет на войне воин.

Каждый, повторяю, должен дать себе ясный отчет, что для него является "вином и крепкими напитками", что его возбуждает, что понижает его духовный рост или омрачает его священническое око. Может быть, это торговля, интересующая вас, выставка или даже газета. Всякая безделица может оказывать на вас вредное действие в духовном отношении. Чем бы оно ни было, всякое возбуждение делает нас неспособными к выполнению священнического служения; если же мы не окажемся на высоте нашего священнического призвания, мы не будем в состоянии выполнить и остальной работы, потому что наши успехи во всех отношениях и во всех подробностях нашего служения всегда зависят от нашего пребывания в благоговейном поклонении Богу.

Исследуем же самих себя, подвергнем серьезной критике наши привычки, наши пути, наши мысли, наши вкусы, наши дружеские отношения с людьми; и когда, милостью Божией, мы откроем в себе что-либо, могущее хотя бы немного отвлечь нас от священного служения во святилище, чего бы это нам ни стоило, откажемся от всего этого. Не будем рабами привычки. Общение с Богом должно быть дороже всего нашему сердцу, и чем более будем мы ценить это общение, тем более мы будем бодрствовать и молиться; тем более будем остерегаться всего, что могло бы нас лишить этого, всего, что может возбудить нашу плоть, нас смутить или поколебать. [Быть может, некоторые подумают, что были случаи, в которых, на основании Лев. 10 9 допускалось употребление напитков, вредно влиявших на человека. "Вина и крепких напитков не пей ты и сыны твои с тобою, когда входите в скинию собрания." На это мы ответим, что верующий призван иметь не временное пребывание во святилище, но постоянно пребывать в нем, служа и вознося хвалу Господу. Там призваны мы "жить, двигаться и существовать" (Деян. 17,28). Чем более мы живем в присутствии Божием, тем тяжелее нам становится оставаться вдали от Бога; и никто из вкусивших блаженство жизни в присутствии Божием не позволит себе поверхностно смотреть на то, что нарушает его общение с Богом. Для духовного человека ничто на свете не заменит одного часа общения с Богом.]

"И сказал Моисей Аарону, и Елеазару и Ифамару, оставшимся сынам его: возьмите приношение хлебное, оставшееся от жертв Господних, и ешьте его пресное у жертвенника; ибо это великая святыня. И ешьте его на святом месте: ибо это участок твой и участок сынов твоих из жертв Господних; так мне повелено от Господа" (ст. 12-13).

Сохранить Божественное спокойствие при проявлении человеческой немощи - для нас одна из труднейших задач. Мы похожи на Давида, опечаленного тем, что Господь поразил Озу, простершего свою руку, чтобы придержать ковчег завета. "И устрашился Давид Бога в день тот, и сказал: как я внесу к себе ковчег Божий?" (1 Пар. 13.12). Необыкновенно трудно склониться пред судом Божиим и в то же время не усомниться в непреложности Божественных принципов. В такие минуты человек готов опустить высоко носимое им знамя, готов с высоты, занимаемой им, сойти на почву земную, человеческую. Мы должны остерегаться впадать в подобное искушение, тем более опасное, что мы думаем в таких случаях выказать смирение, неуверенность в себе, уничижить себя пред Богом. Несмотря на все случившееся, Аарон и его сыновья должны были вкушать жертву хлебного приношения на святом месте. Им дано было питаться ею не потому, что все обстояло благополучно, а потому, что написано: "это участок твой и... так мне повелено от Господа" (ст. 13). Хотя был совершен грех, их место во святилище оставалось за ними, и пребывавшие на этом месте имели дарованный им от Бога "участок". Хотя бы человек более тысячи раз оказывался неверным пред Богом, слово Господне не могло измениться; слово же это обещало служителям Божиим известные преимущества, пользоваться которыми им было дано право. Совершение преступления могло ли лишить священников Божиих пищи, их священного преимущества? Оставшиеся в живых должны ли голодать, потому что Надав и Авиуд принесли Господу "огонь чуждый?" Конечно, нет. Бог верен и не потерпит в Своем благословенном присутствии нужды в каком-либо из благ. Блудный сын может ошибаться, может блуждать вдали от Отца, может расточить свое имение и впасть в нищету; но слово: "дом Отца моего избыточествует хлебом" - останется верным вовек. "И грудь потрясания и плечо возношения ешьте на чистом месте, ты и сыновья твои, и дочери твои с тобою, ибо это дано в участок тебе и в участок сынам твоим из мирных жертв сынов Израилевых... и да будет это вечным участком тебе и сыновьям твоим с тобою, как повелел Господь" (ст. 14-15). Какою силою, каким постоянством дышат эти слова! Все члены священнической семьи, каковы бы ни были их силы и способности, должны питаться "грудью" и "плечом", олицетворяющими духовные чувствования и силу истинной "Жертвы мирной", воскресшей из мертвых и представшей пред Богом. Это драгоценное преимущество принадлежит им как "участок вечный", как "повеление Господне". Что бы ни случилось, благодаря этому все Божий постановления становятся твердыми и верными. Люди могут изменяться и впадать в грех; "огонь чуждый" может быть принесен Господу; но священническая Божия семья никогда не должна лишаться богатого и блаженного удела, назначенного ей Божественной любовью; подтверждением этого служит дарованное Божественной верностью вечное "повеление".

Нам, однако, необходимо делать разницу между преимуществами, принадлежащими всем членам семейства Аарона, как дочерям, так и сыновьям его, и другими, составлявшими удел только потомков мужского рода. Мы уже упоминали об этом при описании жертв. Некоторые благословения имеют общий характер и принадлежат всем верующим; другие могут быть поняты и испытаны лишь при наличии большей меры духовного понимания и священнического помазания. Совершенно бесполезно и даже преступно воображать, что мы обладаем этой высшей мерой духовного возраста, когда на самом деле мы ее не имеем. Насколько твердо мы должны держаться преимуществ, нам дарованных Богом, и неотъемлемых от нас, настолько же мы не вправе приписывать себе духовную способность, никогда еще не достигнутую нами. Конечно, нам следует жаждать достичь высшей степени священнического общения с Богом, самых возвышенных преимуществ служителей Господних; но желать чего-либо - еще не значит обладать желаемым.

Эта мысль прольет свет на последнюю часть нашей главы: "И козла жертвы за грех искал Моисей, и вот, он сожжен. И разгневался на Елеазара и Ифамара, оставшихся сынов Аароновых, и сказал: Почему вы не ели жертвы за грех на святом месте? ибо она святыня великая, и она дана вам, чтобы снимать грехи с общества и очищать их пред Господом. Вот, кровь ее не внесена внутрь святилища, а вы должны были есть ее на святом месте, как повелено мне. Аарон сказал Моисею: вот, сегодня принесли они жертву свою за грех и всесожжение свое пред Господом, и это случилось со мною; если я сегодня съем жертву за грех, будет ли это угодно Господу? И услышал Моисей и одобрил" (ст. 16-20).

Дочери Аарона не пользовались правом есть от "жертвы за грех". Это великое преимущество принадлежало исключительно его сынам; это преимущество прообразно изображало высший вид священнического служения. Есть от жертвы за грех - значило совершенно отождествляться с человеком, приносившим ее; для этого требовалась высшая степень посвящения и силы священства, выраженная в прообразе "сыновей Аароновых". В описываемом нами случае Аарон и его сыны, однако, не оказались способными устоять на высоте своего святого призвания. Так должно было бы быть; но этого, однако, на самом деле не было. "Это случилось со мною", - сказал Аарон. Прискорбная, достойная всякого сожаления ошибка! И, однако, сказано: "услышал Моисей и одобрил". Лучше открыто и искренне признаваться в нашем падении и в нашей небрежности, чем воображать, что мы обладаем духовною силою, когда на самом деле этого не существует.

Итак, десятая глава книги Левит начинается описанием сознательного греха и кончается изображением преступления по ошибке. Грех навлекает на себя Божий суд; ошибка покрывается Божественным снисхождением. Относительно возжигания "огня чуждого" ни малейшей снисходительности не могло быть оказано. Это было прямым попранием личного повеления Божия. Великая разница существует, очевидно, между сознательным нарушением определенной заповеди Божией и простой неспособностью вознестись до понимания Божественного преимущества. В первом случае речь идет о нанесении открытого бесславия Богу; во втором случае человек наносит своей душе вред, лишая этим самого себя благословения. В сущности, не следовало бы совершать ни одного из этих грехов, но разница между ними очевидна с первого взгляда.

Да даст нам Господь, по Своему бесконечному милосердию, блаженство постоянно обитать в сокровенном месте Его святого присутствия, пребывать в Его любви и питаться Его истиной. Это оградит нас от "огня чуждого" и "крепких напитков", т.е. от всякого рода ложного Богопочитания и поощрения наших природных вкусов. Это же сделает нас способными вникнуть во все особенности священнического служения и воспользоваться всеми преимуществами нашего священнического звания. Общение христианина с Богом подобно известному в ботанике растению, не терпящему никакого внешнего прикосновения к себе. Влияние внешнего мира неминуемо сказывается на нем. Оно развивается под благодатным действием небесной атмосферы; при ледяном же дуновении мира и человеческого разума оно непременно увядает. Будем помнить все это, и постараемся всегда жить в священном ограждении присутствия Божия. Там все чисто, там безопасность и блаженство.

Книга Левит, бесспорно, может быть названа "Руководством для священника". Она вполне походит на таковое. Книга эта полна руководящих правил для людей, которые желают проводить свою жизнь в тесном общении с Богом и в радостном служении пред Его лицом. Если бы израильтяне продолжали ходить с Богом-Иеговой, пребывая в благодати, которою Господь извел их из Египта, они сделались бы для Бога "царством священников и народом святым" (Исх. 19,6). Но этого израильтяне не сделали. Они отдалились от Господа. Они подвергли себя игу закона и не смогли его выполнить. Поэтому Иегове пришлось избрать особое колено, выделить из этого колена особое семейство, из этого семейства выбрать одного человека; ему и его дому было даровано великое преимущество приближаться к Богу в качестве Его священнослужителей.

Преимущества, связанные с подобным положением, были безмерно велики; но это положение было и в высшей степени ответственным. Оно требовало постоянного проявления большой духовной чуткости. "Ибо уста священника должны хранить ведение, и закона ищут от уст его; потому что он вестник Господа Саваофа" (Мал. 2,7). Священнику приходилось не только нести на себе суд за все общество перед Господом, но и передавать обществу Израилеву постановления Божий. Он должен был быть посредником, всегда готовым поддерживать отношения между Иеговою и Его народом. Он должен был не только знать мысли Божий для самого себя, но и уметь пояснять их народу. Все это требовало особой постоянной бдительности, неослабного внимания, непрестанного изучения богодухновенных страниц, дабы всецело проникнуться всеми правилами, суждениями, уставами, заповедями, всеми законами и повелениями Бога Израилева, чтобы быть в состоянии научать общество Израилево тому, что "должно было быть сделано".

Здесь не было места игре воображения, введению более или менее правдоподобных выводов человеческого разума, не было места ловким выдумкам человеческого приличия. Все предписания дышали Божественной определенностью и не допускающей противоречия авторитетностью слова: "Так повелел Господь". Подробное до малейших мелочей и полное пояснение жертв, обрядов и религиозных церемоний не требовало никакой переработки человеческим умом. Ему даже не дозволялось решать, какого рода жертву следовало приносить в тех или иных случаях или каким образом возносить ее Господу. Иегова заботился обо всем. Ни общество, ни священник не имели ни малейшего права прибавить или исполнить что-либо от себя; не имели права внушить кому-либо какое бы то ни было произвольное изменение во всем длинном ряде повелений закона Моисеева. Слово Господне управляло всем. Человеку оставалось только повиноваться.

Все это являлось несказанной милостью для послушного Богу сердца. Нельзя в достаточной мере оценить преимущество, которое дано нам в доступном для каждого из нас пользовании Божьими чудесами и в возможности черпать в них изо дня в день самые полные указания касательно всех подробностей нашей веры и нашего служения. Разбитая воля, смиренный дух, чистое око - вот в чем мы имеем нужду. Божественный Вождь исполнен всякого совершенства, превосходящего все наши желания. Больше нам ничего не надо. Допустить хотя бы на одну минуту мысль, что человеческая мудрость может или должна дополнить еще что-либо, значит нанести оскорбление святым книгам. Читая книгу Левит, никто не может не поражаться удивительною заботливостью, которую Бог Израилев явил в преподании Своему народу самых подробных указаний всего, относящегося к его служению и поклонению Богу. Самый поверхностный читатель не может остаться равнодушным к этому трогательному и поучительному факту.

Именно в наше время особенно важно повторить христианскому миру этот урок. Со всех сторон подымаются сомнения в Божественной законченности Священного Писания. В некоторых случаях эти сомнения выражаются открыто и умышленно; в других случаях они высказываются с меньшей откровенностью, внушаются вкрадчиво в виде намеков или предложений. Христианину, путнику в сем мире, прямо или косвенно внушается мысль, что Божественная карта недостаточно подробно указывает все сложные подробности его земного странствования; что со времени издания этой карты в океане жизни произошло столько перемен, что во многих случаях она не соответствует требованиям современного мореплавания. Ему говорят, что течения, морские приливы и отливы, берега, опоясывающие этот океан уже не имеют ничего общего с тем, что они представляли из себя несколько столетий тому назад, и что, следовательно, ему необходимо прибегнуть к помощи правил современного мореплавания, чтобы дополнить недостающее в древней карте, которая - это все-таки никем не отрицается - была, правда, вполне совершенна в то время, когда была составлена.

Горячее желание моего сердца заключается в том, чтобы читатель-христианин мог вполне уверенно ответить на оскорбление, наносимое драгоценной богодухновенной Книге, каждая строка которой исходит к нему из сердца Божия, и ответить на него пером, водимым Духом Святым. Мне хочется, чтобы читатель мог ответить на него, и тогда, когда это оскорбление представляет собою дерзкое кощунство, и когда оно является пред ним в форме ученого и правдоподобного умозаключения. В какую бы мантию оно ни облекалось - оно исходит от врага Христова, врага Библии, врага человеческой души. Если слово Божие действительно неполно, к чему это приведет нас? Куда мы обратимся? К кому мы пойдем, нуждаясь в помощи и свете, если Книга нашего Бога в каком-либо отношении действительно имеет погрешности? Бог говорит, что Его Книга может нас "приготовить ко всякому доброму делу" (2 Тим. 3,17). Человек отрицает это и говорит, что о многих вопросах Библия не высказывается определенно, тогда как нам необходимо их так или иначе разрешать. Кому мне следует верить? Богу или человеку? Всякому, сомневающемуся в Божественной полноте Библии, мы дадим такой ответ: "Или ты не "человек Божий", или дело, успех которого ты стараешься обеспечить, в сущности, не есть "доброе дело". Это вполне очевидно. Читая 2 Тим. 3,17, никто не может прийти к иному заключению.

Да проникнемся же мы более глубоким чувством полноты, величия и авторитетности Слова Божия! Эта сторона развития нашего внутреннего человека требует особенной обороны. Мы должны быть исполнены столь живым, столь сильным и столь постоянным сознанием высшей авторитетности Божественного собрания священных книг и его неоспоримой полноты для всех времен, всех стран, всех положений, для людей всех состояний, как для их личной жизни, так и в общественном, так и в духовном отношении, чтобы оказаться способными твердо противостоять всем стараниям врага уменьшить значение этого неоцененного сокровища. Да вторят наши сердца все более и более словам Псалмопевца: "Основание Слова Твоего истинно, и вечен всякий суд правды Твоей" (Пс. 118,160).

Все эти мысли были навеяны нам изучением одиннадцатой главы книги Левит. В ней, мы видим, Иегова дает удивительно подробное описание животных, птиц, рыб и пресмыкающихся и указывает Своему народу различные признаки, по которым он должен был отличать чистое от нечистого. Два последних стиха этой замечательной главы содержат в себе окончательный вывод этих постановлений: "Вот закон о скоте, о птицах, о всех животных, живущих в водах, и о всех животных, пресмыкающихся по земле, чтобы отличать нечистое от чистого, и животных, которые можно есть, от животных, которых есть не должно."

Что касается четвероногих животных, чистыми их делало наличие двух существенных условий: они должны были жевать жвачку, и их копыта должны были быть раздвоены. "Всякий скот, у которого раздвоены копыта, и на копытах глубокий разрез, и который жует жвачку, ешьте" (ст. 3). Наличие каждого из этих признаков в отдельности было бы недостаточным для достижения чистоты, обусловливаемой обрядом. Требовалось наличие их обоих вместе. Итак, этих двух признаков было вполне достаточно, чтобы израильтянин мог отличить чистое животное от нечистого, но при этом приносящему жертву не были открыты ни причина его принятия или его отвержения, ни внутренний смысл этих признаков; ныне же христианину доступно изучение той духовной истины, которая сокрыта под этими обрядовыми постановлениями.

Чему же нас научают две эти характерные черты чистого животного? Действие жвачки выражает собою "внутреннее перерабатывание" принятой пищи; раздвоенное же копыто являет собою характер внешней походки. Существует, как нам это известно, тесное соотношение между двумя этими явлениями в жизни христианина. Человек, пребывающий на злачных пажитях Слова Божия и внутренне усваивающий читаемое им, человек, способный сочетать мирное созерцание с молитвенным изучением Писаний, несомненно, проявит жизнь, служащую прославлению Того, Кто благоволил даровать нам Свое Слово, чтобы направлять наши пути и создавать наши привычки.

Приходится опасаться, что многие из читающих Библию не переваривают ее слов. Это два совершенно разных факта. Можно читать главу за главой, книгу за книгой, и в то же время не переварить ни одной строчки. Мы можем читать Библию как бы по принуждению, с холодным сердцем и без пользы для души; по недостатку способности пережевывания духовной пищи, при отсутствии пищеварительных органов мы не извлекаем из этого чтения ни малейшей пользы. Этого особенно следует остерегаться. Стадо, пасущееся на зеленых пажитях, может научить нас полезному уроку. Прежде всего оно собирает сочные травы; затем оно спокойно ложится, чтобы пережевать их.

Чудная и поразительная картина христианина, насыщающегося драгоценным содержанием богодухновенной Книги, затем внутренне усваивающего его. Да будет это так милостию Божией и с нами! Если бы мы более приучили себя считать Слово Божие необходимой и насущной пищей наших душ, мы дышали бы большею духовною силою, большею духовною свежестью. Будем остерегаться обратить чтение Библии в мертвую форму, в холодную обязанность, в навык религиозной рутины.

Так же осторожно следует относиться и к возвещению Слова Божия народу. Пусть те, которые поясняют Священные Писания своим ближним, прежде сами насыщаются ими и переваривают их для себя. Пусть они особенно внимательно читают и усваивают себе Слово; пусть делают это не для других, а для самих себя. Грустно видеть человека, постоянно занятого желанием дать пищу другому, тогда как сам он умирает от голода. Присутствующие же на общественном богослужении пусть слушают проповедь не машинально, не только по необходимости, а с искренним желанием "научиться и внутренне себе усвоить" слышимое ими Слово. Тогда духовное состояние и у учителей, и у учащихся будет хорошим; духовная жизнь получит пищу и поддержку, и все это отразится на их хождении в святости и чистоте.

Но будем помнить, что действие жвачки никогда не должно отделяться от наличия "раздвоенного копыта". Человек, обладавший несовершенным знанием "Руководства священника", мог при виде животного, при поверхностном взгляде на него, признать его чистым, что иногда было бы большим заблуждением. Более тщательное изучение Божественного указания, однако, скоро убедило бы его в необходимости обращать внимание также и на походку животного, замечать характер каждого его движения, удостовериться, раздвоены ли его копыта. "Только сих не ешьте из жующих жвачку и имеющих раздвоенные копыта: верблюда, потому что он жует жвачку, но копыта у него не раздвоены; не чист он для вас" и т.д. (ст. 4-6).

Было также недостаточно, с другой стороны, иметь и раздвоенные копыта, если при этом животное не жевало жвачки: "И свиньи (не ешьте), потому что копыта у ней раздвоены и на копытах разрез глубокий, но она не жует жвачки; нечиста она для вас" (ст. 7). Одним словом, два этих условия были неразделимы для признания животного чистым; что же касается духовного применения этого постановления, оно имеет громадное значение для нашей повседневной жизни. Внутренняя жизнь и внешнее хождение должны согласовываться между собою. Человек может утверждать, что любит Слово Божие и питается им, изучает его и пережевывает, насыщает им свою душу; но если следы хождения его по стезям жизни не отвечают требованиям Слова Божия, он нечист. С другой стороны, жизнь человека может отличаться фарисейской праведностью, но если хождение его не есть следствие его сокровенной жизни в Боге, оно, в сущности, не имеет никакой цены. В душе должен существовать Божественный принцип, воспринимающий и усваивающий злачную пищу Слова Божия; иначе наше хождение останется без плода. Цена каждого из этих свойств зависит от неразделимости его связи с другим свойством. Это невольно напоминает нам знаменательное изречение Первого послания апостола Иоанна, в котором он дает нам два признака, по которым можно узнать детей Божиих: "Дети Божий и дети дьявола узнаются так: всякий, не делающий правды, не есть от Бога, равно и не любящий брата своего" (1 Иоан. 3,10). Здесь мы имеем пред собою две великие характерные черты жизни вечной", свойственной всем истинно верующим, а именно: правду и любовь - наружный и внутренний знаки. Они должны быть неразделимы. Некоторые христиане всеми силами стремятся к так называемой любви; другие ревнуют о правде. С Божией точки зрения, одно не может существовать без другого. Если так называемая любовь существует при отсутствии жизненной правды, в сущности, она рано или поздно обратится в слабоволие и распущенность, терпящие всякое заблуждение, всякое зло. Если же так называемая правда чужда любви, она непременно сведется к фарисейскому духу резкости, гордости, эгоизма, жалким основанием которого служит стремление к прославлению своей личности. Но там, где ощущается сила Божественной жизни, там всегда окажется и внутренняя любовь, соединенная с искренней правдой. Из этих двух элементов создается истинный характер христианина. Необходимо иметь любовь, стоящую на стороне всего, исходящего от Бога, и в то же время святость, с ужасом отступающую пред всем, что идет от сатаны.

Теперь рассмотрим обрядовую сторону служения левитов относительно всех "животных, живущих в водах". Здесь мы снова встречаемся с двумя отличительными признаками. "Из всех животных, которые в воде, ешьте сих: у которых есть перья и чешуя в воде, в морях ли или реках, тех ешьте. А все те, у которых нет перьев и чешуи, в морях ли или живущего в водах, скверны для вас" (ст. 9-10).

Требовалось два условия для признания рыбы чистой по обряду, а именно - присутствие "перьев и чешуи", очевидно, представлявших собою ценные качества, дававшие известного рода приспособленность к пребыванию в той среде, которая была предназначена животному для обитания.

Но это еще не все. Я полагаю, что нам дано преимущество в естественных качествах, которыми Бог наделил творения, живущие в водах, отметить некоторые духовные свойства, присущие христианской жизни. Если рыба нуждается в плавниках для движения в воде и в чешуе, чтобы оказывать необходимое сопротивление среде, в которой она призвана жить, верующая душа также имеет насущную нужду в духовной силе, делающей ее способной проходить чрез окружающий ее мир, и в то же время в способности противиться его влиянию, не проникаться его духом и сторониться его. Это драгоценные качества. Плавники и чешуя исполнены значения и поучения для христианина. Прообразно они представляют собою два свойства, в которых мы особенно нуждаемся: духовное мужество, чтобы неуклонно идти вперед в среде, окружающей нас, и силу хранить себя от ее влияния на нас. Отсутствие одного из этих свойств уничтожает действие другого. Бесполезно обладать способностью проходить чрез этот мир, если мы не умеем противостоять его дурному влиянию; и хотя бы, с другой стороны, мы и были способны противостоять пагубному влиянию мира, все это оказалось бы бесполезным при нашем неумении идти вперед.

Все поведение христианина должно свидетельствовать о том, что он - странник и пришелец на земле. Его девизом должно быть слово "вперед" - всегда и только вперед. Каковы бы ни были его жизненные обстоятельства, его взор должен быть устремлен на небесное, нетленное жилище. Милостью Божией ему дарована духовная способность продвигаться вперед, победоносно преодолевать все препятствия и осуществлять горячие стремления возрожденной свыше души. И, мужественно пробивая свой путь к небесам, его душа должна пребывать во всеоружии Божием и тщательно охранять себя от всякого влияния, идущего извне.

О, если бы мы ощущали большую нужду подвигаться вперед; если бы наши сердца всегда исполнялись небесными стремлениями! Побольше святой устойчивости души, побольше отрешенности от этого легкомысленного мира! Как мы будем славить Господа за изучение прообразных теней книги Левит, если благодаря ей мы научимся больше желать приобретения Божиих даров, хотя и слабо изображенных нами, но тем не менее столь необходимых нам!

В стихах 13-24 нашей главы мы находим закон относительно птиц. Все птицы, принадлежавшие к отряду хищных, т.е. все птицы, питавшиеся мясом, были нечисты. Птицы всеядные, или питавшиеся, чем попало, также были нечисты. Все птицы, хотя и обладающие способностью подыматься к небу, но в то же время тяготеющие к земле, были нечисты. В последнем случае существовало несколько исключений (ст. 21-22); но общее правило, основной принцип и неизменное постановление отличались категоричностью: "Все животные пресмыкающиеся, крылатые, ходящие на четырех ногах, скверны для вас" (ст. 20). Все это дышит для нас очевидной поучительностью. Птицы, питавшиеся мясом, птицы, питавшиеся, чем попало, и все крылатые пресмыкающиеся должны были быть нечистыми для Израиля Божия, потому что Бог Израилев признал их нечистыми; сердце, настроенное духовно, охотно согласится со справедливостью подобного постановления. В привычках трех вышеназванных птиц мы не только видим мудрую причину, заставлявшую признавать их нечистыми, но еще открываем в них и изображение всего того, от чего истинный христианин должен всячески себя оберегать. Он должен отстраняться от всякого влияния плоти. Тем более он не может питаться без разбору всем, что встречается ему на пути. Он должен исследовать различие предметов; должен наблюдать, "как он слушает" (Лук. 8,18); должен проявлять дух распознания, духовное суждение, вкусы небесные. Он должен, так сказать, применять к делу свои крылья; на крыльях веры он должен возноситься в небесную обитель, принадлежащую ему. Другими словами, в христианине не должно быть ничего низменного, ничего неясного, ничего нечистого. [К христианину всегда следовало бы иметь возможность применить слови поэта, так выражающегося о птице: "Хотя бы порой крылом она земли касалась, Все ж видно, в высоте парить способность ей дана".]

Относительно же пресмыкающихся давалось одно общее правило: "Всякое животное, пресмыкающееся по земле, скверно для вас; не должно есть его" (ст. 41). Чудно размышлять о великодушной благости Божией! Бог снизошел даже до издания законов относительно ползающего по земле гада! Он не хотел оставить Свой народ в неведении даже относительно мелочей. "Руководство для священника" заключало в себе самые обширные указания во всех отношениях. Бог хотел охранить Свой народ от всякой нечистоты, происходящей от соприкосновения с чем-либо нечистым. Израильтяне не принадлежали самим себе, а следовательно и не могли поступать по своему личному усмотрению. Они были собственностью Иеговы; Его имя покоилось на них; они были отождествлены с Ним. Его Слово должно было во всем быть руководящей нитью их жизни. В нем они должны были найти указание священного значения животных, птиц, рыб и пресмыкающихся. В своих суждениях о них им не следовало опираться на свои собственные мысли, руководствоваться своим разумом или воображением. Слово Божие должно было быть единственным их руководителем. Другие народы могли есть все по своему личному усмотрению; но Израиль имел великое преимущество питаться только угодным Господу.

Народ Божий был призван ограждать себя не только от употребления в пищу нечистого; даже всякое прикосновение к нечистому было запрещено ему (см. ст. 8,24.26-28.31-41). Ни один член израильского общества не мог прикоснуться к чему-либо нечистому и при этом не заразиться нечистотою. Этот принцип подробно изложен в законе и у пророков: "Так говорит Господь Саваоф: спроси священников о законе, скажи: Если бы кто нес освященное мясо в поле одежды своей, и полою своею коснулся хлеба, или чего-либо вареного, или вина, или елея, или какой-нибудь пищи, - сделается ли это священным? И отвечали священники и сказали: нет. Потом сказал Аггей: а если прикоснется ко всему этому кто-либо осквернившийся от прикосновения к мертвецу, сделается ли это нечистым? И отвечали священники и сказали: будет нечистым" (Агг. 2,1-1-13). Иегова желал видеть Свой народ святым во всех отношениях. Он не мог ни употреблять в пищу нечистое, ни прикасаться к нему. "Не оскверняйте душ ваших каким-либо животным пресмыкающимся, и не делайте себя чрез них нечистыми, чтобы быть чрез них нечистыми" (ст. 43). Далее дается и основная причина, требующая безусловного отделения от всякой нечистоты: "Ибо Я Господь, Бог ваш: освящайтесь и будьте святы, ибо Я свят, и не оскверняйте душ ваших каким-либо животным, ползающим по земле. Ибо Я Господь, выведший вас из земли Египетской, чтобы быть вашим Богом. Итак будьте святы, потому что Я свят" (ст. 44-45).

Важно видеть, что личная святость служителей Божиих, полное отделение их от всякого рода зла и нечистоты вытекают из их отношения к Богу. Это не держится на принципе: "Остановись, не подходи ко мне, потому что я свят для тебя" (Ис. 65,5); это является прямым последствием факта: "Бог свят", потому и все, приходящие в соприкосновение с Ним, должны также быть святы. Богу, во всяком случае, подобает иметь святой народ. "Откровения Твои несомненно верны. Дому Твоему, Господи, принадлежит святость на долгие дни" (Пс. 92,5). Что, если не святость, принадлежит дому Господню? Если бы израильтянину предложили вопрос: "Почему пренебрегаете вы так гадом, ползущим по земле?" он ответил бы: "Иегова свят, а я Ему принадлежу. Он сказал: Не прикасайся!" Так и в настоящее время, если христианина спрашивают, почему он отстраняется в мире от многого, чем интересуются люди сего мира, ответ его должен быть таков: "Отец мой свят!" Вот истинный принцип личной святости. Чем более мы углубляемся в созерцание святости Божией, чем более мы уясняем силу наших отношений во Христе с Богом чрез посредство Духа Святого, тем более святости появится в нашей жизни. Нельзя преуспевать в состоянии святости, возложенной на верующую душу; но существует и должен существовать успех в усвоении нами понимания, опыта и жизненного проявления этой святости. Никогда не следует смешивать этих понятий. Все верующие души поставлены в одинаковые условия святости и освящения; но применение их в практике бесконечно разнообразно. Это легко понять: условия, в которые мы перенесены, происходят от нашего сближения с Богом кровью креста; применение же к жизни зависит от нашего пребывания в Боге силою Духа Святого. Это не значит стремиться к недосягаемому, не значит стараться достичь высшей по сравнению с другими святости, как бы сделаться лучше других. Подобные соображения недостойны духовно мыслящего человека. Но если, по великой благости Своей, Бог снизошел к нам и возносит нас в святую высоту Своего блаженного присутствия в общении со Христом, не имеет ли Он права предписать нам, каково должно быть наше настроение как душ, приближенных к Богу? Кто решился бы оспаривать столь очевидную истину? И далее, не призваны ли мы стараться пребывать в настроении, предписанном нам Богом? Превозносимся ли мы духом, поступая так? Объяснялся ли гордым превозношением ума отказ израильтянина прикасаться к пресмыкающемуся животному? Нет; напротив, прикасаясь к нему, он доказал бы этим свою дерзость и пагубное превозношение своего ума. Правда, возможно, что его поведение осталось бы непонятным и не оцененным для необрезанного чужеземца, но это не имело ровно никакого значения. Иегова сказал: "Не прикасайтесь", не потому, что израильтянин отличался большей святостью, чем чужеземец, а потому, что Иегова был свят, а Израиль принадлежал Ему. Только глаз и сердце, обрезанные законом Божиим, могли отличить чистое от нечистого. Необрезанный не видел между ними никакой разницы. Так будет всегда. Лишь чада Премудрости способны оправдывать и одобрять ее небесные пути.

Прежде, чем закончить изучение одиннадцатой главы книги Левит, мы можем, с пользой для наших душ, сравнить ее с десятой главой Деяний, ст. 11-16. Как странно должно было апостолу Петру, воспитанному с детства в соблюдении закона Моисеева, увидеть спускающийся с неба сосуд, в котором "находились всякие земные четвероногие, звери, пресмыкающиеся и птицы небесные"; и не только видеть наполненный таким образом сосуд, но и слышать голос, говорящий: "Встань, Петр, заколи и ешь." Непостижимый факт! Как есть, предварительно не рассмотрев копыт и привычек животных! Этого, однако, от него здесь не требовалось: сосуд и его содержимое спустились к нему с неба. Этого было достаточно. Иудей мог встать в рамки иудейских постановлений, мог воскликнуть: "Нет, Господи, я никогда не ел ничего скверного или нечистого"; но поток Божественной благодати уже величественно сокрушал эти преграды, поглощая своим непреодолимым течением всякие препятствия, сообщая всему небесную чистоту властными чудными словами: "Что Бог очистил, того ты не почитай нечистым." Когда Бог очищал сосуд, его содержимое утрачивало свое значение. Автор книги Левит имел намерение вознести мысли Своего служителя превыше созданных этой Книгой рамок, открыть им все величие небесной благодати. Он хотел научить его, что истинная чистота, требуемая небом, должна была более выражаться не в способности пережевывания пищи, в наличии раздвоенного копыта или какого-либо иного наружного знака, а в омытии греховной нечистоты кровью Агнца, очищающею от всякого греха; верующему, достигшему этого очищения, открывается доступ в небесные дворы, основанием которых служат сапфиры.

Иудею приходилось учиться возвышенному уроку. То был Божественный урок, при свете которого должны были растаять тени ветхозаветного домостроительства. Рука высшей благости отверзла врата царства, не допуская туда, однако, ничего нечистого. Ничто нечистое не может проникнуть на небо; но признаком чистоты теперь уже являлось не раздвоенное копыто, а исключительно слова: "Что Бог очистил." Когда Бог очищает человека, человек, несомненно, будет чист. Апостолу Петру предстояло идти открывать врата царства Божия язычникам, как он уже открывал их иудеям, и его ветхозаветному сердцу следовало расшириться. Ему надлежало подняться над уровнем теней уже минувших времен при ярком свете, сиявшем из отверзтого неба во имя принесенной Христом системы еврейских предрассудков и погрузиться в глубину океана благодати, готового разлиться по всему погибшему миру. Ему пришлось также научиться, что мера, определявшая истинную чистоту, меняет свой плотской, обрядный, земной характер, становясь духовной, нравственной и небесной. Мы должны, таким образом, сознаться, что апостол обрезания научился великим истинам на крыше дома Симона-кожевника. Они обладали высшей способностью смягчить, расширить и возвысить душу, воспитанную под влиянием стеснительной для духа системы еврейских постановлений. Мы славим Господа за эти драгоценные поучения. Мы славим Его за чудное, высокое положение, в которое Он возвел нас кровью креста. Мы славим Его за то, что мы больше не подавлены предписаниями закона: "Не прикасайся, не вкушай, не дотрагивайся" (Кол. 2.21); за то, что Его Слово возвещает нам, что "всякое творение Божие хорошо, и ничто не предосудительно, если принимается с благодарением, потому что освящается Словом Божиим и молитвою" (1 Тим. 4,4-5).

Этот краткий раздел нашей книги дает нам двоякое поучение: во-первых, о человеческой испорченности, а затем - о Божией помощи человеку в этом отношении. Способ выражения необычен, но суть поучения очень ясна и выразительна. Этот урок глубоко унизителен и в то же время божественно утешителен для нас. Каждое место Священного Писания, непосредственно открываемое и примененное к нашей душе силою Духа Святого, должно выводить нас "из себя", ведя ко Христу. Везде, где мы усматриваем свою падшую природу, все равно, проявляется ли она в начале своей истории, в нашем зачатии, в ее рождении, или же в каком-либо другом периоде ее существования, начиная от зачатия во чреве и до самого гроба, она запечатлена двойной печатью несостоятельности и нечистоты. Человек иногда склонен забывать это среди блеска, славы, богатства и почестей человеческой жизни. Человеческое сердце изобретательно для нахождения средств сокрытия своего унижения. Оно изыскивает различные способы, чтобы украсить, позолотить свою наготу, придавая ей вид мнимой силы и славы; но все это только суета. Стоит видеть, как человек, жалкое, беспомощное существо, входит в мир; стоит посмотреть, как он уходит из этого мира, скрываясь под глыбами земли, чтобы полностью убедиться в ничтожестве его гордости, в суетности всей его славы. Люди, над земною стезею которых сияла так называемая слава, вошли в мир нагими и немощными, и ушли из него чрез болезнь и смерть.

И это еще не все. Характерной чертой появления человека в мире служит не только его немощь; он еще заражен и нечистотой. "В беззаконии, - говорит Псалмопевец, - я зачат, и во грехе родила меня мать моя" (Пс. 50,7). "И как быть чистым рожденному женщиной?" (Иов. 25,4). Из рассматриваемой нами главы мы узнаем, что зачатие и рождение младенца мужского пола влекло за собою "семь дней" установленной законом нечистоты матери с тридцатитрехдневным отлучением ее от святилища, а в случае рождения дочери сроки эти удваивались. Не исполнено ли все это для нас значения? Не извлекаем ли мы из этого унизительный для нас урок? Не возвещает ли нам это образом, вполне очевидным для нас, что человек "нечист" и нуждается в искупительной крови для своего очищения? Человек воображает, что может создать в себе свою собственную праведность. Он гордо прославляет достоинство человеческого естества. С надменным видом и дерзкой походкой он проходит чрез сцену этой жизни; но если бы он захотел дать себе труд сосредоточиться в себе и обдумать содержание этой коротенькой главы изучаемой нами книги, тотчас же исчезли бы его гордость, его тщеславие, сознание его достоинства и его личной праведности; он сумел бы тогда найти вместо них прочное основание всякого истинного достоинства, а также источник Божественной праведности в кресте Господа нашего Иисуса Христа.

Тень креста проходит пред нами в рассматриваемой нами главе прежде всего в обрезании "младенца мужского пола", делавшим его членом Израиля Божия, а затем в жертве всесожжения и жертве за грех, очищавших мать от всякой нечистоты, восстанавливавших ее права и снова вводивших ее во святилище и в соприкосновение со святынями. "По окончании дней очищения своего за сына или за дочь, она должна принести однолетнего агнца во всесожжение и молодого голубя или горлицу в жертву за грех, ко входу в скинию собрания к священнику. Он принесет это пред Господа и очистит ее, и она будет чиста от течения крови ее. Вот закон о родившей младенца мужского или женского пола" (ст. 6-7). Два вида смерти Христовой, прообразно изображенные здесь, являют собою единственное средство для полного снятия с нас присущей нам от рождения нечистоты. Жертва всесожжения представляет собою Христову смерть, по оценке Божией; жертва за грех, в свою очередь, представляет Христову смерть по отношению к восполнению нужд грешника. "Если же она не в состоянии принести агнца, то пусть возьмет двух горлиц, или двух молодых голубей, одного во всесожжение, а другого в жертву за грех, и очистит ее священник, и она будет чиста" (Лев. 12,8). Только пролитие крови могло очистить грехи. Только крест освобождает человека от его немощи и природной нечистоты. Везде, где вера усваивает сущность чудного крестного подвига, является и полное очищение от греха. Сознание, конечно, может быть слабым, вера может колебаться, опыт часто оказывается недостаточным, но на радость и утешение своей души да даст читатель себе отчет, что его очищение заключается не в глубине его опыта, не в устойчивости его веры, не в силе его сознания; его очищает исключительно Божественное значение, неизменная действенность крови Иисуса. Это дает душе великий покой. Принесенная на кресте жертва относится в одинаковой мере к каждому члену Израиля Божия, каково бы ни было его положение в собрании. Нежная заботливость Бога милосердия обнаруживается в том, что кровь горлицы имела в приношении бедняка ту же силу, которую имела для богатого жертвенная кровь агнца. Безмерно великое значение искупительной жертвы было одинаково присуще обоим и явлено обеими жертвами. Будь это не так, несостоятельный израильтянин, в обязанность которого вменялось приношение жертв для очищения от нечистоты, имел бы право при виде многочисленных стад своего богатого соседа воскликнуть: "Увы! что мне делать? Каким путем я получу очищение? Каким путем я займу прежнее место и буду восстановлен в своих правах среди общества Божия? У меня нет ни стад, ни скота. Я жалок и нищ!" Но, благодарение Богу, подобный случай был предусмотрен, и человек, занимавший подобное положение, получал указания, как ему надлежало действовать. Ему стоило только приобрести молодого голубя или горлицу. Та же чудная и совершенная благость сказывается в случае с прокаженным в 14-й главе нашей книги: "Если же он беден и не имеет достатка, то пусть возьмет... и т.д. И принесет одну из горлиц, или одного из молодых голубей, что достанет рука очищаемого... Вот закон о прокаженном, который во время своего очищения не имеет достатка" (ст. 21, 30-32).

Благодать Божия находит человеческую немощь, где бы она ни таилась и какова бы она ни была. Жертвенная кровь доступна самому смиренному, самому бедному, самому слабому грешнику. Все, имеющие в ней нужду, могут пользоваться ею. Если он беден - будет ли он тогда отвергнут? Нет, Бог Израилев не способен так поступать с бедными и неимущими. Глубокое ободрение почерпнут последние в чудном изречении: "Что достанет рука очищаемого." Какая всеобъемлющая благодать Божия! Евангелие возвещено бедным. Никто не может сказать: "Кровь Христова была для меня недоступна!" Каждому можно предложить вопрос: "Как близко вы желаете подойти к этой крови?" - "Я приблизил правду Мою, она не далеко, говорит Господь" (Ис. 46,13). Насколько же она приблизилась к нам? Настолько, что "неделающему, но верующему в Того, Кто оправдывает нечестивого, вера его вменяется в праведность" (Рим. 4.5). И еще: "Близко к тебе слово". Насколько же оно близко к тебе? Настолько, что "если ты устами твоими будешь исповедовать Иисуса Господом, и сердцем твоим веровать, что Бог воскресил Его из мертвых, то спасешься" (Рим. 10,8-9). Затем читаем мы еще и чудное, трогательное приглашение: "Жаждущие! идите все к водам; даже и вы, у которых нет серебра, идите, покупайте и ешьте!" (Ис. 55,1).

Какою несравненною благодатью дышат слова изречений: "Не делающему" и "у которых нет серебра!" Они настолько же свойственны Божию естеству, насколько противоречат естеству человеческому. Спасение дается нам так же даром, как и воздух, которым мы дышим. Мы ли создали воздух? Мы ли придумали элементы, его составляющие? Нет, но мы пользуемся им, и, пользуясь им, можем жить и действовать для Того, Кто его создал. То же относится и к вопросу о спасении. Мы получаем спасение, ничего не сделав для этого. Мы пользуемся богатствами другого; мы успокаиваемся на деле, совершенном другим; и при этом, питаясь и покоясь таким образом, мы делаемся способными работать для Того, на Чьем подвиге покоимся и Чьими богатствами пользуемся. Это великая особенность Евангелия, необъяснимая на почве легализма (подзаконности), но полностью ясная для веры. Благодать Божия с наслаждением восполняет нужды тех, у которых "нет средств" для их удовлетворения.

Находим мы и еще один драгоценный урок в этой двенадцатой главе книги Левит. Мы в ней не только открываем благость Божию к неимущим, но, сопоставляя последние стихи с Лук. 2,24, и узнаем, до какой глубины снисходит Бог, дабы явить нам Свою благодать. Господь Иисус Христос, Бог, явленный во плоти, чистый и непорочный Агнец, Святой Божий, не знавший греха, родился от жены, и Жена эта - о, чудная тайна! - восприняв во чреве и родив это чистое, совершенное, святое и непорочное тело, должна была пройти чрез постановления священного обряда и по закону Моисееву выполнить узаконенные дни очищения. И Божественная благодать сказывается не только в том факте, что и ей пришлось пройти чрез обряд очищения, но и в том, как это совершилось. Она принесла "в жертву по реченному в законе Господнем, "две горлицы или двух птенцов голубиных" (Лук. 2,24). Это простое обстоятельство показывает нам, что люди, считавшиеся родителями Господа Иисуса, были до такой степени бедны, что им пришлось воспользоваться трогательным позволением закона, предназначенным для тех, которые за неимением средств не могли принести в жертву всесожжения агнца. На какие размышления наводит нас эта мысль! Господь славы, Всемогущий Бог, Владыка неба и земли, Тот, Кому принадлежат все богатства мира, все "звери в лесу и скот на тысяче гор" (Пс. 49,10), - благоволил прийти в мир, созданный Его руками, в тесных обстоятельствах скромной человеческой жизни. Домостроительство во время действия закона о левитах делало уступки бедным, и Мать Иисусова воспользовалась ими. Господь Иисус не вошел в мир среди великих и благородных сынов мира сего. Он принадлежал к числу особенно бедных людей. Он занял место среди неимущих. "Ибо вы знаете благодать Господа нашего Иисуса Христа, что Он, будучи богат, обнищал ради вас, дабы вы обогатились Его нищетою" (2 Кор. 8,9).

Да соделает Господь нас способными всегда с радостью питаться драгоценною благодатью Господа Иисуса Христа, которою мы были облагодатствованы в этой жизни и для всей вечности! Он отказывался от всего, от чего могла отказаться любовь, дабы мы исполнились всяким благом. Он совлекся, чтобы нам облечься. Он умер, дабы мы могли жить. В величии Своей благости Он с высоты Божественной славы снизошел до крайней глубины человеческой нищеты, чтобы поднять нас из праха природной испорченности и посадить с князьями Его народа навсегда (Пс. 112,7-8). Сознание этой благости Божией, пробужденное в наших сердцах силою Духа Святого, да научит нас доверяться с большею решимостью Тому, Кому мы обязаны нашим временным и вечным блаженством, нашими богатствами, нашей жизнью, всем, что у нас есть.

Из всех обязанностей, возложенных на священника законом Моисеевым, ни один из вопросов не требовал такого тщательного внимания, не требовал более точного согласования с указаниями "Божественного Руководства", как определение наличия и правильное лечение проказы. Этот факт бросается в глаза каждому, внимательно изучающему важную часть нашей книги, к рассмотрению которой приступаем и мы.

Священнику приходилось тщательно соблюдать два условия, а именно: охранять чистоту общества, и в то же время соблюдать милосердие, которое не могло допустить изоляцию какого-либо члена общества без наличия вполне определенных причин. Святость не могла допустить, чтобы человек, подлежавший изоляции, пребывал в обществе; с другой стороны, милосердие не допускало, чтобы кто-либо, имевший право на пребывание в обществе, был изолирован от него. Ввиду этого священник имел великую нужду в бдительности, спокойствии, мудрости, терпении, любви и большом опыте. Некоторые симптомы могли показаться ему маловажными, тогда как на самом деле они имели большое значение; другие болезненные явления могли иметь много сходного с проказою, ничего, однако, общего с нею не имея. Поэтому от священника требовалось большое внимание и высшее хладнокровие. Слишком скоро составленное суждение, слишком поспешный вывод могли повлечь за собою самые серьезные последствия как по отношению к обществу, так и относительно одного из его членов.

Этим объясняется частое повторение следующих выражений: "Священник осмотрит"; "священник имеющего язву должен заключить на семь дней; - и "в седьмой день священник осмотрит его"; "если язва остается в своем виде, и не распространяется язва по коже, то священник должен заключить его на другие семь дней; в седьмой день опять священник осмотрит его." Ни один из вопросов не было позволено решать поспешно. Не позволялось составлять свое мнение понаслышке. Личное исследование, священническое распознавание, спокойное размышление, строгое согласование с написанным словом, т.е. со святым и непогрешимым "Божественным Руководством" - все это вменялось священнику в обязанность, если он задавался мыслью иметь здравое суждение в каждом отдельном случае. Ни в чем он не мог руководствоваться своими собственными мыслями, своими собственными чувствами, своею собственною мудростью. В Слове Божием, если только он желал ему подчиняться, он находил подробные указания по любому вопросу. Каждая подробность, каждая черточка, каждое движение, каждая перемена, каждый оттенок и каждый отдельный симптом - все было предусмотрено, и предусмотрено божественно, так что во избежание ошибок священнику следовало лишь хорошо изучить Слово Божие и во всех отношениях согласовываться с ним.

Вот каковы указания относительно священника и его священных обязанностей.

Рассмотрим теперь проказу в ее развитии на отдельном человеке, в одежде или в доме. С физической точки зрения ничего нельзя представить себе отвратительнее этой болезни; ввиду того, что она является совершенно неизлечимой, она являет собою живую картину самых ярких, самых ужасных грехов; греха в нас, греха в жизненных обстоятельствах, греха общественного. Какой урок для нашей души, что столь ужасная, столь унизительная болезнь должна прообразно изображать нравственное зло, существующее в отдельном члене общества Божия, в жизни одного из его членов, или же в самом обществе!

1. Прежде всего относительно проказы отдельного лица или, другими словами, относительно действия нравственного зла, или всего, имеющего вид нравственного зла, в одном из членов общества Божия, заметим, что это вопрос первостепенной важности, вопрос, требующий самой тщательной осмотрительности и всяческой заботливости со стороны всех, кому дороги интересы души и славы Божией, связанные со здоровым состоянием и чистотою Божией общины - как тела, так и отдельных его членов.

Важно отметить, что хотя общие принципы проказы и очищения от нее относятся, собственно говоря, ко всякому грешнику, в изучаемой нами части Священного Писания эта болезнь изображается в связи с лицами, составлявшими собственный народ Божий. Лицо, подлежащее осмотру священника, является членом общества Божия. Важно понять это. Община Божия должна пребывать в чистоте, будучи местом пребывания Божия. Ни один прокаженный не может жить в священной ограде жилища Иеговы.

Но заметьте затем заботливость, бдительность, великое терпение, которые предписывались священнику из опасения, чтобы какая-либо другая болезнь не была принята им за проказу, и, наоборот, чтобы не было терпимо присутствие среди народа Божия настоящей проказы. Кожа, обнаруживающая наличие в человеке болезни, могла обнаружить ее следы, имеющие вид "язвы проказы"; но при тщательном исследовании священника они оказывались поверхностными. Это-то и требовало особенной тщательности при осмотре больного. Неглубокое поражение кожи, несомненно, также требовавшее к себе внимания человека, соблюдавшего интересы Божий, однако, не делало человека нечистым. Равно и кажущееся поверхностное повреждение кожи могло произвести разрушительное действие на внутренние ткани тела или оказать вредное влияние на весь организм. Все это требовало особенной бдительности со стороны священника (см. ст. 2-117) Маленькое упущение, незначительное нерадение со стороны священника могли сделаться причиной самых пагубных последствий. Причиной заражения всего собрания могло сделаться присутствие среди него одного действительно больного проказою израильтянина; с другой стороны, небрежность могла повлечь за собою неправильное изолирование от Израиля Божия его истинного члена из-за постигшего его поверхностного заболевания.

Во всем этом кроется богатый источник поучения для народа Божия. Существует большая разница между личными недугами и истинной силой зла, между ошибками, несовершенством поведения и действием греха в членах всей общины. Конечно, нам необходимо тщательно наблюдать за нашими слабостями; потому что если мы не достаточно оберегаем себя от них и не осуждаем их, они могут сделаться источником настоящего зла (ст. 14-28). Все, исходящее от нашей плоти, должно быть осуждено и отвергнуто. Нам не следует снисходительно относиться к нашим личным слабостям, заключающимся в нас самих, но в то же время надлежит вооружиться особым долготерпением к немощам других. Возьмем для примера наличие раздражительного характера. Для себя лично я призван осуждать его; другого мне надлежит за это извинять. Подобно "белой опухоли на месте нарыва" (ст. 19-20), этот недостаток может сделаться источником истинной нечистоты - причиною исключения из собрания. Необходимо осмотрительно относиться ко всякому недочету в каком бы то ни было отношении, чтобы он не сделался причиною греха. "Плешивость головы" не была проказой, но проказа могла расцвести на лысине - необходимо было предвидеть это. Существует масса вещей, самих по себе не греховных, но могущих при недостаточной осмотрительности повести к совершению греха. Речь идет не только о том, что, по нашему мнению, может быть названо пятном, недостатком или личною слабостью, но и о том, чем наши сердца склонны превозноситься. Юмор, живость ума, сама веселость характера могут сделаться источником и центром нечистоты. Всякому надлежит остерегаться того или другого, так что каждому всегда приходится как бы быть на страже. Как блаженны мы, что имеем возможность во всем этом рассчитывать на любовь Отца! Мы имеем драгоценное преимущество в любое время входить в присутствие неутомимой любви Божией, любви, всегда доступной для нас, никогда нас не отталкивающей, не упрекающей, дающей нам возможность изливать пред Богом наши сердца и иметь возможность получать от Него своевременную помощь для всех наших нужд и полную победу во всех наших затруднениях. Нам не приходится никогда унывать, пока мы видим пред собою на вратах сокровищницы нашего Отца надпись, гласящую: "Тем большую дает благодать" (Иак. 4,6). Чудная весть! Она являет всю безмерность благости Божией. Ей нет ни меры, ни конца.

Теперь посмотрим, как поступали в каждом из случаев, когда наличие проказы больше не подлежало сомнению. Бог Израилев мог терпеть в человеке немощи, ошибки и пятна; но раз возникал вопрос о заражении чем-либо нечистым, где бы зараза ни появлялась, - на голове, на бороде, на лбу, или где-либо на другом месте тела, - она не могла быть терпима Богом в святом обществе собрания. "У прокаженного, на котором эта язва, должна быть разодрана одежда, и голова его должна быть не покрыта, и до уст он должен быть закрыт, и кричать: нечист! нечист! Во все дни, доколе на нем язва, он должен быть нечист, нечист он; он должен жить отдельно, вне стана жилище его" (ст. 45-46). Вот в каких условиях должен был находиться прокаженный; вот каковы были его занятие и место. В разодранной одежде, с обнаженной головой, с покрытой нижней губой он должен был кричать: "Нечист! Нечист!" - живя отдельно, вне стана Израилева, в уединении необозримой и страшной пустыни. Что могло быть более унизительным, более тяжелым? "Он должен жить отдельно." Он не был достоин жить в общении и в среде своих близких. Он изолировался из единственного во всем мире места, где заведомо и явно пребывал Иегова.

Читатель, в бедном, одиноком прокаженном тебе надлежит видеть поразительный прообраз человека, отданного во власть греха. Вот истинное значение изображения проказы. Это не является, как мы это увидим далее, прообразом погибшего грешника, немощного, обремененного грехом и осужденного, грех и жалкое состояние которого полностью были обнаружены и который, следовательно, являлся способным особенно понять любовь Божию и испытать на себе силу крови Христовой. Нет, в отделенном от общества прокаженном мы видим человека, в котором сказывается все могущество греха, человека, в котором явно преобладает зло. Вот что делает его нечистым и лишает блаженства присутствия Божия и общения со святым. До тех пор, как действует грех, нет места ни общению с Богом, ни общению с Его народом. "Он должен жить отдельно; вне стана жилище его." До каких пор это будет так? "Во все дни, доколе на нем язва." Вот великая истина, применимая к нашим жизненным условиям. Сила зла наносит смертельный удар нашему общению с Богом. Пока зло действует в нас, общение существовать не может; остается лишь внешний вид благочестия, бесполезные формальности, холодное исповедание Бога устами. Каковы бы ни были характер и степень зла, даже если бы вес его не превышал веса пера, если бы оно выразилось в одной лишь греховной мысли, пока оно полностью не искоренено, оно неминуемо нарушает общение с Богом, временно его прерывает. Лишь когда оно сопровождается видимыми язвами, когда оно прорывается наружу, когда оно полностью обнаруживается, лишь тогда оно может быть побеждено и удалено благодатью Божей и кровью Агнца.

Это приводит нас к удивительному факту, характеризующему состояние больного проказою. Этот факт кажется явным парадоксом (противоречием) всем, кто еще не уразумел путей и действий Божиих по отношению к грешникам. "Если же проказа расцветет на коже, и покроет проказа всю кожу больного от головы его до ног, сколько могут видеть глаза священника, и увидит священник, что проказа покрыла все тело его, то он объявит больного чистым; потому что все превратилось в белое; он чист" (гл. 13,12-13). С той минуты, как человек занимает приличествующее ему место пред Богом, весь вопрос упрощается. Лишь только всецело обнаруживается его истинный характер, все затруднения исчезают. Прежде чем он доходит до этого, ему подчас приходится испытывать много тяжелого, что происходит от его отказа занять подобающее ему место, исповедать "всю истину" относительно своего состояния; но с той минуты, как ов^решается осознать, что идет к Богу таким жалким грешником, каков он на самом деле и есть, всеобъемлющая благодать Божия достигает его. "Когда я молчал, обветшали кости мои от вседневного стенания моего, ибо день и ночь тяготела надо мною рука Твоя; свежесть моя исчезла, как в летнюю засуху" (Пс. 31,3-4). Как долго продолжалось подобное состояние? Пока вся истина не вышла наружу, пока не прорвалось наружу все скрытое в душе зло. "Но я открыл Тебе грех мой и не скрыл беззакония моего; я сказал: "исповедаю Господу преступления мои", и Ты снял с меня вину греха моего" (ст. 5).

Интересно проследить действия Божий относительно прокаженного, следовавшие непосредственно за возникновением тревожных симптомов заболевания, вплоть до той минуты, когда болезнь покрывала все тело человека "с головы до ног". Во всех этих действиях не было ни торопливости, ни равнодушия. Бог всегда медленно и постепенно совершает суд над грехом; но когда суд начался, Бог предъявляет человеку присущие Ему права. Он может относиться к человеку с долготерпением. Может подождать "семь дней", и если обнаружится хотя бы малейшее изменение к лучшему в симптомах его болезни, Он готов подождать и другие "семь дней"; но лишь только очевидное наличие проказы установлено, наступает конец долготерпению: "Он должен жить отдельно; вне стана жилище его." До каких пор? Пока вся болезнь не выйдет наружу: "Когда проказа покрыла все тело больного, он (священник) объявит больного чистым" (ст. 13). Вот знаменательный и поучительный факт. Бог не терпел проявления хотя бы малейшего пятна, свидетельствующего о присутствии в человеке проказы; и однако, когда все тело человека с ног до головы было покрыто проказою, он объявлялся чистым, т.е. признавался способным сделаться участником Божией благодати и искупительной крови.

То же всецело относится и к грешнику. "Чистым очам Твоим несвойственно глядеть на злодеяния" (Авв. 1,13), и, однако, с той минуты, как человек занимает присущее ему положение, положение погибшего, виноватого пред Богом, оскверненного грешника, когда он признает, что нет в нем ничего, на чем могло бы с благоволением покоиться око Божие, с этой самой минуты вопрос о его спасении получает немедленное, полное, Божественное решение. Благодать Божия имеет в виду грешников; признавая себя грешником, я признаю себя одним из погибших, спасти которых пришел Христос. Чем более убедит меня кто-либо, что я грешник, тем более он уверит меня в моем праве на любовь Божию и на искупительную жертву Христову. "Потому что и Христос, чтобы привести нас к Богу, однажды пострадал за грехи наши, праведник за неправедных" (1 Петр. 3,18). Значит, если я принадлежу к числу "неправедных", я - один из тех, за которых умер Христос, и имею право на все благие последствия Его смерти. "Нет праведного ни одного" (Рим. 3,10) на земле; а так как я "на земле", очевидно, что и я "неправеден", равно как и то, что Христос умер за меня, что Он пострадал за мои грехи. Если же Христос умер за меня, то я обладаю блаженным преимуществом теперь же воспользоваться благими последствиями принесенной Им жертвы. Это донельзя очевидно и просто.

Ни в каком отношении от меня не требуется быть чем-либо иным, чем я на самом деле есть. Я не призван что-либо чувствовать, испытывать, осуществлять. Слово Божие свидетельствует мне, что Христос умер за меня, за такого, какой я есть; если же Он умер за меня, я имею уверенность, что я в безопасности, я всегда с Ним. Итак, ничто не свидетельствует против меня. Христос примирил все. Он не только пострадал за мои грехи, но Он и уничтожил грех. Он уничтожил всю греховную систему, в которую я был погружен, как потомок первого Адама; он ввел меня в новое положение, соединив меня с Самим Собою; теперь я стою пред лицом Божиим; гнев греха снимается с души; всякий страх суда исчезает.

"Таков, как есмь - во имя крови,
За нас пролитой на кресте,
Во имя Божьих призываний,
Иисус, я прихожу к Тебе!"

Как я могу узнать, что Его кровь пролилась за меня? По свидетельству Священного Писания. Блаженный, истинный и вечный источник познания! Христос пострадал за грехи. Я обременен грехами. Христос, умер, - "праведный за неправедных". Я человек неправедный. Поэтому смерть Христа относится ко мне так же всецело, так же непосредственно, так же божественно, как если бы я был единственным грешником на земле. Вопрос не в моей способности воспринять спасение, не в моей способности осуществить его, вопрос и не в моих чувствах. Многие души мучаются этими вопросами. Сколько раз приходится нам слышать восклицания: "Я верю, что Христос умер за грешников, но я не могу, однако, ощутить, что мои грехи прощены. Я не умею применить к себе, усвоить, не могу почувствовать блаженные последствия смерти Христовой". Здесь все "я", а не Христос. Все это - чувство, а не Священное Писание. Если мы перелистаем все до одной страницы священной Книги, мы не найдем там ни одной строки, говорящей нам, что наше спасение зависит от нашей способности его осуществлять, познавать его на опыте или присваивать его. Евангелие применимо ко всякому, почитающему себя погибшим грешником. Христос умер за грешников. Именно к ним я и принадлежу. Итак, Он за меня умер. Откуда я это узнаю? Чувствую ли я это? Нимало. Откуда же? Из Слова Божия. "Христос умер за грехи наши, по Писанию... Он погребен был и... воскрес в третий день по Писанию" (1 Кор. 15,3-4). Итак, все совершилось "по Писанию". Если бы мы руководствовались нашими чувствами, мы были бы в жалком положении, потому что наши чувства не бывают устойчивыми даже в течение одного дня; но Писание пребывает вовек. "Навеки, Господи, слово Твое утверждено на небесах." (Пс. 118,89). "Ты возвеличил слово Твое превыше всякого имени Твоего" (Пс. 137,2).

Большое утешение, конечно, заключается в возможности ощущать, чувствовать и испытывать благость Божию; но если мы заменяем этим Христа, то мы теряем и все это, и Христа, все это нам дарующего. Если я занят Христом, я блажен; но если я ставлю свое блаженство на место, подобающее Христу, я теряю и то, и другое. Это составляет причину нравственной гибели многих тысяч душ. Вместо того, чтобы покоиться на непоколебимом авторитете Писания, они постоянно вглядываются в свое сердце; потому-то они так неуверенны, а следовательно, и всегда несчастны. Состояние сомнения духа - настоящая нравственная пытка. Но как же могу я выйти из моих сомнений? С беззаветной простотой веря Божественной авторитетности Писания. О ком свидетельствуют Писания? О Христе (Иоан. 5,30-47). Они возвещают, что Христос "предан за грехи наши" и что Он "воскрес для оправдания нашего" (Рим. 4,25). Это примиряет все. Слово, говорящее мне, что я неправедный человек, говорит мне также, что Христос умер за меня. Ничего нет яснее этого. Если бы я не принадлежал к числу неправедных, смерть Христа не имела бы для меня никакого значения; но так как я грешник, я нуждаюсь именно в ней, и она оказывает на меня свое Божественное влияние. Если я занят чем-либо в своей душе или поглощен своими личными интересами, я, очевидно, еще не постиг всей силы духовного применения к себе прообраза (Лев. 13,12-13). Я не пришел к Агнцу Божию "таков, как есмъ." Когда прокаженный покрывается проказою с головы до ног, именно тогда наступает минута его освобождения от болезни. Тогда, и только тогда, может воздействовать на него благодать Божия. "И увидит священник, что проказа покрыла все тело его, и объявит больного чистым; потому что все превратилось в белое; он чист." Благословенная истина! "Там, где умножился грех, стала преизобиловать благодать." Пока я еще думаю, что хотя бы одно место моего тела не поражено этой страшной болезнью, я еще не достаточно оценил себя. Когда мое истинное духовное состояние совершенно ясно для меня, я действительно постигаю всю тайну спасения благодатью Божией.

Нам еще понятнее сделается значение всего этого, когда мы начнем рассматривать постановления, относящиеся к очищению прокаженного в 14-й главе нашей книги. Скажем теперь несколько слов по поводу проказы, обнаруживаемой на одежде, о чем упоминается в 13,47-59.

2. Одежда, равно как и кожа, вызывает в нашем уме представление об обстоятельствах жизни и привычках человека. Это очень важный вопрос. Мы должны остерегаться развития зла в наших путях, а также зла в нас самих. Одежда, мы видим, исследуется так же тщательно, как и сам человек, заболевший проказою. Все делается без малейшей поспешности, но и без равнодушия. "Священник осмотрит язву, и заключит зараженное язвою на семь дней" (ст. 50). Здесь не допускались ни беспечность, ни небрежность. Зло может тысячами способов проскользнуть в наши привычки и в наши обстоятельства; поэтому, лишь только мы заметим в них что-либо подозрительное, необходимо со святою осмотрительностью, спокойно и терпеливо, исследовать возникшее зло. Необходимо "заключить его на семь дней", дабы оно успело проявиться во всей своей силе.

"В седьмой день осмотрит священник зараженное, и если язва распространилась по одежде, или по основе, или по утоку, или по коже, или по какому-либо изделию, сделанному из кожи, то это проказа едкая, язва нечистая. Он должен сжечь одежду" (ст. 51). Дурная привычка должна быть искоренена, лишь только она будет открыта. Если я занимаю ложное положение, я должен выйти из него. Действие сжигания одежды выражает собою осуждение зла в привычках или в жизненных обстоятельствах человека. Не следует шутить с грехом. В некоторых случаях одежда вымывалась, что обозначает действие Слова Божия на привычки человека. "Священник прикажет омыть то, на чем язва, и вторично заключит на семь дней" (ст. 54). Необходимо терпеливо выжидать, чтобы удостовериться в истинном действии на душу Слова Божия. "Если по омытии зараженной вещи священник увидит, что язва не изменила вида своего... сожги ее на огне" (ст. 55). Если в нашем положении или в наших привычках окажется что-либо полностью и непоправимо дурное, нам остается только совершенно отказаться от них. "Если же священник увидит, что язва по омытии ее сделалась менее приметна, то священник пусть оторвет ее от одежды" (ст. 50-56). Слово Божие может настолько повлиять на душу, что заставит человека отказаться от греха, существующего в привычках или в положении человека, и таким способом зло может быть пресечено; но если, несмотря ни на что, злое начало берет верх, следует его и все, с ним связанное, беспощадно осудить и истребить.

Богатые резервы практического поучения скрываются во всем этом. Мы должны тщательно следить за тем, какое положение мы занимаем, в каких обстоятельствах живем, каковы наши привычки и наш характер. Все это требует большой осмотрительности с нашей стороны. Каждое наше подозрительное действие должно быть исследовано, чтобы оно впоследствии не обратилось в "едкую проказу" или в "расцветающую язву", делающие нечистыми как нас самих, так и многих других. Мы можем находиться в каком-либо положении, связанном с грехом, от которого можно отказаться, не отказываясь полностью от этого положения; но может случиться, что, занимая известное положение, мы решительно не можем "пребывать в Боге". Если наше око чисто, наш путь будет совершенно ясен нам. Если сердце наполнено исключительно желанием жить в присутствии Божием, мы легко поймем, что именно может лишать нас этого невыразимо драгоценного дара Божия.

Будем же искать особенной близости к Богу, тщательно оберегая себя от всякого рода нечистоты как в нас самих, так и в привычках, и в наших отношениях с людьми.

Теперь нам предстоит рассмотреть чудные и исполненные глубокого смысла постановления, относящиеся к очищению прокаженного; в них прообразно отразились некоторые из драгоценнейших евангельских истин.

"И сказал Господь Моисею, говоря: вот закон о прокаженном, когда надобно его очистить: приведут его к священнику. Священник выйдет вон из стана" (гл. 14,1-3). Мы уже видели, какое место занимал прокаженный. Он удалялся из стана, должен был жить вдали от Бога, от Его святилища и Его народа. Почитаемый нечистым, он обрекался на одиночество. Никакая человеческая помощь не достигала его, сам же он мог только заразить нечистотою все, прикасавшееся к нему. Он, очевидно, не мог ничего сделать для своего очищения. Если его прикосновение к чему-либо передавало предмету его нечистоту, как он мог очистить самого себя? Как он мог содействовать своему очищению или участвовать в нем? Это было невозможно. Как пораженный заразою проказы, он решительно ничем не мог себе помочь; все должно было быть сделано для него. Он не мог сам подойти к Богу; но Бог мог найти дорогу к нему. Ни от самого себя, ни от своих близких он не мог ожидать помощи. Один прокаженный не мог, конечно, исцелить другого прокаженного; также ясно, что, прикасаясь к чистому, прокаженный заразил бы его своей нечистотой. В Одном Боге заключалась вся его помощь. Пользуясь благодатью Божией во всем, он должен был всем быть обязан Богу.

Вот почему мы читаем: "Священник выйдет вон из стана." Не сказано: "Прокаженный придет к нему." Это было совершенно невозможно; к чему бы это привело? Он был обречен на одиночество в пустыне; куда он мог идти? Он был покрыт неисцелимыми язвами; что он мог делать? Он мог мечтать снова попасть в общество близких ему людей и жаждать очищения от болезни; но то были лишь воздыхания одинокого и бессильного существа. Он мог также прилагать все усилия к тому, чтобы очиститься, но все эти усилия тем более доказывали его нечистоту и заражали собою других. "Прежде, чем он мог быть объявлен "чистым", должно было совершиться нечто, чего он сам сделать и чему он содействовать не мог; это дело должно было быть совершено другим. Прокаженный должен был "пребывать в покое" и ждать, чтобы священник совершил дело, снимавшее с него всякого рода нечистоту. Священник делал все. Прокаженный не делал ничего.

"Священник прикажет взять для очищаемого двух птиц живых чистых, кедрового дерева, червленую нить и иссопа; и прикажет священник заколоть одну птицу над глиняным сосудом, над живою водою" (ст. 5). В лице священника, выходящего из стана (место жилища Божия), мы видим прообраз Господа Иисуса, исходящего из недр Отчих, из вечного жилища Своего, на нашу оскверненную грехом землю, где Он нашел нас зараженными унизительной болезнью греховной проказы. Подобно милосердному самарянину, Он пошел к нам туда, где мы находились. Он не остановился на полпути. Он не сделал только девять десятых расстояния, отделявшего нас от Него. Он прошел весь путь. Это было необходимо. Ввиду существования святых требований престола Божия Он не мог повелеть проказе оставить нас, Сам продолжая пребывать в недрах Отчих, Он мог вызвать миры к бытию словом уст Своих; но для того, чтобы очистить пораженных грехом, этого не было достаточно. "Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного" (Иоан. 3,16). Когда речь шла о созидании миров, Богу достаточно было произнести лишь одно слово. Когда дело касалось спасения грешников, Бог должен был даровать Своего Сына. "Любовь Божия к нам открылась в том, что Бог послал в мир Единородного Сына Своего, чтобы мы получили жизнь чрез Него. В том любовь, что не мы возлюбили Бога, но Он возлюбил нас и послал Сына Своего в умилостивление за грехи наши" (1 Иоан. 4,9-10).

Бог послал в мир Своего Сына; Сын Божий принял образ человека; но это еще далеко не все. Если бы священник ограничился тем, что вышел из стана и удостоверился в жалком состоянии прокаженного, это не принесло бы последнему большой пользы. Для того, чтобы проказа исчезла, необходимо было пролитие крови. Требовалась смерть непорочной жертвы. "Без пролития крови не бывает прощения" (Евр. 9,22). И заметьте, что пролитие крови было истинным основанием очищения прокаженного. Это не было одним из средств второстепенной важности, которое вместе с другими содействовало очищению прокаженного. Нисколько. Самым главным и важным вопросом было принесение в жертву жизни. Выполнение этого условия открывало путь, снимало с него все препятствия; Бог мог теперь излить на прокаженного все Свое милосердие. Следует твердо помнить это, если мы хотим ясно усвоить благословенное учение о значении искупительной крови.

"И прикажет священник заколоть одну птицу над глиняным сосудом, над живою водою" (ст. 5). Здесь мы видим ясный прообраз смерти Христа, "Который Духом Святым принес Себя, непорочного, Богу" (Евр. 9,14). "Он распят в немощи" (2 Кор. 13,4). Самое великое, самое важное, самое славное дело, когда-либо совершенное в необъятной Вселенной Божией, было совершено "в немощи". Читатели, как ужасен должен был быть грех в очах Божиих, раз Единородный Сын Божий должен был спуститься с небес и быть вознесенным на кресте пред лицом людей, ангелов и демонов, дабы вы и я обрели спасение! И каким удивительным прообразом служит для нас проказа! Кто бы мог подумать, что "белое пятно", появляющееся на одном из членов общества, навлекало столь важные последствия? Но маленькое "белое пятно" это скрывало в себе всю силу готового развиться зла. Это представляло собою признак могущества греха в природе человека; и прежде, чем больной проказой греха получал право снова войти в общество или в общение с Богом святым, Сын Божий должен был оставить небеса и спуститься в преисподнюю, дабы всецело искупить то, что имело вид незначительного "белого пятна". Будем помнить это. Грех ужасен в глазах Божиих. Бог не может примириться даже с греховною мыслью. Для того, чтобы такая мысль могла быть прощена, Христу надлежало умереть на кресте. Самый незначительный грех, если какой-либо грех может быть назван незначительным, требовал смерти предвечного Сына Божия. Но благодарение Богу! То, чего требовал грех, то даром дала нам искупительная любовь Божия; и теперь Бог прославлен дарованным Им нам прощением грехов гораздо больше, чем если бы Адам соблюдал свою первоначальную непорочность. Бог более прославлен спасением, прощением, оправданием, охранением от зла и окончательным прославлением грешников, чем если бы Он насильно удержал человека непорочным среди окружавших его благословений созданного Богом мира. Такова драгоценная тайна искупления. Да научатся наши сердца силою Духа Святого понимать эту дивную тайну и углубляться в нее!

"А сам он возьмет живую птицу, кедровое дерево, червленую нить и иссоп, и омочит их и живую птицу в крови птицы, заколотой над живою водою; и покропит на очищаемого от проказы семь раз, и объявит его чистым, и пустит живую птицу в поле" (ст. 7). Кровь была принесена в жертву, и это давало священнику возможность немедленно приступить к своему служению. До сих пор мы видели, что он "приказывал". Теперь он начинает действовать сам. Смерть Христа есть основание Его священнического служения. Войдя во святилище со Своей собственной кровью, Он соделался нашим Великим Первосвященником, давая нашим душам возможность воспользоваться драгоценными последствиями Своего искупительного подвига и вводя нас во всю Божественную полноту положения, дарованного нам принесенной Им жертвой. "Всякий первосвященник поставляется для приношения даров и жертв; а потому нужно было, чтобы и Сей также имел, что принес. Если бы Он оставался на земле, то не был бы и священником" (Евр. 8,3-4).

Трудно найти более совершенный прообраз воскресения Христова, чем прообраз, представленный нам в "живой, выпускаемой в поле птице". Она получает свободу лишь после смерти другой птицы; потому что обе птицы представляют Того же Христа в два момента Его благословенного подвига - в минуту Его смерти и в минуту Его воскресения. Тысячи отпущенных на свободу птиц не принесли бы ни малейшей пользы прокаженному. Только живая птица, возносившая к небу на своих крыльях знаменательные следы уже совершенного искупления, возвещала, что дело было окончено, почва была расчищена, основание положено. То же относится и к Господу нашему Иисусу Христу. Его воскресение возвещает славное торжество искупления. "Воскрес для оправдания нашего." Вот что подкрепляет утомленное сердце, что успокаивает тревожную совесть. Писание удостоверяет, что Иисус был пригвожден к кресту, понес на Себе мои грехи; но то же самое Писание свидетельствует и о том, что Он вышел из гроба, не имея на Себе ни одного из этих грехов. И это еще не все. То же Писание возвещает мне, что все, доверяющиеся Иисусу Христу, так же свободны от вмененного им греха, как и Он; что для них, как и для Него, нет более осуждения; что гнев Божий не угрожает им; что они пребывают со Христом, составляют одно с Ним, приняты в Нем, оживотворены с Ним, совоскресли с Ним и посажены на небеса. Таково благословенное свидетельство Слова истины, таково Божие свидетельство, навеки непреложное (см. Рим. 6,6-11; 8,1-4; 2 Кор. 5.21; Ефес. 2,5-6; Кол. 2,10-15; 1 Иоан. 4,17).

Но еще и другая, также существенная истина представляется нам в шестом стихе нашей главы. Мы не только находим в образе живой птицы аллегорическое изображение нашего полного избавления от вины и осуждения; мы находим в нем также прообраз нашего полного освобождения от всех привязанностей земли и от любого влияния плоти. "Червленая нить" является выражением первого, "кедровое дерево и иссоп" изображают второе. Крест есть конец всякой земной славы. Бог представляет крест таковым; так на него смотрит и верующая душа. "Я не желаю хвалиться, разве только крестом Господа нашего Иисуса Христа, Которым для меня мир распят, и я для мира" (Гал. 6,14).

Что касается "кедрового дерева и иссопа", они представляют собою, так сказать, две конечные точки господствующей в нас власти плоти. Соломон "говорил о растениях, от кедра, что в Ливане, до иссопа, вырастающего из стены" (3 Цар. 4,33). Начиная с величественного кедра, венчающего склоны Ливана, и кончая скромным иссопом, две эти предельные точки и все, что между ними находится, все человеческое естество во всех его разветвлениях - все должно подчиниться силе креста; таким образом, в смерти Христа верующая душа усматривает конец своей греховной виновности, конец всякой земной славы, конец всей жизни по плоти, всего ветхого человека. Чем же следует ей быть занятой? Тем, Кто прообразно изображен этой живой птицей, перья которой окроплены кровью искупления и которая возносится на отверстые ей небеса. Драгоценная, славная, умиротворяющая душу мысль! Мысль о Христе, воскресшем, восшедшем на небеса, Христе торжествующем, прославленном, вознесшемся на небеса, запечатленном печатью совершенного Им искупления. Именно с Ним мы имеем дело. Мы сокрыты в Нем. На нем Одном покоится благоволение Божие. Вокруг Него группируются все радости неба, Его воспевают ангельские хоры. Мы не имеем нужды ни в какой земной славе; мир потерял для нас свою привлекательность. Смерть Христа отстранила от нас все это, равно как и наши грехи. Мы легко можем обойтись без служения миру и плоти, получив взамен их "неизреченные богатства Христовы".

"И покропит на очищаемого от проказы семь раз, и объявит его чистым, и пустит живую птицу в поле" (ст. 7). Чем более мы изучаем содержание 13-й главы, тем более убеждаемся, как был бессилен прокаженный сделать что бы то ни было для своего очищения. Он мог только покрыться "до уст", мог только восклицать: "Нечист, нечист!" Только Один Бог мог создать и исполнить дело, всецело снимавшее с больного проказу; Он Один мог объявить прокаженного "чистым". Вот почему написано: "Священник покропит на очищаемого и объявит его чистым". Не говорится: "Прокаженный покропит на самого себя и объявит себя чистым или вообразит себе, что он чист." Этого не могло случиться. Бог был Судьей, Бог был Врачом, Один Бог очищал от всякой нечистоты. Он Один знал, что такое проказа, как от нее можно было освободиться и когда прокаженный делался чистым. Прокаженный мог оставаться больным этой болезнью в течение всей своей жизни, и при всем этом не знать ее характерных симптомов. Слово Божие, Слово истины, Божественное свидетельство открывали всю истину относительно проказы; и ничто, кроме этого, не могло объявить прокаженного нечистым; это свидетельство основывалось на смерти и воскресении. Драгоценная связь существует между тремя поименованными в 7-м стихе предметами: прежде всего совершается кропление кровью; затем прокаженный объявляется чистым, а птица отпускается на свободу. Ни слова не говорится о том, что сам прокаженный должен был делать, говорить, думать или чувствовать. Достаточно было, что он был прокаженным, был с головы до ног покрыт этой болезнью, был полностью осужден. Этого было с него довольно; все остальное было делом Божиим.

Для человека, всею душою ищущего мира, очень важно хорошо усвоить истину, изложенную в этой части изучаемой нами главы. Есть много душ, поверженных в тяжкое испытание благодаря тому, что они воображают, или другие убеждают их, что необходимо чувствовать, ощущать или уметь присвоить спасение вместо того, чтобы, как это случалось с прокаженным, понять, что кропление кровью было столь же Божественно и совершалось столь же от него независимо, как и пролитие этой крови. Не сказано: "Прокаженный подвергнет себя действию крови, постигнет или осуществит это действие." Нет. План освобождения дышал Божественностью; жертва, положенная в его основание, была Божественная жертва; Божественны были и ее плоды; словом, все было Божественно.

Это не значит, что мы должны с пренебрежением относиться к ощущению, или, вернее выражаясь, к присвоению силою Духа Святого всех драгоценных для нас последствий совершенного для нас дела Христова. Нисколько; мы вскоре увидим, какое место отведено ему в домостроительстве Божием. Но ощущение этого не дает нам спасения, как сознание очищения не делало чистым прокаженного. Спасение приносит нам Евангельская весть: "Христос умер за грехи наши по Писанию... погребен был и воскрес в третий день, по Писанию" (1 Кор. 15,3-4). Здесь речь идет не об ощущении нами фактов. Конечно, блаженны мы, их ощущая. Человек, который только что избежал опасности утонуть, счастлив, видя себя в лодке спасения; но спасает его, очевидно, лодка, а не его сознание. То же относится к грешнику, верующему в Господа Иисуса. Он спасен смертью и воскресением Христа. Потому ли, что он это ощущает? Нет, потому что это говорит Бог. Это совершилось по Писанию. Христос умер, Он и воскрес, и на этом основании Бог признает грешника омытым от грехов.

"Душа, торжествуй, тебе нет осуждения: Грехам чрез Христа Бог дарует прощенье."

Вот в чем заключается причина обильного мира для искупленной души. Я опираюсь на простое и ясное свидетельство Божие, и притом свидетельство непоколебимое. Это свидетельство принадлежит самому делу искупления. Сам Господь совершил все необходимое, дабы я оказался чистым в Его очах. Мое прощение уже больше не зависит от ощущения мною какого-либо "праведного дела", мною совершенного; оно не зависит ни от моих праведных дел, ни от моих преступлений. Оно, другими словами, зависит исключительно от смерти и воскресения Христа. Откуда я это узнаю? Бог говорит мне это. Это совершается "по Писанию".

Ничто так ясно не свидетельствует о подзаконности, живущей в наших сердцах, как этот столь часто возникающий вопрос об ощущении спасения Божия. Нам хочется иметь что-либо от самих себя, и этим мы беспощадно нарушаем наш мир и нашу свободу во Христе. Вот это-то и заставляет меня особенно долго останавливаться на чудном описании очищения прокаженного, и главным образом на истине, заключающейся в Лев. 14,7. Священник кропил кровью; священник же объявлял прокаженного чистым. То же относится и к грешнику. Лишь только он встает на принадлежащую ему почву, кровь Христова и свидетельство Божие относятся к нему несомненно и вполне очевидно. Но как только возникает вопрос об ощущении этих фактов, мир нарушается, сердце унывает, душа смущена. Чем решительнее я отрекаюсь от своего собственного "я", чем более я занят Христом, каким нам представляет Его Писание, тем прочнее становится мой душевный мир. Если бы в минуту объявления его чистым прокаженный вздумал смотреть на самого себя, оказалась ли бы в нем видимая причина, дававшая возможность снять с него его нечистоту? Конечно, нет. Кропление жертвенною кровью лежало в основании Божественного избавления; ничто, находившееся в самом прокаженном или к нему относившееся, не влияло на это. Прокаженного не спрашивали, как он себя чувствовал и что он думал. Его не спрашивали, имел ли он глубокое осознание всего безобразия своей болезни. Он был очевидно поражен проказой; этого было достаточно. За него пролилась жертвенная кровь, и эта кровь очищала его. Как он это узнавал? Потому ли, что он это чувствовал? Нет, но потому что священник объявлял ему это от имени Божия и с авторитетом Божиим. Прокаженный объявлялся очищенным на том же основании, на каком также отпускалась на свободу живая птица. Кровь, обагрявшая перья живой птицы, окропляла и прокаженного. Это решало весь вопрос, и решало его совершенно независимо от самого прокаженного, помимо всех его мыслей, чувств и сознания. Таков прообраз. Переходя же от прообразной тени к представленному ею Господу Иисусу Христу, мы видим, что Он взошел на небеса и поверг к престолу Божию вечное свидетельство совершенного Им дела, ради которого туда же получает доступ и сам верующий. Это славная истина, обладающая Божественной силой изгонять из наших смущенных сердец всякого рода сомнения, всякий страх, всякую тревожную мысль, всякий затрудняющий нас вопрос. Христос воскресший сосредоточивает все благоволение Божие исключительно на Себе, и Господь видит сокрытым в Нем каждого верующего. Каждая пробужденная душа да почерпнет устойчивый мир в этой освобождающей ее истине!

"Очищаемый омоет одежды свои, острижет все волосы свои, омоется водою, и будет чист; потом войдет в стан, и пробудет семь дней вне шатра своего" (ст. 8). Объявленный чистым, прокаженный может теперь приступить к тому, о чем он не смел и мечтать до этой минуты: он может теперь вымыться, омыть свои одежды, остричь свои волосы; и, сделав это, он может вернуться на свое место непосредственного общения народа с Богом Израилевым, присутствие Которого в этом стане делало неизбежным изгнание из него прокаженного. После применения к очищаемому искупительной силы жертвенной крови следовало омытие водою, выражавшее собою действие Слова Божия на характер, привычки, поведение исцеляемого человека, чтобы он не только в глазах Божиих, но и пред судом всего общества оказался достойным занять место в общине Божией.

Следует, однако, заметить, что и окропленный кровью, и омытый водою, а следовательно, уже получивший доступ в общество собрания, очищенный от проказы человек не имел еще, однако, позволения войти в свой шатер. Он не мог еще вступить в полное пользование своими особыми личными преимуществами, связанными с его свободным пребыванием в стане. Другими словами, хотя и уже познавший искупление во имя пролития крови и кропления ею, хотя и видящий в Слове Божием руководящее правило для всего своего поведения, уже очищенный от греховной проказы человек силою Духа Святого должен был еще постичь всю полноту, все значение присущего ему положения, свой удел и свои преимущества во Христе.

Говоря о смысле, сокрытом в прообразе, я сознаю, как важно понять заключающуюся в нем истину. Это часто упускается из виду. Есть много душ, считающих кровь Христову единственным основанием прощения грехов, а Слово Божие - единственным средством очистить и направить свое хождение в мире, освятить свои привычки и свои мысли; и в то же время эти души еще далеко не постигли силою Духа Святого всю цену, все превосходство Того, Чья кровь сняла с них их грехи и Чье Слово должно очистить их повседневную жизнь. Внешние их отношения с Богом действительно существуют; сила же личного общения с Богом отсутствует. Все верующие сокрыты во Христе, это несомненно; поэтому они также способны постигать самые возвышенные истины. Имеют они также и Духа Святого, дающего им силу вступать в общение с Богом. Все это божественно справедливо; но не все они еще освободились от всякого рода влияния плоти, что является непременным последствием общения со Христом, от познания Его характера и Его искупительного дела. Последнее будет постигнуто нами во всей полноте лишь в "восьмой день" - в славный день воскресения, когда мы познаем, как и мы были познаны. Тогда каждый из нас в отдельности и все мы вместе войдем в полную и совершенную силу общения со Христом, познаем все драгоценные периоды развития Его благословенной Личности, вникнем во все особенности Его характера, прообразно описанные в 8-20 стихах нашей главы. Такова наша надежда; но и теперь уже, по мере того, как мы верою и могуществом Духа Святого, живущего в нас, ощущаем смерть плоти и всех присущих ей свойств, мы можем питаться и жить Христом, пребывая в личном общении с Ним и имея Его уделом наших душ. "В седьмой день обреет все волосы свои, голову свою, бороду свою, брови глаз своих, все волосы свои обреет, и омоет одежды свои, и омоет тело свое водою, и будет чист" (ст. 9). Прокаженный был, очевидно, так же чист в глазах Божиих в первый день, когда он подвергался семикратному кроплению кровью, как и в седьмой день. В чем же заключалась разница? Не в его положении, а в его личном понимании, в увеличении его общения с Богом. В седьмой день он был призван отречься от всего, что было присуще его природному естеству. Он должен был понять, что ему предстоит освободиться не только от проказы плоти, но и от всех привлекательных для ветхого человека сторон его плотской природы, от всего, принадлежавшего к его ветхому человеку.

Можно в принципе знать, что Бог видит меня мертвым для плоти, и в то же время не почитать себя мертвым, не уметь совлечь с себя ветхого человека с его похотями, не решаться умерщвлять мои земные члены. Это обыкновенно подразумевают благочестивые души под так называемым последовательным освящением. Освящение - вещь великая, хотя оно часто понимается не вполне согласно изложенному в Писании учению о нем. Прокаженный объявлялся чистым с той минуты, как над ним совершалось кропление кровью; и, однако, ему следовало еще очиститься. Как понять это? В первом случае он был чист пред лицом правосудия Божия; во втором случае ему надлежало очиститься внешне, как пред своим собственным сознанием, так и в глазах всего общества. То же случается и с верующей душою. Составляя одно с Христом, она "омыта, освящена, оправдана" -принята - совершенна (1 Кор. 6,11; Ефес. 1,6; Кол. 2,10). Таково ее состояние и ее неизменное положение пред Богом. Она одинаково и освящена, и оправдана, потому что по Слову Божию Христос есть наше освящение и оправдание. Но далее течение мыслей меняется по мере того, как человек ощущает все это в своей душе и проявляет в своей жизни и в своем свидетельстве. Потому и говорится: "Итак, возлюбленные, имея такие обетования, очистим себя от всякой скверны плоти и духа, совершая святыню в страхе Божием" (2 Кор. 7,1). Мы призваны "очищать себя", Духом Святым подвергая себя действию Слова Божия, и делать это именно потому, что мы очищены драгоценною кровью Христовой. "Сей есть Иисус Христос, пришедший водою и кровию (и Духом), не водою только, но водою и кровию; и Дух свидетельствует о Нем, потому что Дух есть истина... И три свидетельствуют на земле: дух, вода и кровь; и сии три об одном" (1 Иоан. 5,6-8). Здесь мы имеем искупление кровью, очищение Словом Божиим и силою Духа Святого, всецело основанные на смерти Христа, и каждое в отдельности прообразно изображенное в постановлениях, относящихся к очищению прокаженного.

"В восьмой день возьмет он двух овнов без порока, и одну овцу однолетнюю без порока, и три десятых частей ефы пшеничной муки, смешанной с елеем, в приношение хлебное, и один лог елея. Священник очищающий поставит очищаемого человека с ними пред Господом у входа скинии собрания. И возьмет священник одного овна, и представит его в жертву повинности, и лог елея, и принесет это, потрясая пред Господом" (ст. 10-12). Здесь пред нами является картина целого ряда жертв, но прежде всего приносится Богу жертва повинности, так как прокаженный представляет собою истинного грешника. Это оказывается верным прообразом во всех отношениях. Все согрешившие против Бога, мы нуждаемся во Христе, искупающем Своею крестною смертью наши прегрешения. "Он грехи наши Сам вознес телом Своим на древо" (1 Петр. 2,24). Первый прообраз, под видом которого является грешнику Христос, воплощен в жертве повинности.

"И возьмет священник крови жертвы повинности, и возложит священник на край правого уха очищаемого и на большой палец правой руки его, и на большой палец правой ноги его" (ст. 14). "Ухо" - член тела, столь часто согрешавший против Господа, нередко бывший проводником тщеславия, безумия и даже нечистоты, ухо нуждалось в омытии кровью жертвы повинности. Благодаря этому вся нечистота, коснувшаяся меня чрез посредство этого члена, снята с меня великим значением крови Божией в глазах Божиих. "Правая рука", так часто совершавшая действия тщеславия, безумия и даже нечистоты, должна быть омыта кровью жертвы повинности. Благодаря этому вся нечистота, коснувшаяся меня чрез посредство этого члена, снята с меня великим значением крови Христовой в глазах Божиих. "Нога", так часто ступавшая на пути тщеславия и безумия, на нечистые пути, также нуждается в очищении кровью жертвы повинности, так что вся вина, навлеченная на меня чрез посредство этого члена, снята с меня великим значением крови Христовой в глазах Божиих. Да, прощено все, все, решительно все; все изглажено, все забыто, все погружено, подобно свинцу, в глубокие воды вечного забвения. Кто может заставить что-либо всплыть на поверхность воды? Могут ли силы ангельские, человеческие или бесовские погрузиться в эти неисследованные и неисследимые воды забвения Божия, чтобы извести оттуда грехи и согрешения, совершенные "ногою, рукою или ухом" и повергнутые в бездну искупительной любовью? Благодарение Богу, они изглажены навеки. Теперь я гораздо блаженнее, чем если бы Адам никогда не согрешил. Чудная истина! Быть омытым кровью несравненно лучше, чем быть облеченным в непорочность.

Но Бог не мог удовлетвориться только искуплением грехов Христовой кровью. Это было великое дело, но за ним следовало нечто еще большее.

"И возьмет священник из лога елея, и польет на левую свою ладонь. И омочит священник правый перст свой в елей, который на левой ладони его, и покропит елеем с перста своего семь раз пред лицом Господа. Оставшийся же елей, который на ладони его, возложит священник на край правого уха очищаемого, на большой палец правой руки его и на большой палец правой ноги его, на места, где кровь жертвы повинности. А остальной елей, который на ладони священника, возложит он на голову очищаемого, и очистит его священник пред лицом Господа" (ст. 15-18). Таким образом, члены нашего тела очищены не только кровью Христовой, но помазанием Духа Святого они еще и посвящены Богу. Работа Духа Святого в нас отличается не только отрицательным, но и положительным характером. Ухо уже не должно более быть проводником нечистоты, - оно должно быть готово к слышанию голоса Доброго Пастыря. Рука более не должна соглашаться совершать несправедливые деяния, но она должна быть простерта к совершению дел праведных, дел милосердия и истинной святости. Ноге более не подобает ходить безумными стезями - ей надлежит неуклонно ходить по путям святых повелений Божиих. Весь человек, другими словами, должен быть силою Духа Святого посвящен безраздельному служению Богу.

Важно отметить, что елей возлагался на "места, где кровь жертвы повинности". Кровь Христова есть основание действий Духа Святого. Кровь и елей неразделимы между собою. Будучи грешниками, мы не можем познать силу елея помазания помимо действия крови. Елей не мог быть возложен на прокаженного до тех пор, пока к нему не была применена кровь жертвы повинности. "Уверовавши в Него, запечатлены обетованным Святым Духом" (Ефес. 1,13). Божественная точность прообразов пленяет возрожденное сердце. Чем внимательнее мы изучаем его, чем более рассматриваем его в свете Писания, тем более поражаемся красоте, силе и определенности этой прообразной тени. Как и следовало ожидать, все здесь дышит полной гармонией, составляющей отличительную черту всего Слова Божия. Для его понимания не требуется ни малейшего усилия разума. Христос есть ключ, открывающий богатую сокровищницу прообразов; будем же исследовать ее драгоценные тайники при свете небесного светильника вдохновенной Книги; Дух Святой да будет нашим Посредником; тогда мы непременно почерпнем из нашего изучения назидание, свет и благословение.

"И совершит священник жертву за грех, и очистит очищаемого от нечистоты его; после того заколет жертву всесожжения" (ст. 19). Здесь мы видим прообраз не только Христа, понесшего на Себе наши грехи, но и Христа, положившего конец греху, со всеми его корнями и разветвлениями; Христа, разрушившего всю систему греха. "Се Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира", "Он есть умилостивление за грехи... всего мира". Соделавшись жертвою повинности, Христос снял с меня все мои беззакония. Соделавшись же жертвою за грех, Христос дошел до самого корня, от которого исходили эти беззакония. Он удовлетворил все; но прежде всего я познаю Его как жертву повинности, потому что прежде всего я нуждаюсь именно в этой жертве. "Сознание моих грехов" тяготит меня прежде всего. Моя драгоценная Жертва повинности предусмотрела все в этом отношении. Далее, подвигаясь в моей жизни вперед, я открываю, что все эти грехи имели свои корни, свой ствол, и я нахожу в себе эти корни или этот ствол. Однако и это также предусмотрела моя драгоценная Жертва за грех. Порядок очищения прокаженного отличается высшим совершенством. Этот же порядок мы находим и в процессе очищения каждой души. Прежде всего идет жертва повинности; за нею следует жертва за грех.

"После того заколет жертву всесожжения". Эта жертва дает нам наиболее возвышенное представление о смерти Христовой. Это прообраз Христа, приносящего Себя, непорочного, в жертву Богу, помимо всякого отношения к повинности или греху мира. Это образ Христа, добровольно идущего на крестный подвиг и делающегося благоуханной жертвой всесожжения Богу: "И возложит священник всесожжения и приношение хлебное на жертвенник. И очистит его священник, и он будет чист" (ст. 20). Жертва хлебного приношения представляет собою "Человека Иисуса Христа" в совершенстве Его человеческой жизни. При очищении прокаженного она тесно связана с всесожжением; таков же и опыт каждого обретшего спасение грешника. Когда мы знаем, что наши беззакония прощены нам, и что корень и основа греха осуждены, мы можем силою Духа Святого, по мере дарованной нам от Бога способности, пребывать в общении с Богом в Его Благословенном Сыне, жившем совершенной человеческой жизнью на земле и затем принесшем Себя, непорочного, на кресте в жертву Богу. Таким образом, в картине очищения прокаженного пред нами проходят четыре вида жертвоприношений, со всею присущей им Божественной гармонией; а именно: мы встречаем здесь жертву повинности, жертву за грех, всесожжение и хлебное приношение, причем каждое из жертвоприношений являет нам особую сторону Личности нашего Возлюбленного Господа Иисуса Христа.

Здесь кончаются предписания Господа касательно очищения прокаженного; и какое это чудное повествование! Какое поразительное изображение крайне непривлекательного характера греха, а затем - благости и святости Божией, превосходства Личности Христа и могущественной силы Его подвига! Ничто так не возвышает душу, как возможность наблюдать следы Божественной благодати, выходящей из священной ограды святилища, чтобы достичь места, оскверненного пребыванием на нем прокаженного с обнаженной головой, покрытым повязкою лицом и в разодранной одежде. Бог посещал прокаженного в месте его пребывания, но Он не оставлял его там. Он подходил к нему с полной готовностью совершить над ним нечто, во имя чего прокаженный имел право занять лучшее место, мог возвыситься до понимания истин, дотоле недоступных ему. Благодаря этому прокаженный с нечистого места, где он пребывал в полном одиночестве, переносился к самому входу скинии собрания, жилища священнослужителей Божиих, где он мог пользоваться всеми преимуществами священнического знания (ср. Исх. 29,20-21; 32). Как он мог и мечтать достичь подобного возвышения! Сам он этого достичь не мог. Ему оставалось только влачить свое жалкое существование и погибнуть от проказы, если бы до него не снизошла всесильная благодать Бога Израилева, "из праха земли поднимавшая бедного, чтобы посадить его с князьями народа его" (Пс. 112,7-8). Если где-либо особенно ясно освещается и полностью исчерпывается вопрос об усилиях, заслугах и праведности человека, так это именно в вопросе об очищении прокаженного. Его изучение делает совершенно невозможным возникновение какого-либо сомнения по этому поводу. Всякому, даже самому поверхностному, читателю должно быть ясно, что кроме даровой благодати Божией, управляемой правосудием Божиим, ничто не могло изменить положения прокаженного, восполнить нужды прокаженного. И какая слава, какое торжество сказывались в этой благодати! Она снисходила до глубины бездны, дабы вознести прокаженного на недостижимую высоту! Посмотрите, чего прокаженный лишался своею болезнью и что он ею приобрел. Он терял все, составлявшее его человеческое естество и приобретал искупительную кровь и благодать Духа Святого. Прообразное значение этого образа очевидно. Польза для него была неоспорима. Он приобретал несравненно больше, чем если бы никогда не был исключен из общества Израилева. Таково действие благодати Божией. Таковы могущество и значение, сила и действие крови Иисуса!

Как все это напоминает нам блудного сына из Лук. 15! В нем проказа греха также производила свое разрушительное действие; и вот оно вышло наружу. Он ушел в уединенное место греховной нечистоты, где его собственные грехи и крайний эгоизм живших там людей создали вокруг него атмосферу одиночества. Но - благодарение нежной и глубокой любви Отца - мы знаем, как все это кончилось. Блудный сын получил высшее положение и испытал общение с Отцом более глубокое, чем имел раньше. "Лучшая одежда" никогда не бывала возложена на него раньше. Никогда прежде для него не закалывался "откормленный теленок". И отчего все это произошло? Принимались ли здесь в расчет заслуги блудного сына? Конечно, нет; все это было исключительно делом любви Отца.

Дорогой читатель, обращаюсь к тебе с вопросом, можешь ли ты читать рассказ о постановлениях Божиих касательно "прокаженного в 14-й главе книги Левит или описание поведения Отца относительно блудного сына в 15-й главе Ев. Луки, и не проникнуться большим познанием любви, горящей в сердце Отца и истекающей оттуда чрез Христа и Его искупительное дело; любви, возвещенной в Писаниях истины Божией и изливающейся Духом Святым в сердце верующего? Даруй нам, Господи, испытать на себе благодать более тесного, более постоянного общения с Самим Тобою!

В стихах 21-32 изложен "закон относительно человека, имеющего язву проказы, но при этом бедного и не имеющего достатка, чтобы принести жертву за очищение". Это постановление относится к жертве, приносившейся в "восьмой день", а никак не к принесению в жертву "двух живых птиц чистых". Принесение последних было обязательно, потому что эти птицы прообразно представляли собою смерть и воскресение Христа, как единственное основание принятия Богом приходящего к Нему грешника. С другой стороны, жертвы "восьмого дня", связанные с общением души с Богом, до некоторой степени зависят от способности души ощущать большую или меньшую меру общения с Богом. Но какова бы ни была эта мера, благодать Божия с избытком покрывает все нужды необыкновенно трогательными словами: "Что достанет рука его." "Две горлицы" приобретали бедному те же преимущества, которые ему дали бы два агнца, потому что как те, так и другие прообразно изображали "драгоценную кровь Христа", имеющую в очах Божиих цену бесконечную, неизменную, вечную. Все наше положение пред Богом держится на основе смерти и воскресения Божия. Мы все были одинаково приближены к Богу; но не все пользуются равной мерой общения с Богом, не все в одинаковой мере ощущают значение Христа во всех стадиях совершенного Им дела. Все могли бы достичь этого, если бы этого желали; но они разными путями лишают себя этого блага. Мир и плоть с присущими им влияниями оказывают вредное действие на их души. Дух Божий огорчен, и душа не имеет полного общения со Христом, что, однако, ей может быть доступно. Если мы живем нашими личными плотскими вкусами, напрасно мы надеемся быть в состоянии питаться Христом. Нет, если мы хотим непрестанно питаться Им, мы должны отречься от себя самих, должны осуждать себя, дабы мы могли сказать: "Живу не я, но Христос." Речь уже не идет о принятии прокаженного в стан, в место общения с Богом. Нисколько. Речь идет теперь об общении души с Богом, о ее насыщении Христом. В этом отношении нам предлагается высшая мера общения. Нам дана возможность доходить до познания самых возвышенных истин; но если мы мерим и своей малой меркой, в милосердии Своего сердца наш Отец, никогда нас не упрекающий, тихо шепчет нам: "Что достанет рука его." Все пользуются равными правами, но способности могут быть разные; и, благодарение Богу, когда мы вступаем в Его присутствие, все самые пламенные желания нашего нового человека получают полное удовлетворение; все силы обновленной души находят себе применение. Да даст нам Господь милость изо дня в день убеждаться во всем этом из личного опыта, насыщающего до избытка наши души.

Мы закончим эту часть книги, рассмотрев в общих чертах случай возникновения проказы в доме.

3. Читатель заметит, что проказа могла поразить человека или одежду и в пустыне; что же касается возникновения проказы на доме, этот случай мог встретиться только в Ханаанской земле. "Когда войдет в землю Ханаанскую, которую Я даю вам во владение, и Я наведу язву проказы на дома в земле владения вашего... Священник прикажет опорожнить дом, прежде нежели войдет священник осматривать язву, чтобы не сделалось нечистым все, что в доме; после сего придет священник осматривать дом. Если он, осмотрев язву, увидит, что язва на стенах дома состоит из зеленоватых или красноватых ямин, которые окажутся углубленными в стене, то священник выйдет из дома к дверям дома, и запрет дом на семь дней" (ст. 34-38).

Рассматривая дом, как образ целого общества людей, мы находим здесь важные указания Божественного отношения к возникновению нравственного зла или к удалению всяких симптомов зла, обнаруживающихся в обществе верующих. И в отношении исследования дома мы встречаем то же спокойствие, то же терпение, с каким приступал священник к осмотру заболевшего человека или зараженной язвой одежды. Идет ли речь о доме, или же об одежде и о личности, в поведении священника не заметно ни поспешности, ни равнодушия. Человек, дороживший своим домом, не должен был пренебрегать ни одним подозрительным симптомом, обнаруживавшимся на его стенах; не мог он также выводить свое личное заключение о подмеченных им этих симптомах. И исследование дома, и суждение о нем принадлежали священнику. С минуты возникновения в нем чего-либо подозрительного священник, приносящий жертву, исполнял роль судьи по отношению к дому. Дом был под судом, но не под осуждением. Окончательное суждение о нем могло быть произнесено лишь по истечении точно установленного срока. Симптомы повреждения стен могли оказаться совершенно поверхностными, не требовавшими применения к дому каких-либо решительных мер.

"В седьмой день опять придет священник, и если увидит, что язва распространилась по стенам дома, то священник прикажет выломать камни, на которых язва, и бросит их вне города на место нечистое" (ст. 40) Весь дом не подвергался осуждению. Прежде всего следовало попробовать выломать покрытые проказою камни.

"Если язва опять появится и будет цвести на доме после того, как выломали камни, и оскоблили дом и обмазали, то священник придет и осмотрит, и если язва на доме распространилась, то это едкая проказа на доме, нечист он. Должно разломать сей дом, и камни его, и дерево его, и всю обмазку дома вынести вне города на место нечистое" (ст. 43-45). Поражение дома было злокачественным, болезнь была неизлечима - все здание следовало разрушить.

"Кто входит в дом во все время, когда он заперт, тот нечист до вечера. И кто спит в доме том, тот должен вымыть одежды свои" (ст. 46-47). Это весьма важная истина. Соприкосновение оскверняет! Будем помнить. Этот принцип особенно подчеркнут в постановлениях Книги "Левит". Он нимало не утратил своего значения и в настоящее время.

"Если же священник придет и увидит, что язва на доме не распространилась после того, как обмазали дом, то священник объявит дом чистым, потому что язва прошла" (ст. 48). Удаление зараженных язвою камней и т.п. приостановило распространение заразы; таким образом, дальнейшее судебное разбирательство оказывалось излишним. Дом выходил из подсудности; вновь очищенный кроплением жертвенной крови, он опять становился годным для обитания.

Теперь посмотрим, какой нравственный смысл заключается во всем этом. Он необыкновенно поучителен, и в то же время торжественен и практичен. Возьмите, например, случай в Коринфской церкви. Она представляла собою духовный дом, составленный из духовных камней; но увы! Орлиный взор апостола различал на его стенах в высшей степени подозрительные симптомы. Оставался ли он к этому равнодушным? Конечно, нет. Он был слишком исполнен духом Хозяина этого дома, чтобы хотя бы на минуту допустить столь пагубное положение вещей. Не будучи равнодушным, он, однако, не действовал и с излишней поспешностью. Он приказал выломать зараженный проказою камень и тщательно "оскоблить весь дом". Затем, оказав должное усердие в этом деле, он начал терпеливо ожидать последствий своей верности пред Богом. И каков же был результат? Свершилось все, чего только могло желать его сердце. "Но Бог, утешающий смиренных, утешил нас прибытием Тита, и не только прибытием его, но и утешением, которым он утешался о вас, пересказывая нам о вашем усердии, о вашем плаче, о вашей ревности по мне, так что я еще более обрадовался... По всему вы показали себя чистыми в этом деле" (сравн. 1 Кор. 5 с 2 Кор. 7,6; 11).

Вот прекрасный пример. Ревностные старания апостола увенчались полным успехом; язва прекратилась, и Церковь избавилась от разъедающего действия неосужденного зла.

Возьмите и другой серьезный пример в этом отношении. "И Ангелу Пергамской Церкви напиши: так говорит имеющий острый с обеих сторон меч: знаю твои дела, и что ты живешь там, где престол сатаны, и что содержишь имя Мое, и не отрекся от веры Моей даже в те дни, в которые у вас, где живет сатана, умерщвлен верный свидетель Мой Антипа. Но имею немного против тебя, потому что есть у тебя там держащиеся учения Валаама, который научил Валака ввести в соблазн сынов Израилевых, чтобы они ели идоложертвенное и любодействовали. Так и у тебя есть держащиеся учения Николаитов, которое Я ненавижу. Покайся; а если не так, скоро приду к тебе и сражусь с ними мечом уст Моих" (Откр. 2,12-16). Божественный Первосвященник занимает место Судьи по отношению к дому Божию в Пергаме. Он неравнодушно относится к возникновению в нем столь тревожных симптомов; но оказывает по отношению к нему милосердие и долготерпение, давая ему время раскаяться. Если предупреждения, увещания и строгость не приведут к желанным результатам, судебное разбирательство дела должно будет идти своим чередом.

Все это полно поучения по отношению к применению на практике учения об общине Божией. Семь Церквей Азии представляют собою различные наглядные изображения дома Божия, отданного во власть священнического суда. Нам следует тщательно, с молитвою, изучать их. Их значение бесконечно велико. Мы никогда не должны, собственно говоря, успокаиваться, пока видим какие-либо подозрительные симптомы зла в Церкви Божией. Мы часто бываем склонны говорить себе: "Меня это не касается"; но благочестиво ревновать о чистоте этого дома составляет прямую обязанность всех, любящих Хозяина дома; и если мы уклоняемся от исполнения этой обязанности, это не послужит к нашей чести и пользе души нашей в день Господень.

Не буду далее развивать этот вопрос на страницах нашего краткого обзора; в заключение только скажу, что вопрос о проказе имеет огромное прообразное значение не только для дома Израилева, но и для всего домостроительства Божия. [Сравните по отношению к Израилю и к храму Иеговы Лев. 14,43-45; 3 Цар. 9,6-9; Иер. 26,18; 52; 13; Плач. Иер. 4,1 и Матф. 24,2; а по отношению к Церкви как к дому Божию: 1 Кор. 3,16.17; 2 Тим. 2,20-21; Откр. 3,14-16 и т.д.]

Эта глава повествует о разных обрядах, относящихся к очищению нечистоты, но не столь серьезной, как проказа. Последняя как бы предназначена для выражения всей глубины зла, живущего в нашем природном естестве, тогда как 15-я глава заключает в себе перечень случаев, когда, в сущности, проявляются своего рода неизбежные слабости, которые, исходя в некоторой степени от присущей человеку плотской природы, оскверняли человека и нуждались в Божественном очищении. Присутствие Бога в общине Божией требовало высшей степени нравственной святости и чистоты. Всякое движение плоти должно было быть подавлено. Все, что в глазах человека могло казаться неизбежными слабостями, наносило осквернение Богу и требовало очищения, потому что Иегова пребывал в стане Израилевом. Ничто вредное, ничто непристойное, ничто неприличное не могло совмещаться с чистым и святым присутствием Бога Израилева. Соседние Израилю племена необрезанных не поняли бы смысла всех этих святых постановлений; но Иегове было благоугодно видеть Израиль святым, потому что Он был Бог Израилев. Если израильтяне отличались от прочих народов и имели преимущество жить в присутствии святого Бога, они должны были быть и святым народом.

Ничто так не пленяет души, как ревностная забота Иеговы о святости всех привычек, всех поступков Его народа. В стане и вне стана, во сне и в бодрствовании, днем и ночью охранял Он их. Он заботился об их пище, их одеждах, следил за малейшими подробностями их личных дел. Любое проявление легкого пятна на теле человека немедленно требовало тщательного рассмотрения. Не упускалось, словом, из виду ничто, что могло каким-либо путем нанести ущерб благосостоянию или чистоте тех, с которыми Иегова заключил союз, и среди которых Он жил. Он принимал участие во всех их самых обыденных делах. Он с великою заботливостью усмотрел все, что касалось их со стороны их народной, общественной или частной жизни.

Все это явилось бы непосильным игом для необрезанного. Иметь Бога, бесконечно святого, на всех путях своих днем и вокруг своей постели ночью, было бы прямо нестерпимо для него; но для того, кто любил Бога, ничего не было более отрадного. Такой человек радуется сладкой уверенности, что Бог всегда близок к нему; и он наслаждается святостью, требуемой присутствием Божиим и в то же время приличествующей ему.

Читатель, таков ли ты? Любишь ли ты присутствие Божие и святость, которую требует это присутствие? Допускаешь ли ты в своей жизни что-либо, несовместимое со святостью присутствия Божия? Гармонируют ли твои мысли, чувства и действия с чистотой и возвышенностью святилища Божия? Читая 15-ю главу книги Левит, помни, что она была написана для твоего назидания. Следует читать ее в освещении Духа Святого, потому что она имеет духовное отношение и к тебе. Читать ее в другом настроении - значит искажать ее смысл к нашему собственному ущербу, или, выражаясь обрядовым языком, это значит "варить козленка в молоке матери его" (Исх. 23,19).

Быть может, ты спрашиваешь самого себя: "Какое назидание я могу вынести из чтения этой части Писания? Как я могу применить все это к себе?" Прежде всего я предложу тебе вопрос, не допускаешь ли ты мысли, что она была написана не для твоего назидания? Надеюсь, что в этом ты не сомневаешься, потому что богодухновенное слово апостола особенно подчеркивает факт, что "все, что писано было прежде, написано нам в наставление" (Рим. 15,4). Многие по-видимому, забывают эту важную истину, по крайней мере, когда речь идет о книге Левит. Они не хотят верить, что могут научиться чему бы то ни было из обрядов и постановлений минувших дней, и особенно из обрядов и постановлений, подобных тем, которые изложены в этой, 15-й главе. Но когда мы вспоминаем, что эта глава написана по соизволению Духа Святого, что каждый ее раздел, каждый стих, каждая ее строка "богодухновенны и полезны" (2 Тим. 3,16), это должно было бы заставить нас искать скрытое в них поучение. Чаду Божию, несомненно, надлежит читать написанное Богом. Необходимо, конечно, силою Духа Святого научаться, каким образом следует читать подобную главу; необходимо обладать духовною мудростью, открывающей, когда именно следует ее читать; но это же относится и к чтению любой главы Писания. Можно с достоверностью утверждать одно: будь мы в достаточной мере духовны, будь мы небесно настроены, чужды нашему природному естеству и освобождены от вкусов земли, из этой и из подобных этой главе мы вынесли бы мысли и принципы чисто духовные. Если бы ангел небесный читал эти строки Писания, как он читал бы их? Непременно в свете духовном и небесном; непременно открывая в них самый чистый и высший нравственный смысл. И почему же и мы не последуем его примеру? Мне кажется, что мы не даем себе отчета, с каким преступным пренебрежением относимся к святой Книге, допуская столь небрежное отношение к целой ее части, какою является книга Левит. Если бы не следовало читать этой части Книги, не следовало, конечно, ее и писать. Если бы она не была полезна, ей, несомненно, не было бы и места в собрании богодухновенных книг; но раз "Богу, единому премудрому", угодно было продиктовать [Выражение "продиктовать" вполне применимо к написанию книги Левит, потому что с ее начала до конца, за исключением некоторых исторических глав (гл 9 и 10,1-7), мы читаем в ней вступительные слова пред каждым ее разделом "И сказал Господь Моисею, говоря", что свидетельствует нам, что эта книга чуть ли не самая непосредственно богодухновенная из всех Писаний.] эту Книгу, Его детям следует читать ее с любовью.

Конечно, научить нас, когда именно нам полезно читать эту главу, могут лишь духовная мудрость, святая чуткость и духовное настроение, даруемые нам исключительно общением с Богом. Пришлось бы заподозрить человека в полном отсутствии духовной проницательности и духовного чутья, если бы он вздумал прочесть 15-ю главу книги Левит вслух среди собрания не настроенных духовно слушателей. Но какая этому причина? Потому ли, что эта глава не "богодухновенна" и как таковая не полезна? Нисколько, а потому что большинство слушателей не оказались бы на должной духовной высоте для усвоения чистых и святых уроков, заключающихся в этой главе.

Чему же нам надлежит научиться из этой главы? Прежде всего она учит нас ревностно оберегать себя от всего, исходящего от нашего человеческого естества. Всякое движение, всякое прикосновение плоти оскверняет. Естество человеческое, греховное и падшее, есть нечистый источник; все, из него истекающее, нечисто. Оно не может произвести ничего чистого, святого или доброго. Этот урок часто вытекает из постановлений книги Левит и особенно ясно выражается в этой главе.

Да будет слава благодати Божией, являющей нам такое обилие средств, омывающих нечистоту нашей плотской природы! Средства, которыми она для этого располагает во всех книгах Слова Божия, особенно же в изучаемой нами его части, представляется в двух различных видах; это "вода и кровь". И то, и другое связано со смертью Христовой. Кровь, которая искупает грех, и вода, отличающаяся своими очищающими свойствами, истекли из прободенного ребра распятого Христа (ср. Иоан. 19,34 с 1 Иоан. 5,6). "Кровь Иисуса Христа, Сына Его, очищает, в свою очередь, наши привычки, наше поведение, наши пути (Пс. 118,9; Еф. 5,26). Так мы пребываем в состоянии, дающем нам право вступать в общение с Богом и служить Ему, проходя в то же время по миру, где все нечисто, и нося в себе греховное естество, каждое движение которого оставляет после себя пятно.

Мы уже заметили, что наша глава разбирает те случаи нечистоты по отношению к богослужению, которые не так значительны, как проказа. Этим объясняется, почему искупление совершается здесь не принесением в жертву тельца или ягненка, а самой малой из жертв - принесением "двух горлиц". Но, с другой стороны, очищающее свойство Слова Божия все время напоминает нам обряд омовения. "Как юноше содержать в чистоте путь свой? -Хранением себя по слову Твоему" (Пс. 118,9). "Мужья, любите своих жен, как и Христос возлюбил Церковь и предал Себя за нее, чтобы освятить ее, очистив банею водною, посредством слова" (Ефес. 5,26). Вода занимала выдающееся место в служении Левитов при очищении; будучи же прообразом Слова Божия, она является поучением, в высшей степени интересным и назидательным.

Таким образом, мы можем извлечь драгоценные уроки из 15-й главы книги Левит. Из нее мы черпаем неоспоримые доказательства высшей святости присутствия Божия. Никакая нечистота, никакое пятно никогда не были допустимы в этой наисвященнейшей области. "Так предохраняйте сынов Израилевых от нечистоты их, чтобы они не умерли в нечистоте своей, оскверняя жилище Мое, которое среди их" (ст. 31).

Мы также узнаем из нее, что человеческая природа есть неиссякаемый источник нечистоты. Она полна всякой скверны; и нечиста не только она сама, но она и оскверняет. Бодрствуя или пребывая во сне, сидя, стоя или лежа, наше человеческое естество нечисто и оскверняет других. Самое соприкосновение с ним уже сообщает нечистоту. В этом заключается глубоко унизительный урок для исполненного гордости человечества, но, тем не менее, это так. Книга Левит ставит наше природное естество пред необыкновенно верным зеркалом. Она не оставляет нашей плоти никакого повода хвалиться. Люди могут превозноситься своей цивилизацией, своим нравственным развитием, своими достоинствами. Но пусть они изучат Третью книгу Моисея, и они увидят, какова настоящая цена всей их нравственности пред судом Божиим.

Наконец, мы снова познаем из нее и безмерное значение искупительной крови Христа, а также очищающее и освящающее действие драгоценного Слова Божия. Помышляя о безукоризненной чистоте святилища, в то же время имея в виду неисправимую испорченность нашего природного естества и поэтому спрашивая себя: "Как мы можем вступить в него и в нем пребывать?", мы находим ответ в "крови и воде", истекших из ребра распятого Христа, Христа, отдавшего на смерть жизнь Свою, дабы мы жили для Него. "Три свидетельствуют на земле: Дух, вода и кровь", и - благодарение Богу - "сии три об одном" (1 Иоан. 5,8). Дух Божий не свидетельствует нам о чем-либо, не находящемся в Слове Божием; Слово же и Дух вместе возвещают нам бесконечную цену и значение крови.

Не приходится ли нам, таким образом, признать, что 15-я глава книги Левит написана для нашего назидания? Не имеет ли она своего определенного места в числе душеполезных божественных книг? Несомненно. Исчезновение ее оставило бы ничем не восполнимый пробел. Из нее мы научаемся тому, чему не могли бы научиться ни из какой иной книги. Правда, все Писание свидетельствует нам о святости Божией, о нечистоте нашего плотского естества, о силе крови, о значении Слова Божия; но глава, только что рассмотренная нами, представляет нашему уму эти истины и начертывает их в наших сердцах совершенно особым, ей одной свойственным образом.

Да будет же любая часть Слова нашего Отца дорога нашему сердцу! Да будет Его любое свидетельство для нас слаще меда, слаще сот меда! Да пленяется наше сердце "всеми правыми судами Его!"

Эта глава содержит в себе изложение важнейших истин, доступных изучению возрожденной души. Учение об искуплении звучит в ней с необыкновенной силой и замечательной полнотой. Мы должны, одним словом, считать 16-ю главу книги Левит одною из драгоценнейших и важнейших частей всей богодухновенной Книги, если вообще допустимо сравнение там, где все божественно.

В историческом отношении эта глава повествует нам о постановлениях великого дня очищения, которыми устанавливалось и поддерживалось общение Израиля с Иеговой и которыми изглаживались и искупались все грехи, ошибки и немощи народа, вследствие чего Господь Бог мог обитать среди него. Кровь, проливавшаяся в этот торжественный день, служила основанием престола Иеговы среди общества собрания. Во имя этой крови святой Бог мог пребывать среди народа, несмотря на все его слабости "Десятый день седьмого месяца" был единственным в своем роде днем для Израиля. Во всем году не было дня, подобного ему. Жертвы, приносившиеся в этот день, были основанием путей благодати, милости, великодушия и долготерпения Божия.

В этой части Божия повествования мы узнаем, кроме того, что "путь во святилище не был еще открыт". Бог скрывался за завесою, и человек должен был стоять вдали. "И говорил Господь Моисею по смерти двух сынов Аароновых, когда они, приступив (с чуждым огнем) пред лицо Господне, умерли. И сказал Господь Моисею: скажи Аарону, брату твоему, чтобы он не во всякое время входил во святилище за завесу пред крышку, что на ковчеге, дабы ему не умереть; ибо над крышкою Я буду являться в облаке" (ст. 1-2).

Не был еще открыт путь, по которому человек мог бы в любое время входить в присутствие Божие; также не существовало среди длинного ряда постановлений Моисея и какого-либо средства, делавшего возможным постоянное пребывание человека пред лицом Божиим. Бог находился в глубине святилища, далеко от человека; и человеку позволялось оставаться только вне этого места, вдали от Бога; "кровь козлов и тельцов" не могла создать постоянной близости. Для этого требовалась превосходнейшая жертва и драгоценнейшая кровь. "Закон, имея тень будущих благ, а не самый образ вещей, одними и теми же жертвами, каждый год постоянно приносимыми, никогда не может сделать совершенными приходящих с ними. Иначе перестали бы приносить их, потому что приносящие жертву, бывши очищены однажды, не имели бы уже никакого сознания грехов. Но жертвами каждогодне напоминается о грехах, ибо невозможно, чтобы кровь тельцов и козлов уничтожала грехи" (Евр. 10,1-4). Ни священное левитское служение, ни ветхозаветные жертвы не могли сделать человека совершенным. Неудовлетворительность последних была очевидна, несовершенство первого не подлежало сомнению; и то и другое оказывалось недостаточным. Несовершенный человек не мог сделаться совершенным священнослужителем, а несовершенное служение не могло сделать человека совершенным. Аарон не был подготовлен и не стоял на достаточно высоком духовном уровне, чтобы занять место за завесою святилища; приносившиеся же им жертвы не могли разорвать завесу.

Здесь мы закончим обзор исторического смысла нашей главы. Теперь рассмотрим ее прообразное значение. "Вот, с чем должен входить Аарон во святилище: с тельцом в жертву за грех и с овном во всесожжение" (ст. 3). Здесь пред нами снова являются два великих прообраза искупительного подвига Христа, вполне достаточные для соблюдения Божественной славы и восполнения существенных нужд человека. В описании всего богослужения, связанного с этим единственным в своем роде и торжественным днем, не упоминаются ни хлебное жертвоприношение, ни мирная жертва. Здесь нет изображения земной жизни Господа, со всей присущим ей совершенством; отсутствует и изображение общения души с Богом во имя совершенного Им искупления. Эта глава, одним словом, вся посвящается искуплению, которое представляется с двух сторон: прежде всего искуплению, удовлетворяющему все требования Бога, Его естество, Его характер, Его престол; а затем и искуплению, полностью покрывающему как вину человека, так и его нужды. Необходимо иметь в виду эти два факта, чтобы составить себе ясное представление об истине, изображенной в этой главе, и об учении о великом дне очищения. "Вот, с чем должен Аарон входить во святилище", ему надлежит входить туда с жертвою, во всех отношениях охранявшею славу Божию как по отношению к предначертаниям Его искупительной любви к Церкви, Израилю и всякой твари, так и по отношению ко всем правам Его нравственного воздействия на мир; вторая же жертва полностью отвечала жалкому и виноватому положению грешника пред Богом. Две эти стороны искупления постоянно предстают пред нашими глазами при изучении нами этой драгоценной главы. Нельзя достаточно высоко оценить их значение. "Священный льняной хитон должен надевать он, нижнее платье льняное да будет на теле его, и льняным поясом пусть опоясывается, и льняной кидар надевает: это священные одежды. И пусть омывает он тело свое водою, и надевает их" (ст. 4).

Аарон, омывший чистою водою свое тело и одетый в белые льняные одежды, представляет нам замечательный и трогательный прообраз Христа, идущего на совершение искупительного подвига. Вся Его Личность, весь Его характер дышат чистотой и непорочностью. "За них Я посвящаю Себя, чтобы и они были освящены истиною" (Иоан. 17,19). Особенно дорого для нас быть призванными созерцать, так сказать, Личность нашего божественного Первосвященника во всей Ее святости. Дух Святой с особенным благоволением являет Христа Его народу, и с какой бы стороны мы в Него ни вглядывались, мы всюду видим в Нем Того же Иисуса, - совершенного, чистого, славного, ни с кем несравнимого; Он "лучше десяти тысяч других... весь Он любезность" (Песн. 5,10-16). Ему не приходилось что-либо предварительно сделать или что-либо надеть на Себя, чтобы оказаться без пятна и порока. Он не имел нужды ни в воде, ни в тонком виссоне. По Своей сути Он был действительно Святым Божиим. Что Аарон делал, и что он носил на себе - его омовение и облачение - являются лишь слабыми тенями того, что есть Христос по Своей сути. Закон был лишь "тенью", а не сутью "будущих благ". Мы, благодарение Богу, имеем не только тень, но вечную и Божественную действительность - Самого Христа.

"И от общества сынов Израилевых пусть возьмет двух козлов в жертву за грех и одного овна во всесожжение. И принесет Аарон тельца в жертву за грех за себя, и очистит себя и дом свой" (ст. 5-6). Аарон и его дом представляют собою Церковь не как "тело", а как священнический дом. Это не Церковь, которую нам изображает апостол в Посланиях к ефесянам и колоссянам, а скорее Церковь, рисуемая нам в известном изречении 1 Петр. 2,5: "И сами, как живые камни, устрояйте из себя дом духовный, священство святое, чтобы приносить духовные жертвы, благоприятные Богу, Иисусом Христом." Также и в Евр. 3,6 говорится: "А Христос - как Сын в доме Его; дом же Его - мы, если только дерзновение и упование, которым хвалимся, твердо сохраним до конца." Нам следует иметь в виду, что в Ветхом Завете не существует никакого откровения относительно тайны Церкви. В нем существуют лишь образы, само же откровение отсутствует. Эта удивительная тайна о евреях и язычниках, образующих "одно тело", одного "нового человека", соединенного с прославленным на небе Христом, не могла быть открыта, пока Христос не занял Своего места на небесах. Апостол Павел был служителем домостроительства этой тайны, о чем нам и свидетельствует Ефес. 3,1-12, - слова, требующие особенно серьезного внимания со стороны читателя - христианина.

"И возьмет двух козлов, и поставит их пред лицом Господним у входа скинии собрания; и бросит Аарон об обоих козлах жребии: один жребий - для Господа, а другой жребий - для отпущения. И приведет Аарон козла, на который вышел жребий для Господа, и принесет его в жертву за грех, а козла, на которого вышел жребий для отпущения, поставит живого пред Господом, чтобы совершить над ним очищение и отослать его в пустыню для отпущения" (ст. 7-10). В двух этих козлах мы имеем прообраз двух уже указанных нами выше сторон искупления.

"Жребий Господа" выпадал на одного из них, а другому выходил жребий народа. В первом случае речь не шла о личностях и грехах, нуждавшихся в прощении; не было также речи и о заветах благости Божией по отношению к избранным. Все это вопросы - даже излишне много распространяться об этом - бесконечно великой важности, но они вовсе не затрагиваются в случае "козла, которому выходил жребий Господа". Этот последний представляет смерть Христа как факт, содействовавший особому прославлению Божию по отношению к вопросу о грехе вообще. Эта великая истина особенно наглядно выражается в знаменательном изречении: "Жребий для Господа". Бог имеет Свою собственную часть в смерти Христа - часть, совершенно отличную от других и отдельную, часть, которая сохранила бы свою силу даже и в том случае, если бы не было ни одного спасенного грешника. Чтобы понять все значение этой мысли, следует вспомнить, как был обесславлен Господь в этом мире. Его Истина находилась в поругании; Его авторитет был отвергнут; Его величие было не понято: Его закон -нарушен; Его права попраны; имя Его было обесчещено; Его характер был представлен в превратном виде.

Смерть Христова восстановила все. Она полностью прославила Бога именно в том месте, где было нанесено оскорбление Ему. Она совершенно восстановила Его величие, истину, святость, характер Бога. Она дала Божественное удовлетворение всем требованиям престола Божия. Она искупила грех. Она создала Божественное целебное средство, изгладившее вред, нанесенный грехом во всей Вселенной. Она полагает основание, на котором Бог может действовать относительно всякого по благости, милосердию и любви. Она поручается за то, что князь мира сего обречен на вечное изгнание и погибель. Она составляет незыблемую основу нравственного владычества Бога в мире. Благодаря совершенному на кресте делу Бог может действовать согласно величию Своего всемогущества. Он может дать развиться всей несравненной славе Своего характера и всем пленительным свойствам Своего Божеского естества. По Своему неумолимому правосудию Он должен был бы обречь человечество на гибель в озере огненном с дьяволом и его ангелами. Но что сталось бы в таком случае с Его любовью, Его благодатью, Его милосердием, Его долготерпением, Его состраданием, Его снисходительностью, Его истинной благостью?

Если же, с другой стороны, было дано действовать всем этим драгоценным свойствам Божиим, не будь искупления, как были бы соблюдены правосудие, истина, величие, святость, права Божий? В чем проявилась бы вся полнота Божьей нравственной славы? Каким путем "милость и истина" могли бы "встретиться", а "правда и мир" - "облобызаться?" Как могла "истина возникнуть из земли", или "правда - проникнуть с небес?" (Пс. 84,12). Все это было бы невозможно. Ничто, кроме искупления, совершенного кровью Господа нашего Иисуса Христа, не могло полностью прославить Бога; но оно-то и прославило Его. В искуплении отразилась вся слава Божественного характера, как она никогда не могла проявиться среди пышного великолепия невинного творения. Ввиду этого и в память этой жертвы Бог долго терпит мир - в течение почти шести тысяч лет. Благодаря этой жертве самым нечестивым злодеям еще дано "жить, двигаться и существовать" (Деян. 17,28). Они спокойно едят, пьют и спят. Каждым куском пищи, который подносит к своему рту последний богоотступник, он обязан жертве, которой он не знал, но над которою нечестиво глумится. Солнце и дожди, оплодотворяющие поля атеиста (не верующего в существование Бога человека) даруются ему во имя жертвы Христовой. Да, даже дыханием, при посредстве которого неверующий или безбожник хулят Слово Божие или отрицают существование Бога, даже самим этим дыханием они обязаны, сами того не подозревая, жертве Господней. Не существуй эта драгоценная жертва, и вместо того, чтобы кощунствовать на земле, они очутились бы в муках ада.

Да не подумает читатель, что я имею здесь в виду прощение грехов или спасение отдельных душ. Это совершенно другой вопрос, связанный, как это известно каждой верующей душе, с исповеданием имени Иисуса и твердой верой в Его воскресение из мертвых силою Божией (Рим. 10,9). Это вполне очевидно и совершенно понятно; но это нимало не касается вопроса искупления, которым мы в настоящее время занимаемся и который так удивительно метко выражен прообразом "козла, на которого выходил жребий для Господа". Бог прощает грешника и принимает его; но это нечто совершенно отдельное от долготерпения, оказываемого Богом этому человеку и от временных благословений, которые Он изливает на человека. И то, и другое совершается во имя креста, но здесь проявляются и применяются к делу две совершенно разных стороны крестного подвига.

Это различие влечет за собою весьма важные последствия. Поэтому никак не следует терять этого из виду; иначе исчезает вся ясность учения об искуплении. Но это еще не все. Ясное понимание путей Божиих в управлении мирами в прошлом, в настоящем и в будущем, всегда будет находиться в зависимости от этого исполненного значения факта. Он же явится и ключом, отверзающим смысл великого множества изречений Священного Писания, совершенно без этого непонятных для некоторых христиан. Приведу в пример два или три из подобного рода изречений.

"Вот Агнец Божий, который берет на Себя грех мира" (Иоан. 1,29). Тесно связано с этим изречением и другое подобное этому, слово 1 Иоан. 2,2., говорящее о Господе Иисусе Христе как об "умилостивлении за грехи всего мира." [Здесь не идет речь о "грехах всего мира", как это неверно передают неточные слова перевода Здесь просто выражена следующая мысль в первой части стиха Христос изображается умилостивлением за грехи Своего народа, во второй же говорится не о грехах и не о личностях, а о грехе и о мире вообще Весь стих представляет нам Христа, изображенного прообразом двух козлов, другими словами, Христа, подъявшего грехи Своего народа, и Христа, полностью прославившего Бога в вопросе греха вообще и нашедшего способ оказать милосердие по отношению ко всему миру и принести полное избавление и благословение всему Божию творению.] В обоих этих изречениях говорится, что Господь Иисус полностью прославил Бога в вопросе победы над грехом и миром в самом широком применении этих слов. Здесь Христос осуществляет прообраз "козла, которому вышел жребий для Господа". Это дает нам особенно ясное представление о совершенном Христом искуплении, столь мало понятном и часто находящемся в таком пренебрежении. Когда при рассмотрении этих или подобных им мест Слова Божия возникает в связи в ними вопрос об отдельных личностях и о прощении грехов, разум вскоре теряется в неразрешимых, по-видимому, догадках.

То же можно сказать и о всех изречениях, выражающих благость Божию ко всему миру вообще. Все они основаны на особом свойстве искупления, рассматриваемом нами в данную минуту: "Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари" (Марк. 16,15). "Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную. Ибо не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был чрез Него" (Иоан. 3,16-17). "Итак прежде всего прошу совершать молитвы, прощения; моления, благодарения за всех человеков, за царей и за всех начальствующих, дабы проводить нам жизнь тихую и безмятежную во всяком благочестии и чистоте, ибо это хорошо и угодно Спасителю нашему Богу, Который хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины. Ибо един Бог, един и Посредник между Богом и человеками, Человек Христос Иисус, предавший Себя для искупления всех: таково было в свое время свидетельство" (1 Тим. 2,1-6). "Ибо явилась благодать Божия, спасительная для всех человеков." (Тит. 2,11). "Но видим, что за претерпение смерти увенчан славою и честью Иисус, Который немного был унижен пред Ангелами, дабы Ему, по благодати Божией, вкусить смерть за всех" [По точному смыслу подлинника "за все".] (Евр. 2,9). "Не медлит Господь исполнением обетования, как некоторые почитают то меддением: но долготерпит нас, не желая, чтобы кто погиб; но чтобы все пришли к покаянию" (2 Петр. 3,9).

Не следует стараться изменить необыкновенно ясный смысл вышеприведенных изречений. Они представляют собою очевидное и несомненное свидетельство о наличии благодати Божией для всякого человека, нимало не намекая ни на ответственность человека пред Богом, с одной стороны, ни о вечных предначертаниях Божиих, с другой стороны. Слово Божие возвещает обе эти истины с одинаковой полнотою, одинаковой достоверностью и ясностью Человек ответствен; Богу принадлежит вся власть. Все, признающие авторитет Писания, думают именно так. Но, однако, несказанно важно в то же время признать всю безграничность Божией благодати и значения креста Христова. Это прославляет Бога и лишает человека всякого оправдания. Люди выставляют напоказ Божий приказания и неспособность человека веровать без влияния на него Духа Божия. Все эти доводы только доказывают, как мало люди нуждаются в Боге; потому что, если б они почувствовали нужду в Нем, они узнали бы, что Он очень близок к ищущим Его. Благодать Божия и искупление Христово безмерно всеобъемлющи. "Все" - "всякий" - "весь", вот выражения, употребляемые Самим Богом, и я спрашиваю себя, кто же в таком случае Им исключается? Если Бог посылает человеку весть о спасении, несомненно, Он предназначает это спасение ему; не преступно ли поэтому поступает всякий, отвергающий Божию благодать и делающий Бога лживым, а затем ищущий извинения своему поступку в указании на таинственные пути Божий? Такому человеку следовало бы лучше сразу сказать: "Дело в том, что я не верю Слову Божию, не нуждаюсь ни в благодати, ни в спасении Господа." Это было бы, по крайней мере, откровенно и понятно; но нечестие способно свою ненависть к Богу и Его правде облекать в мантию ложного богословия, видящего только одну сторону истины Это заставляет нас сознаться, что сатана никогда не проявляет такой дьявольской хитрости, чем когда он появляется пред нами с Библией в руках.

Если действительно вечными предопределениями и предначертаниями Божиими люди удержаны от принятия Евангелия, которое должно возвещаться им, на каком же основании они подвергнутся "вечной погибели" за то, что не покорились благовествованию этого Евангелия (2 Фес. 1,6-10)? Во всех пределах мрачного местопребывания погибших грешников найдется ли хотя бы одна душа, которая будет иметь право объяснить Божиими предначертаниями свое пребывание в этом месте? О, нет; Бог жертвою Христовою усмотрел не только спасение душ, верующих Его свидетельству, но и действие Его благодати на людей, отвергающих Евангелие, так что у них не будет никакого оправдания. Человек "подвергается вечной погибели" не потому, что он не может, но единственно потому, что он не хочет верить. Нет более роковой ошибки, чем желание человека ссылаться на Божий предначертания, в то же время добровольно, сознательно и заведомо отвергая дар Божьей благодати; это является тем большей опасностью, потому что такое положение вещей поддерживается догматами одностороннего вероучения. Божия благодать равно доступна каждому; и если мы задаем себе вопрос: Как это может быть? мы немедленно находим на него ответ: "Жребий для Господа" пал на истинную Жертву, дабы Бог был всецело прославлен в вопросе о грехе в самом широком смысле этого слова; дабы иметь возможность поступать по благодати со всяким и дабы было "Евангелие возвещено всей твари". Эта благодать и это благовествование должны покоиться на прочном основании, и это основание заключается в искуплении; если б человек даже и отказывался от него, Бог прославляется уже явным существованием благодати и предлагаемого каждому спасения, благодаря основанию, на котором покоится и то и другое. Он уже прославлен и будет прославлен в вечности. "Душа Моя теперь возмутилась; и что Мне сказать? Отче! избавь Меня от часа сего! но на сей час Я и пришел; Отче! прославь имя Твое. Тогда пришел с неба глас: и прославил и еще прославлю... Ныне суд миру сему; ныне князь мира сего изгнан будет вон; и когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе" (Иоан. 12,27-32).

До сих пор занимались только вопросом о судьбе "козла, которому вышел жребий для Господа"; поверхностный читатель может подумать, что стихи, непосредственно следующие за этим, относятся к козлу отпущения, являющему собою вторую сторону смерти Христовой в применении ее к грехам народа. Но нет; прежде, чем дойти до рассмотрения этой второй стороны жертвы Христовой, мы находим полное подтверждение только что представленной нам чудной истины в факте, что кровью закалавшегося козла, а также и тельца, совершалось кропление пред престолом Иеговы, что должно было обозначать, что жертвенная кровь удовлетворяла все требования престола Божия, что все права Божий получали полное удовлетворение посредством жертвы.

"И приведет Аарон тельца в жертву за грех за себя, и очистит себя и дом свой; и заколет тельца в жертву за грех за себя. И возьмет горящих угольев полную кадильницу с жертвенника, который пред лицом Господним, и благовонного мелко истолченного курения полные горсти, и внесет за завесу; и положит курение на огонь пред лицом Господним, и облако курения покроет крышку, которая над ковчегом откровения, дабы ему не умереть" (ст. 11-13). Здесь мы имеем необыкновенно ясный и замечательный прообраз. Искупительная кровь вносится за завесу, в Святое Святых, и там ею совершается кропление пред престолом Бога Израилева. Облако присутствия Божия пребывало там; и, чтобы Аарон мог непосредственно пред собою увидеть славу Божию и не умереть, "облако курения" возносится от жертвенника и покрывает "крышку, которая над ковчегом откровения", которая "семь раз" окроплялась кровью каждой из приносимых жертв. "Благовонное мелко истолченное курение" представляет собою благоухание Личности Христа, благовонное курение принесенной Им драгоценной жертвы.

"И возьмет крови тельца, и покропит перстом своим на крышку спереди и пред крышкою, семь раз покропит кровью с перста своего. И заколет козла в жертву за грех за народ, и внесет кровь его за завесу, и сделает с кровью его то же, что делал с кровью тельца, и покропит ею на крышку и пред крышкою" (ст. 14-15). "Семь" представляет собою число совершенства, и кропление жертвенною кровью семь раз обозначает факт, что куда бы кровь Христова ни применялась - к предметам ли, к какому-либо месту, или к отдельным личностям - она везде в очах Божиих имела цену невыразимого совершенства. Кровь, поручающаяся за спасение Церкви - "дома" истинного Аарона; кровь, обеспечивающая спасение "общества" Израилева; кровь, возвещающая окончательное восстановление творения Божия и излияние на него Господних благословений, - эта кровь приносилась Господу; ею совершалось кропление, и Господь принимал ее согласно являемым ею совершенству, благоуханию и значению Самого Христа. Могуществом этой крови Бог может привести в исполнение все вечные предначертания Своей благодати. Он может спасти Церковь и, вопреки всей силе греха и сатаны, может вознести ее на недосягаемую высоту славы; Он силен собрать рассеянные колена Израилевы, силен соединить "Иуду и Ефрема" (т.е. Иуд. и Изр. Царства); Он может исполнить все обетования, данные Им Аврааму, Исааку и Иакову. Он может спасти и благословить несметное число язычников. Он может восстановить обширную Вселенную, изливая на нее Свои благословения. Он может навек залить ее лучами Своей славы. Он может на глазах ангелов, людей и бесов явить Свою славу, личную и вечную, славу Своего характера, славу Своей сущности, славу Своих дел, славу Своего Промысла. Все это Он может и желает совершить; но единственный пьедестал, на котором вечно будет покоиться это великое здание славы -это кровь, пролитая на кресте, это драгоценная кровь, твердящая, дорогой читатель-христианин, о мире, мире Божественном и вечном, в твоей душе и твоей совести в присутствии бесконечно Святого. Кровью, семикратному кроплению которой подвергалась совесть верующего, совершалось и "седмикратное кропление" пред престолом Божиим. Чем ближе мы подходим к Богу, тем очевиднее для нас становятся значение и цена крови Иисуса Христа. Бросаем ли мы свой взгляд на медный жертвенник - мы видим в нем прообраз искупительной крови; смотрим ли на медный умывальник - и он говорит нам о той же крови; смотрим ли на золотой жертвенник - и там все та же кровь; видим ли пред собою завесу храма -и она твердит нам о том же; но нигде мы не встречаем более могущественного свидетельства о силе крови как внутри завесы, пред престолом Иеговы, в непосредственном присутствии Божественной славы.

"И очистит святилище от нечистот сынов Израилевых и от преступлений их, во всех грехах их. Так должен поступить он и с скиниею собрания, находящеюся у них, среди нечистот их" (ст. 16). Мы всюду встречаем ту же истину. Необходимо ревниво охранять права святилища. Дворы Иеговы, равно как и Его престол, должны являть значение жертвенной крови. Божественные способы применения искупления должны были очищать скинию собрания от окружавших ее нечистот. Иегова всюду заботится о соблюдении Своей славы. Священники и их служение, место служения Богу и все, содержавшееся в нем, своим существованием были обязаны крови. Только могущество искупительной крови делало возможным пребывание Святого Израилева среди стана. Это только позволяло Ему жить и действовать среди грешного народа; это только давало Ему возможность управлять им.

"Ни один человек не должен быть в скинии собрания, когда входит он для очищения святилища, до самого выхода его" (ст. 17). Аарон должен был принести жертву за грехи - как за свои собственные грехи, так и за грехи народа. Только во имя крови он мог входить во святилище. В 17-м стихе мы видим прообраз совершенного Христом искупления в его применении к Церкви и к обществу Израилеву. Кровь Иисуса в настоящее время вводит Церковь во святилище (Евр. 10,19-20). Что же касается израильтян, покрывало еще лежит на их сердцах (2 Кор. 3,15). Они еще остаются вдали от Бога, хотя крестный подвиг обладает полной властью даровать им прощение и восстановить их, лишь только они обратятся к Господу. Весь нынешний период времени есть, собственно говоря, день искупления для них. Истинный Аарон со Своею собственной кровью восшел на небеса, как Ходатай за нас пред лицом Божиим. Вскоре Он вернется назад, дабы ввести Израиль в наследие, приобретенное для него искуплением Христовым. До наступления же этого времени дом Божий, т.е. все верующие души пребывают в единении со Христом, приблизились к Богу кровью Иисуса и с верою ожидают того часа, когда они будут введены во святилище.

"И выйдет он к жертвеннику, который пред лицом Господним, и очистит его, и возьмет крови тельца и крови козла, и возложит на роги жертвенника со всех сторон, и покропит на него кровью с перста своего семь раз, и очистит его, и освятит его от нечистот сынов Израилевых" (ст. 18-19). Таким образом, кропление кровью совершалось всюду, начиная с престола Божия за завесою, и кончая жертвенником, стоящим во дворе скинии собрания.

"Итак образы небесного должны были очищаться сими, самое же небесное - лучшими сих жертвами. Ибо Христос вошел не в рукотворенное святилище, по образу истинного устроенное, но в самое небо, чтобы предстать ныне за нас пред лицо Божие, и не для того, чтобы многократно приносить Себя, как первосвященник входит во святилище ежегодно с чужою кровью; иначе надлежало бы Ему многократно страдать от начала мира; Он же однажды, к концу веков, явился для уничтожения греха жертвою Своею. И как человекам положено однажды умереть, а потом суд, так и Христос, однажды принесши Себя в жертву, чтобы подъять грехи многих, во второй раз явится не для очищения греха, а для ожидающих Его во спасение" (Евр. 9,23-28).

Лишь одним путем можно войти во святилище, и это путь, окропленный искупительной кровью. Напрасно человек будет стараться попасть туда каким-либо иным способом. Люди могут пытаться проложить себе туда дорогу своими делами, молитвою, раздачей денег; могут пытаться войти туда и путем исполнения своих формальных обязанностей; могут надеяться проникнуть туда частью исполнением внешних форм благочестия, а частью - посредством Христа; но все эти усилия останутся тщетными. Бог говорит об одном пути, и только об этом пути: этот путь открылся чрез разодранную завесу плоти Спасителя. По этому пути прошли миллионы спасенных всех веков. Патриархи, пророки, апостолы, мученики, святые всех времен, от Авеля и до наших дней, следовали по этому благословенному пути, и он дал им свободный и верный доступ в святилище Божие. Единственная жертва, принесенная на кресте, дает всему полное Божественное удовлетворение. Больше этого Бог не требует, но и не довольствуется меньшим. Что-либо прибавлять к ней -значит наносить бесславие тому, на чем покоится благоволение Божие; да, наносить бесславие тому, что служило Его бесконечному прославлению. Что-либо отнимать от нее - значит отрицать виновность и падение человека, оскорблять правосудие и величие вечной Троицы.

"И совершив очищение святилища, скинии собрания и жертвенника, приведет он живого козла. И возложит Аарон обе руки свои на голову живого козла, и исповедает над ним все беззакония сынов Израилевых, и все преступления их, и все грехи их, и возложит их на голову козла, и отошлет с нарочным человеком в пустыню. И понесет козел на себе все беззакония их в землю непроходимую, и пустит он козла в пустыню" (ст. 20-22).

Здесь мы встречаемся со второй великой мыслью, связанной со смертью Христа, а именно с полным и окончательным прощением грехов, даруемых Его народу. Если смерть Христова служит основанием славы Божией, она является основанием и полного прощения грехов всем, доверяющимся ей. Это второе значение искупления - благодарение Богу - вопрос второстепенной важности, хотя наше жалкое сердце и склонно видеть в нем самую возвышенную черту крестного подвига, усматривая в нем прежде всего и единственную силу, освобождающую нас от бремени всех наших грехов. Это заблуждение. Слава Божия стоит на первом плане, наше спасение - на втором. Первой самой ревностной заботой сердца Христова было соблюдение славы Божией. Этой заботой с начала до конца Его жизни горело Его сердце; с испытанной верностью, неуклонно шел Он прямо к этой цели. "Потому любит Меня Отец, что Я отдаю жизнь Мою, чтобы опять принять ее" (Иоан. 10,17). "Ныне прославился Сын Человеческий, и Бог прославился в Нем; если Бог прославился в Нем, то и Бог прославит Его в Себе, и вскоре прославит Его" (Иоан. 13,31-32). "Слушайте Меня, острова, и внимайте, народы дальние: Господь призвал Меня от чрева, от утробы матери Моей называл имя Мое. И соделал уста Мои, как острый меч; тенью руки Своей покрывал Меня, и соделал Меня стрелою изостренною; в колчане Своем хранил Меня. И сказал Мне: Ты раб Мой, Израиль: в Тебе Я прославлюсь" (Ис. 49,1-3).

Итак, слава Божия была главным предметом заботы Господа Иисуса Христа, в Его жизни и в Его смерти. Он жил и умер для прославления имени Своего Отца. Теряет ли что-либо от этого Церковь? Нет. Теряет ли Израиль? Нет. Язычники? Нет. Спасение и благословение именно оттого-то и становится их уделом, что они являются дополнением славы Божией. Послушайте Божественный ответ, данный Христу, истинному Израилю, в вышеприведенном чудном изречении: "Мало того, что Ты будешь рабом Моим, для восстановления колен Иаковлевых, и для возвращения остатков Израиля; но Я сделаю Тебя светом народов, чтобы спасение Мое простерлось до концов земли" (Ис. 49,6).

Не отрадно ли сознавать, что Бог прославлен уничтожением наших грехов? Мы можем спрашивать себя: "Где же наши грехи?" Сняты с нас. Чем же они сняты? Тем же крестным подвигом Христовым, навеки прославившим Бога. Такова действительность. Два козла, приводившиеся к скинии в день очищения, прообразно представляют собою две стороны одного и того же факта. С одной стороны, мы видим соблюдение славы Божией, с другой же стороны - находим наши грехи уничтоженными. Одинаковое совершенство сказывается в каждой из них. Смертью Христовой мы обрели полное прощение, и ею же прославился Бог. Существует ли хотя бы одно обстоятельство, связанное с этой смертью и не послужившее прославлению Бога? Такого обстоятельства не существует. Нет также ни одного обстоятельства крестной смерти, не оказавшего содействия получению нами полного прощения. Я говорю "нами", потому что, хотя общество Израилево стояло на первом плане в чудном и поразительном прообразе, представленном козлом отпущения, этот прообраз применим и ко всякой душе, верующей в Господа Иисуса Христа, верующей, что жертва Христова принесла ей полное прощение грехов, равно как и полную славу Господу. Какую часть грехов Израиля уносил в пустыню козел отпущения? "Все грехи." Драгоценные слова! Не оставалось ни одного греха. И куда же он их уносил? "В землю необитаемую", - в землю, где их никогда больше нельзя было разыскать, потому что некому было их там искать. Какой прообраз мог бы яснее изобразить этот факт? Возможно ли найти более меткий прообраз обеих сторон жертвы Христовой? Нет, невозможно. Мы можем с восхищением остановиться пред этой чудной картиной и, созерцая ее, воскликнуть: "Действительно, в ней видна кисть Божественного Учителя!"

Читатель, остановись здесь и дай ответ на вопрос: знаешь ли ты, что все твои грехи прощены тебе во имя совершенства жертвы Христа? Если ты веруешь только во имя Его, грехи тебе прощены. Они сняты с тебя, и сняты навсегда. Не следуй примеру многих беспокойных душ, говорящих: "Боюсь, что не умею в достаточной мере это ощутить." Во всем Евангелии, с начала до конца, нигде не встретишь ты слова "ощутить". Мы спасены не ощущением истины, а Христом; а чтобы приобрести Христа во всей Его полноте и во всей Его силе, надо верить - только верить! И к какому же результату это приведет? "Приносящие жертву, бывши очищены однажды, не имели бы уже никакого сознания грехов" (Евр. 10,2). Заметь слова: "Никакого сознания грехов." Таков должен быть результат, потому что жертва Христова совершенна - настолько совершенна, что Бог прославлен ею. Очевидно, что дело Христово не нуждается в прибавлении ощущения нами истины, чтобы сделаться совершенным. Тогда пришлось бы сказать, что и дело творения не было совершенно, пока Адам не ощутил этого в саду Едемском. Он действительно нечто ощутил; и что же именно? Уже существовавшее совершенство сотворенного мира. Да произойдет это в настоящую минуту и в твоей душе, если до сих пор с тобою еще не было этого. Да поможет тебе Господь теперь и всегда покоиться со всею простотою в Том, Который "единым приношением навеки соделал совершенными освящаемых!" А как же они освящены? Ощущением ли этого освящения? Нимало. Каким же путем? Верою (Деян. 26,18).

Мы постарались - увы, весьма слабыми красками -изобразить учение этой чудной главы, согласно свету, дарованному нам для этого от Бога; прежде чем закончить наше обозрение этой части Книги, мне хочется обратить внимание читателя еще на один факт. Он заключается в следующем изречении: "И да будет сие для вас вечным постановлением: в седьмой месяц, в десятый день месяца смиряйте души ваши и никакого дела не делайте, ни туземец, ни пришелец, поселившийся между вами; ибо в сей день очищают вас, чтобы сделать вас чистыми от всех грехов ваших, чтобы вы были чисты пред лицом Господним. Это суббота покоя для вас, смиряйте души ваши: это постановление вечное" (ст. 29-31).

Все это вскоре исполнится в спасении остатка Израиля, как это предречено пророком Захарией: "На дом Давида и на жителей Иерусалима изолью дух благодати и умиления, и они воззрят на Него, Которого пронзили, и будут рыдать о Нем, как рыдают об единородном сыне, и скорбеть, как скорбят о первенце. В тот день поднимется большой плач в Иерусалиме, как плач Гададриммона в долине Мегиддонской... В тот день откроется источник дому Давидову и жителям Иерусалима, для омытия греха нечистоты... И будет в тот день (истинная суббота, столь долго ожидаемая) не станет света; светила удалятся. День этот будет единственный, ведомый только Господу: ни день, ни ночь; лишь в вечернее время явится свет. И будет в тот день, живые воды потекут из Иерусалима, половина их к морю восточному, и половина их к морю западному: летом и зимой так будет, и Господь будет Царем над всею землею; в тот день будет Господь един, и имя Его едино... В то время даже на конских уборах будет начертано: Святыня Господу... и не будет более ни одного Хананея в доме Господа Саваофа в тот день" (Зах. 12-14). Что это будет за день! Не удивительно, что о нем столько раз упоминается в этом славном пророчестве. То будет чудная "суббота покоя": в этот день остаток Израиля в глубоком раскаянии и сокрушении сердца соберется вокруг имеющего открыться источника и воспользуется полным и конечным результатом великого дня смирения душ. Конечно они восскорбят душою; да оно и не может быть иначе, потому что они устремят свой просветленный раскаянием взор на Того, "Которого они пронзили". Но какая суббота ожидает их! После долгой и печальной ночи скорби Иерусалиму будет явлена до избытка наполненная спасением чаша. Его предыдущие бедствия забудутся, и чада Иерусалимские, возвращенные в свои прежние жилища, снимут с верб свои арфы и снова будут петь радостные песни Сиона в тени своих мирных виноградников и смоковниц.

Это время, благодарение Богу, близко. Каждый закат солнца приближает нас к наступлению этой блаженной субботы. Сказано: "Се гряду скоро", и все вокруг нас как бы свидетельствует, что "близки дни и исполнение всякого видения пророческого" (Иез. 12.23). Да поможет нам Господь "бодрствовать и молиться!" Да поможет Он нам оставаться неоскверненными миром и нашим духом, стремлениями нашего сердца и опытом нашей души готовясь к встрече небесного Жениха! В данное время мы занимаем место вне стана. Крест, введший нас за завесу святилища, исключил нас и из стана. Туда же был изгнан и Христос, и мы следуем за Ним; но Он же был принят на небеса, и мы верою пребываем там с Ним. Не великое ли для нас преимущество Господа и Учителя? Конечно, да; и чем более познаем мы Иисуса, тем более мы познаем и нынешний лукавый век, тем с большею благодарностью мы займем и наше место вне мира, с Ним.

Читатель найдет в этой главе две разных мысли, а именно: прежде всего мысль, что жизнь составляет собственность Божию, и, во-вторых, что сила искупления заключается в крови. Господь придавал особенное значение этим двум фактам. Он хотел начертать их в уме каждого члена собрания Израилева.

"И сказал Господь Моисею, говоря: Объяви Аарону и сынам его и всем сынам Израилевым, и скажи им: вот что повелевает Господь: Если кто из дома Израилева заколет тельца или овцу или козу в стане, или если кто заколет вне стана, и не приведет ко входу скинии собрания, чтобы представить в жертву Господу пред жилищем Господним, то человеку тому вменена будет кровь; он пролил кровь, и истребится человек тот из народа своего" (ст. 1-4). Это был один из важнейших вопросов; и нам приходится спросить себя, что значило приносить жертву не путем, установленным Богом? Это значило ни более ни менее как лишать Иегову Его прав, отдать сатане то, что по праву принадлежало Богу. Человек мог сказать: "Не все ли равно, на каком месте я принесу жертву?" Ответ гласит: "Жизнь принадлежит Богу, и права, присущие Ему, должны быть признаны на месте, назначенном Им - пред скинией Господней." Это было единственное место встречи Бога с человеком. Принесение жертвы в ином месте доказывало, что сердце не искало Бога.

Поучение, вытекающее отсюда, очевидно. Существует место, предназначенное Богом для встречи с грешником; это место - крест, прообразной тенью которого являлся медный жертвенник. Там, и только там, признавались должным образом права Бога на жизнь. Отвергать это место встречи с Богом - значило навлекать на себя суд, значило попирать справедливые права Бога и присваивать себе право на жизнь, потерянное всеми. Это очень важно усвоить.

"Это для того, чтобы проводили сыны Израилевы жертвы свои, которые они закалают на поле, чтобы приводили их пред Господа ко входу скинии собрания, к священнику, и закалали их Господу в жертвы мирные" (ст. 5). "Кровь и тук" принадлежали Господу. Это полностью сознавал Господь Иисус. Он отдал Свою жизнь Богу, Которому были посвящены и все скрытые в Его душе силы. Он добровольно подошел к жертвеннику, и там Он принес в жертву Богу Свою святую жизнь; и благоухание Его несравненного совершенства вознеслось к Божию престолу. Возлюбленный наш Господь, Иисус! Нам отрадно на каждом шагу нашей жизни вспоминать о Тебе!

Второй уже отмеченный нами факт ясно выражен в 11-м стихе: "Потому что душа тела в крови, и Я назначил ее вам для жертвенника, чтобы очищать души ваши; ибо Кровь сия душу очищает" (ст. 11). Связь, соединяющая два этих факта, весьма замечательна. Когда человек признает, что не имеет никакого права на жизнь, когда он сознает себя в полной власти Бога, тогда Господь возвещает: "Жизнь Свою я отдал во искупление душ ваших." Да, искупление есть дар Бога для человека; и важно отметить, что это искупление заключается в крови, и исключительно в крови: "Кровь душу очищает." Не кровь и что-либо еще другое. Это слово донельзя ясно. Оно приписывает очищение исключительно крови. "Без пролития крови не бывает прощения" (Евр. 9,22). Именно смерть Христа разодрала завесу храма. "Имеем искупление кровью Его. прощение грехов по богатству благодати Его" (Ефес. 1,7; Кол. 1,14). "Кровью Христовою" приобрели мы "свободный доступ во святилище" (Евр. 10,19). "Теперь во Христе Иисусе вы, бывшие некогда далеко, стали близки Кровью Христовою" (Ефес. 2,13). "Кровь Иисуса Христа, Сына Его, очищает нас от всякого греха" (1 Иоан. 1,7). "Они омыли одежды свои и убелили одежды свои Кровью Агнца" (Откр. 7,14). "Они победили его Кровью Агнца" (Откр. 12,11).

Мне хочется выдвинуть пред читателями все драгоценное и жизненное учение о значении жертвенной крови. Мне хочется убедить их отвести ей место, подобающее ей. Кровь Христова есть основание всего. Она есть основание правосудия Бога, оправдывающего нечестивого грешника, верующего во имя Сына Божия; она же есть и тайна доверия грешника, дающего ему возможность приблизиться к святому Богу, "очам Которого не свойственно смотреть на злодеяние". Бог оказался бы справедливым, осуждая грешника; но благодаря смерти Христа Он может оставаться справедливым и оправдывая верующих; Он может быть и Богом праведным, и Спасителем. Правосудие есть неотъемлемое свойство сущности Божией, свойство, полностью согласующееся с откровением, которое мы имеем о Боге. Поэтому, не будь креста, последовательность, столь присущая характеру Божию, неминуемо требовала бы смерти и осуждения грешника; но Ответчик грешников вознес эту смерть и этот суд на крест, поэтому Бог, будучи и святым, и праведным, остается и полностью последовательным, верою оправдывая грешника. Все это совершается посредством крови Иисуса, совершается ни большим, ни меньшим, а именно этой кровью. "Кровь сия душу очищает." Это несомненно. Это вполне определенный Божий план для оправдания грешника. План человека гораздо сложнее, гораздо менее доступен; он не только сложен и труден, но и приписывает оправдательную силу принципу, в Слове Божием нами даже не встречаемому. Кровью, и только кровью, даются нам прощение, мир, жизнь, оправдание. Вся книга Левит и особенно глава, рассматриваемая нами, являются пояснением учения о значении искупительной крови. Кажется даже странным, что приходится так настаивать на факте, столь очевидном для каждого искреннего и беспристрастного человека, читающего Писание. Но, к сожалению, это так: наши сердца склонны отвлекаться от ясного свидетельства Слова Божия. Мы часто торопимся принимать мнения, не рассмотрев их предварительно при свете Божественного свидетельства. Этим путем мы погружаемся в бездну мрака и заблуждения.

Научимся же отводить искупительной крови место, ей подобающее. Она так драгоценна в глазах Бога, что Он не терпит, чтобы мы что-либо прибавляли или примешивали к ней. "Потому что душа тела в крови, и Я назначил ее вам для жертвенника, чтобы очищать души ваши; ибо кровь сия душу очищает."

Эта часть книги Левит показывает нам особенно замечательным образом, чего ожидал Иегова в отношении личной святости и нравственной чистоты со стороны тех, которые пребывали в общении с Ним Самим; в то же время эти главы представляют собою картину самых постыдных пороков, на которые способна человеческая природа.

"И сказал Господь Моисею, говоря: Объяви сынам Израилевым и скажи им: Я Господь, Бог ваш." Здесь мы видим основание всего нравственного строя, заключенного в этих главах. Все дела Израиля должны были исходить из сознания, что Иегова был его Богом. Израильтяне были призваны достойно блюсти дарованное им высокое и святое звание. Бог имел право предписывать, каким характером должен был отличаться народ, на котором Он благоволил запечатлеть имя Свое, и какова должна была быть руководящая нить его жизни. Отсюда постоянное повторение слов: "Я Господь", "Я Господь, Бог ваш", "Свят Я, Господь ваш". Иегова был их Богом, и Он, был свят: поэтому и они были призваны быть святыми. Его имя сообщалось как их характеру, так и их поведению.

Это и есть истинный принцип святости для детей Божиих всех времен. На них должно сказываться действие власти и характера Того, Кто явил им Самого Себя. Их поведение должно зависеть от того, что Он есть, а не от того, что они из себя представляют сами по себе. Это совершенно исключает возможность существования принципа, выраженного словами: "Не подходи ко мне, потому что я свят для тебя" (Ис. 65,5), принципа, столь идущего вразрез с настроением всякой не чуждой духовного чутья души. Бог ожидает от принадлежащих Ему не сравнения их с другими людьми, а проведения ими в жизнь указанных Богом путей. "По делам земли Египетской, в которой вы жили, не поступайте, и по делам земли Ханаанской, в которую Я веду вас, не поступайте, и по установлениям их не ходите" (ст. 3). Египтяне и хананеи были погружены в делание зла. Как Израиль мог узнать это? Кто им это сказал? И как они могли считать себя правыми, а всех других виноватыми? Все это интересные вопросы; ответы на них столь же просты, сколь важны сами вопросы. Слово Божие имело решающий голос в определении добра и зла для каждого члена Израиля Божия. То не было суждением израильтянина, шедшим вразрез с мнением египтянина или хананея; то было прежде всего суждение Бога. Египет и Ханаан могли руководствоваться своими правилами и мнениями; Израилю надлежало следовать обычаям и мнениям, предписанным Словом Божиим. "Мои законы исполняйте и Мои постановления соблюдайте, поступая по ним. Я Господь Бог ваш. Соблюдайте постановления Мои и законы Мои, которые исполняя, человек будет жив. Я Господь" (ст. 4-5).

Желательно, чтобы мой читатель проникся ясным, полным, глубоким и жизненным пониманием этой истины. Слову Божию дано решать всякий вопрос, относящийся к области нравственности; оно должно управлять всякою совестью. Его решения должны приниматься беспрекословно. Когда Бог говорит, все сердца должны склоняться к Его голосу. Люди могут приходить к тем или иным заключениям, могут защищать свои мнения; могут создавать и соблюдать свои обычаи; но одним из лучших свойств характера "Израиля Божия" является глубокое уважение и беспрекословное повиновение "всякому слову, исходящему из уст Божиих." Проявление этого драгоценного качества навлечет, быть может, со стороны людей, никогда серьезно не изучавших этого вопроса, обвинение в догматизме, в превозношении, в самодовольстве; на самом же деле ничто так ни далеко от узкого догматизма, как прямое повиновение очевидной Божией истине; ничто так ни чуждо превозношению ума, как уважение, оказываемое постановлениям Божиим; ничто так ни противно самодовольству, как повиновение Божественной авторитетности Священного Писания.

Надлежит, правда, быть осмотрительными, тщательно следя за нашими выражениями и тоном, когда мы даем кому-либо отчет в наших убеждениях и в нашем поведении. Надо по возможности сделать очевидным то, что мы руководствуемся во всех случаях не нашими собственными мнениями, а исключительно Словом Божиим. Мы подвергаем себя большой опасности, придавая значение какому-либо мнению лишь потому, что это наше мнение. Надо остерегаться этого. Наше "я" легко может проскользнуть и проявить все свое безобразие как в отстаивании наших мнений, так и во всех других отношениях; но мы должны избегать всякого его проявления, все согласуя со словами: "Так говорит Господь."

Мы не должны, с другой стороны, ожидать, что каждый человек сразу и легко согласится признать всю авторитетность Божественных постановлений и положений. По мере того, как человек научается ходить в чистоте и силе обновленной Божественной жизни, он проникается сознанием великого значения и безмерной цены Слова Божия, начинает преклоняться пред ним. Египтянин или хананей был совершенно неспособен понять смысл и оценить всю глубину уставов и постановлений, которые должны были управлять поведением обрезанного народа Божия; но это не играло никакой роли в вопросе о послушании Израиля. Израильтяне вступили в известного рода союз с Богом, и это не только влекло за собою многие преимущества для них, но и возлагало на них соответствующую ответственность. "Я Господь, Бог ваш." Вот что лежало в основе их поведения. Они должны были ходить достойно Того, Кто сделался их Богом, и Кто сделал их Своим народом. Это не значило, что они были лучше других народов. Нисколько. Египтяне и хананей могли думать, что израильтяне считали себя лучше их, отказываясь перенимать обычаи того или другого народа. Но нет; причина их поведения и принцип их нравственного уровня заключались только в словах: "Я Господь, Бог ваш."

В этой великой истине, имевшей столь важное значение в жизни, Иегова полагал пред Своим народом непоколебимое основное правило для их поведения и нравственного уровня; правило это было так же возвышенно и прочно, как и вечный престол Божий. С той минуты, как Он вступал в союз со Своим народом, вся жизнь последнего должна была преобразиться, облекаясь в характер и тон, достойные Бога. Вопрос, что они представляли из себя как сами по себе, так и по отношению к прочим народам, теперь терял все свое значение; было важно только то, что представлял Собою Бог по сравнению со всеми. Это заключает в себе великую разницу. Возводить свое "я" в принцип действия, или в правило, руководящее нашим нравственным уровнем, не только безумно, но это непременно понизило бы и нравственный уровень человека. Если я руководствуюсь требованиями моего личного "я", я буду каждый день спускаться все ниже и ниже; если же, с другой стороны, я буду иметь в виду Господа, я, напротив, буду все более и более возноситься духом, по мере того, как силою Духа Святого я буду возрастать, преображаясь в совершенный образ, верою познаваемый мною из священных страниц Писания. Конечно, мне придется повергнуться в прах, сознаться, что великое расстояние отделяет меня от образа, поставленного мне в пример; но я никогда не соглашусь руководствоваться правилом менее возвышенным, никогда я не получу полного удовлетворения, пока во всем не уподоблюсь Тому, Кто заменил меня на кресте, Кто сделался моим Примером во славе.

Вот мысль, проходящая чрез изучаемые нами главы, мысль, неоценимая для христианина в его повседневной жизни. Бесполезно было бы подробно излагать постановления, ясно выраженные и не требующие никакого пояснения. Замечу только, что эти постановления разделяются на две категории: на такие, которые показывают, до каких постыдных крайностей могут доходить грехи сердца человеческого, и на такие, которые свидетельствуют о невыразимой нежности и предусмотрительной заботливости Бога Израилева.

Что касается первых, никогда, конечно, Дух Божий не издал бы законов с целью предупредить совершение преступлений, в жизни не существующих. Он не строит плотины там, где не приходится опасаться наводнения или бороться с ним. Он имеет дело не с отвлеченными мыслями, а с действительностью. Человек действительно способен совершить любое из постыдных преступлений, поименованных в этой верной своему назначению части книги Левит. Не будь он способен на это, не пришлось бы и оберегать его от них. Подобный свод законов оказался бы неприменимым для ангелов, потому что они неспособны впадать в подобные грехи; но для человека он вполне подходящ, потому что человек носит в себе зародыш всех этих грехов. Это весьма унизительно. Это новое подтверждение истины, свидетельствующей о полной развращенности человека. От темени головы до подошвы ноги нет в нем в нравственном смысле ни одного здорового места; таким представляется он нам в свете Божественного присутствия. Существо, для которого Господь счел нужным написать Лев. 18-20., должно быть погибшим грешником; и это существо - человек - и пишущий, и читающий эти строки. Насколько же очевидно, что "живущие по плоти Богу угодить не могут" (Римл. 8,8). Благодарение Богу, верующий живет "не по плоти, но по духу". Он совершенно оставил образ жизни ветхого человека и соделался новой тварью, для которой уже не могут существовать грехи, о которых говорится в наших главах. Ветхая природа, правда, еще существует в нем; но он имеет блаженное преимущество почитать ее мертвой и ходить в постоянной силе новой твари, где "все от Бога". Вот истинная христианская свобода - свобода во всех отношениях сообразовываться с чудной, новой природой, не носящей на себе никаких следов зла; священная свобода в святости и чистоте ходить пред Богом и людьми; свобода ходить по возвышенным стезям личной святости, освещаемых блестящим светом лучей, исходящих от лица Божия. Вот, читатель, что такое христианская свобода. Это свобода не творить грех, свобода насыщаться небесною сладостью жизни в истинной святости и нравственной высоте. Да поможет нам Господь более чем когда-либо постичь всю силу драгоценного небесного дара - христианской свободы!

Скажем теперь несколько слов о второй категории содержащихся в наших главах постановлений, а именно о тех, в которых так трогательно отражаются нежность и заботливость Божия. Возьмите хотя бы следующие: "Когда будете жать жатву на земле вашей, не дожинай до края поля твоего, и оставшегося от жатвы твоей не подбирай. И виноградника твоего не обирай дочиста, и попадавших ягод в винограднике не подбирай; оставь это бедному и пришельцу. Я Господь, Бог ваш" (гл. 19,9-10). То же повеление мы снова встретим еще и в 23-й главе; но там оно будет содержать черты, указывающие на планы действий Божиих относительно Израиля. Здесь же пред нами открывается его нравственное значение, являющее драгоценную милость Бога Израилева. Он думал "о бедном и пришельце" и хотел, чтобы и Его народ также думал о них. Когда золотые снопы увозились с поля, когда собирались гроздья спелого винограда, Израиль Божий должен был помнить "о бедном и пришельце", потому что Иегова был Бог Израилев. Жнец и виноградарь не должны были руководствоваться своей алчностью, которая заставила бы их тщательно отыскивать колосья во всех частях поля и собрала бы все до одной ягоды с виноградной лозы: им следовало оказать широкую помощь и искреннее милосердие, оставлявшие колосья и ягоды "для бедного и пришельца", дабы и они могли познать безграничную благость Того, межи Которого источают тук, и на Чью отверстую руку с доверием взирают нищие земли.

В книге Руфь мы встречаем назидательный пример человека, исполнившего это милостивое постановление буквально. "И сказал ей (Руфи) Вооз: время обеда; приди сюда, и ешь хлеб, и обмакивай кусок твой в уксус. И села она возле жнецов. Он подал ей хлеба: она ела, наелась, и еще осталось. И встала, чтобы подбирать. Вооз дал приказ слугам своим, сказав: пусть подбирает она между снопами, и не обижайте ее. Да и от снопов откидывайте ей и оставляйте, пусть она подбирает, и не браните ее" (Руфь 2,14-16). Какая трогательная доброта! Нашим жалким эгоистичным сердцам полезно входить в соприкосновение с такими правилами и с их реальным применением к жизни. Этот благородный израильтянин действительно хотел, чтобы "женщина-чужеземка" подобрала много колосьев, и чтобы эти зерна оказались скорее плодом ее работы, чем результатом его собственного благодеяния. В этом сказалось его чувство деликатности. Это заставляло Руфь вступить в непосредственное отношения с Богом Израилевым и стать в зависимость от Того, Кто усмотрел нужды "подбирающего с поля зерна". Вооз исполнял этот закон милосердия; Руфь же пользовалась связанными с ним преимуществами. Та же щедрость, которая наделила Вооза полем, наделяла оставшимися в поле зернами и Руфь. Оба они были должниками одной и-той же благости. На Руфь изливались потоки милосердия Божия; Вооз же наблюдал за соблюдением этого чудного постановления Божия. Полная нравственная гармония сказывалась всюду. Творение получало благословение; Бог был прославлен. Кто не сознается, что отрадно дышится в этой чудной Божественной атмосфере?

Обратимся теперь к другому закону, выраженному в изучаемых нами главах: "Не обижай ближнего твоего, и не грабительствуй. Плата наемнику не должна оставаться у тебя до утра" (гл. 19,13). Какая нежная заботливость проглядывает и в этих словах! Господь Всемогущий, Сущий от века, может входить в мысли и чувства, возникающие в сердце бедного работника. Он вникает в надежду, с которою подобный человек ожидает плода своего рабочего дня. Он ожидает своей платы - это вполне естественно. Сердце работника рассчитывает на нее; ужин его семьи зависит от нее. О, не удерживайте же ее у себя! Не отсылайте работника домой со стесненным сердцем, чтобы не омрачались также и сердца его жены и детей. Дайте ему немедленно то, за что он работал, на что он имеет право, чего желает его сердце. Он - муж, он - отец; он перенес тяготы работы, перенес полуденный зной, чтобы его жена и дети не пошли спать голодными. Не обманывайте же его ожиданий! Отдайте ему должное. Так прислушивается наш Бог даже к биению сердца труженика и заранее заботится о том, чтобы его желание не было напрасно. Какая благость! Какая нежная, какая внимательная, трогательная любовь! Достаточно уже вникнуть в эти законы, чтобы исполниться милосердия. Кто может читать эти слова и не быть тронутым их глубиною? Можно ли читать их и после этого легкомысленно отослать домой бедного работника, не зная, имеет ли он, чем удовлетворить свой голод и голод своей семьи?

Ничто не может так огорчать чувствительное сердце, как недостаток сострадательного отношения к бедным, столь часто встречающийся в сердце богатых. Эти последние часто способны роскошно пиршествовать, отправив из своего дома ни с чем трудолюбивого бедняка, приходившего просить ему воздать должную плату за его честный труд. Они не думают об оскорблении, которое он уносит в сердце в свою семью, чтобы поведать своим домашним о постигшей его и их неудаче. О, это ужасно! Подобное поведение отвратительно в очах Божиих и в глазах всех, более или менее вкусивших Его благость. Если мы хотим знать, что об этом думает Бог, нам следует лишь прислушаться к возгласам святого негодования: "Вот, плата, удержанная вами у работников, пожавших поля ваши, вопиет, и вопли жнецов дошли до слуха Господа Саваофа" (Иак. 5,4). Господь Саваоф слышит вопль огорченного работника, надежды которого оказались обманутыми. Его нежная любовь выражается в издании нравственных постановлений, и если сердце может не растаять под действием благодатных лучей, изливающихся из этих постановлений, по крайней мере их справедливость должна была бы управлять поведением человека. Богу не угодно, чтобы права бедных оказались жестоко попранными людьми, которые, будучи пресыщены своими богатствами, сделались нечувствительными к воплю нищеты; которые, не испытывая нужды ни в чем, потеряли способность сочувствовать тем, кто вынужден проводить свои дни в утомительных работах и среди нищеты. Бедные составляют особый предмет заботливости Божией. "Он избавит нищего вопиющего и угнетенного, у которого нет помощника; будет милосерд к нищему и убогому и души убогих спасет; от коварства и насилия избавит души их, и драгоценна будет кровь их пред очами Его" (Пс. 71,12-14).

Да принесет пользу нашей душе изучение этих истин, истин драгоценных и глубоко применимых в жизни! Да тронут они наше сердце, да повлияют на наше поведение! Окружающий нас мир бессердечен, и великий эгоизм живет в нас. Мы недостаточно чутки к нуждам других. Мы Склонны небрежно относиться к бедным, сами живя в полном довольстве. Мы часто забываем, что именно люди, содействующие нашей комфортной жизни, живут, быть может, в большой нищете. Подумаем об этом. Будем опасаться угнетать бедных (Ис. 3,15)! Если уже законы и постановления Моисеевы насаждали сочувствие в сердца евреев по отношению к бедным, повелевая им с любовью и расположением души обращаться с сынами труда, насколько же сильнее возвещаемая Евангелием нравственность, неизмеримо более возвышенная и духовная, должна пробудить в сердце и жизни всякого христианина чувство бесконечной благотворительности по отношению к нищете, в какой бы форме она ни проявлялась!

Правда, много нужно иметь осторожности и осмотрительности, чтобы не вывести человека из почтенного, предназначенного и присущего ему положения, находящегося в зависимости от плодов честного трудолюбия. Этим мы причинили бы ему не пользу, а зло. В этом случае Вооз может послужить для нас примером. Он допустил, чтобы Руфь подбирала на поле колосья, но позаботился о том, чтобы ее работа оказалась выгодною для нее. Это очень важный и в то же время весьма простой принцип. Богу благоугодно, чтобы человек так или иначе работал, и мы идем против Его воли, вырывая одного из наших ближних из положения, зависящего от результатов его труда, чтобы перенести его в положение, зависящее от результатов случайного расположения к нему. Первое положение настолько же почтенно и высоко, насколько неустойчиво и нежелательно второе. Хлеб, заработанный честным трудом, особенно сладок; но необходимо, чтобы зарабатывающие свой хлеб получали его в достаточной мере. Человек кормит своих лошадей и заботится о них; насколько же ему необходимее заботиться о своем ближнем, работающем на него с утра понедельника до вечера субботы!

Но мне, быть может, возразят: "Этот вопрос следует рассматривать с двух сторон." Конечно, это так; и среди бедных встречается, правда, много такого, что способно иссушить источники благотворительности и искреннего участия. Многое может ожесточить сердце и закрыть дающую руку; но одно верно: лучше быть обманутым девяносто из ста раз, чем однажды отказаться помочь бедняку, действительно заслуживающему помощи. Наш Отец велит Своему солнцу восходить над злыми и добрыми и посылает Свой дождь на праведных и неправедных. Лучи, радующие сердце преданного Христу служителя, освещают и дорогу нечестивого грешника; и благодатный дождь, орошающий поле истинно верующего чада Божия, напояет влагою и межи богоненавистника. Вот образец, поставленный нам в пример: "Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный" (Матф. 5,48). Только когда мы имеем пред собою образец нашего Господа, только живя силою Его благодати, мы можем жить изо дня в день, идя навстречу всем видам человеческого страдания с сострадательным сердцем и с рукою, отверзтою для добра. Лишь когда мы сами напояемся из неиссякаемого Источника Божественной любви и благости, лишь тогда мы можем неустанно облегчать нужды наших ближних, не останавливаясь пред частыми проявлениями человеческой испорченности. Наши жалкие, маленькие источники вскоре оскудели бы, если бы они не сохраняли непрерывной связи со всегда изобилующим водою живым Источником.

Устав, далее встречаемый нами, самым трогательным образом свидетельствует нам о нежной заботливости Бога Израилева: "Не злословь глухого, и пред слепым не клади ничего, чтобы преткнуться ему; бойся Бога твоего. Я Господь" (гл. 19,14). Здесь ставится преграда потоку необузданного нетерпения, которое проявляет человек по отношению к несчастным, пораженным глухотою. Нам это понятно. Нетерпеливому человеку скучно несколько раз повторять одни и те же слова, как этого требует глухота его больного ближнего. Иегова подумал и об этом и предусмотрел этот случай. И каким же путем? "Бойся Бога твоего." Когда твое терпение будет испытываться глухотою человека, с которым ты имеешь дело, помни о Господе и взирай на Него для обретения благодати, дающей силу победить необузданность твоего характера.

Вторая часть этого стиха обнаруживает унизительную для человека жестокость его человеческого естества. Положить что-либо на пути слепого - значит доказать беспримерную жестокость и коварство сердца; и, однако, человек способен и на это; иначе Бог не обращал бы к нему этого увещания. Это постановление, равно как и многие другие, имеет, несомненно, и свое духовное применение, но это не лишает его буквального смысла. Человек способен даже положить камень, заграждающий путь ближнему своему, пораженному слепотою. Таков человек! Господь, несомненно, знал, что живет в человеке, когда Он писал постановления и определял наказания за проступки в книге Левит.

Представляю читателю самому вникнуть в окончание изложенных в наших главах законов. Он увидит, что каждое постановление заключает в себе двойной урок - указание на дурные наклонности нашего природного естества, и в то же время указание на нежную заботу Иеговы о нас. [Стихи 16-17 заслуживают нашего особого внимания: "Не ходи переносчиком в народе твоем" (ст. 16). Это увещание относится к чадам Божиим всех времен. Переносчик наносит неисчислимое зло. Верно говорится о нем, что он причиняет вред троим - самому себе, тому, кто его слушает, и тому, на кого он клевещет. Это непосредственные результаты несдержанности его языка, не говоря уже о множестве косвенных последствий его поведения. Будем тщательно остерегать себя от этого греха. Клевета да не оскверняет никогда наших уст; да не будем мы также никогда прислушиваться к клевете. Мы должны с неумолимой решительностью отвращаться от злого языка, о котором говорится: "Северный ветер производит дождь, а тайный язык - недовольные лица" (Пр. 25,23). В 17-м стихе мы видим, чем мы должны заменять клевету: "Обличи ближнего твоего, и не понесешь за него греха." Вместо того, чтобы говорить другому зло на своего ближнего, я призван идти лично к нему и обличить его, если есть, в чем его обличать. Таково действие Божие. Сатана же действует чрез посредство клеветы.]

Эти главы показывают все подробности Божиих требований относительно лиц, имевших преимущество приближаться к Богу в качестве Его священников, чтобы "приносить хлеб Богу своему". И здесь, как и в предыдущих главах, поведение является следствием, а не причиной общения человека с Богом. Необходимо помнить это. Сыны Аарона в силу своего рождения были священниками Божиими. Все они равно пребывали в общении с Богом. То не было положение, которое можно было приобрести или заслужить, положение, дарованное одному и отнятое у другого. Все сыны Аарона были священниками Божиими. В этом звании они уже родились. Другое дело, способны ли они были понять свое положение и пользоваться им; от этого зависело также и большее или меньшее число преимуществ, которые они получали. Один мог быть в этом отношении лишь младенцем, другой мог достичь зрелости, силы "мужа совершенного". Естественно, что первый был неспособен питаться священной пищей, будучи младенцем, а потому нуждаясь в "молоке", а не в "твердой пище". Но и он был истинным членом священнической семьи, наравне с человеком, твердой ногою ступившим во дворы дома Господня и способным питаться "грудью потрясания" и "плечом возношения" жертвы.

Это различие было ярко выражено на примере сынов Аароновых, и потому может служить наглядным пояснением истины касательно членов истинного священнического дома, Представителем которого является наш великий Первосвященник, и к которому принадлежат все истинно верующие души (Евр. 3,6). Каждое чадо Божие есть священник Бога. Он предназначен для служения в священном доме Христа. Он может быть человеком и неученым; положение его как священника Божия основано не на его познаниях, а на жизни. Он может и не обладать богатым опытом; но его место как священника зависит не от опыта, а от жизни. Могут быть весьма ограниченными и его способности, но его общение с Богом зависит не от богатства его способностей, а от жизни. Он рожден от Бога в звании и положении Его священника. Он не сам создал себе это положение. Не своими собственными усилиями он сделался священником. Он священник от рождения. Духовное священство со всеми связанными с ним духовными обязанностями есть неизменный удел духовного рождения. Способность пользоваться преимуществами и выполнять обязанности, связанные с каким-либо положением, нельзя смешивать с самим положением; это совершенно разные вещи. Родственные связи - это одно, а способность - нечто совершенно иное.

При рассмотрении семейства Аарона мы, кроме того, видим, что ничто не могло порвать связь между ним и его сынами. Множество обстоятельств мешали полному осуществлению связанных с этим родством преимуществ. Сын Аарона мог " оскверниться прикосновением к умершему". Мог оскверниться, вступая в союз с неверными. Он мог иметь и какой-либо физический "недостаток". Мог быть слепым или хромым; мог быть и карликом. Каждый из этих недочетов существенным образом лишал его преимуществ и делал неспособным отправлять обязанности, связанные с этим родством, потому что, читаем мы: "Ни один человек из семени Аарона священника, у которого на теле есть недостаток, не должен приступать, чтобы приносить жертвы Господу; недостаток на нем, поэтому не должен он приступать, чтобы приносить хлеб Богу своему. Хлеба Бога своего из великих святынь и из святынь он может есть; но к завесе не должен он приходить, и к жертвеннику не должен приступать, потому что недостаток на нем; не должен он бесчестить святилища Моего: ибо Я Господь, освящающий их" (гл. 21,21-23).

Но ни одно из этих обстоятельств не могло нарушить, однако, родственных отношений, основанных на принципах человеческого естества. Хотя бы он был и малорослым, сын Аарона был все-таки его сын. Правда, будучи карликом, он терял много драгоценных преимуществ, много высших прав, присущих священству; но как бы то ни было, он был сын Ааронов. Он не мог пользоваться полнотою общения с Богом, не мог выполнять обязанности священнического служения наравне с сыном своего отца, достигшим силы полного возраста; но и он был членом священнической семьи, и как таковой мог "есть хлеб Бога своего". Несмотря на всю ненормальность его физического развития, права родства продолжали существовать.

Все это легко применить к нашей духовной жизни. Не одно и то же - быть чадом Божиим или пользоваться общением с Богом и священническим служением Ему Оба последних преимущества часто - увы! - по многим причинам недостойно нарушаются. Мы позволяем обстоятельствам нашей жизни, нашим мыслям, всему, окружающему нас, оказывать пагубное влияние на нас. Мы не можем сказать, что все христиане на деле равно познали тайну возвышенности своего хождения пред Богом, что все они пребывают в одинаковом общении, в одинаковой сознательной близости ко Христу. Увы! Нет. Многим из нас приходится оплакивать наши духовные недостатки. Встречаются и хромота, и поврежденное зрение, и задержанный нами медленный рост; или же мы позволяем злу осквернять наши души, ослабляем себя соприкосновением с миром. Одним словом, подобно сынам Аароновым, которые, будучи священниками от рождения, запретным прикосновением к нечистоте и различными физическими недостатками лишали себя многих преимуществ, и мы, являясь священниками Божиими по нашему рождению свыше, теряем многие великие и святые преимущества нашего положения благодаря нравственной нечистоте и нашим духовным немощам. Уродливое духовное развитие лишает нас многих даруемых нам Богом достоинств. Нам недостает чистого ока, духовной бодрости, полной и сердечной преданности Богу. Мы спасены свободною благодатью Божией ради совершенной жертвы Христа. "Мы все дети Божий по вере во Христа Иисуса"; но спасение и общение с Богом - две разные вещи. Усыновление и повиновение сына отцу - не то же самое.

Очень важно усвоить себе эту разницу. Подлежащая нашему изучению часть книги с особенной силой и с большой ясностью свидетельствует нам об этой разнице. Если сыну Ааронову случалось "сломать себе руку" или "ногу", лишало ли это его положения сына? Конечно, нет. Лишало ли это его положения священника Божия? Нисколько. Вот что, напротив, было вполне определенно сказано: "Хлеб Бога своего из великих святынь и из святынь он может есть." Что же он утрачивал благодаря своему физическому недостатку? Ему не позволялось приступать к выполнению некоторых особо возвышенных обязанностей священнического служения: "Но к завесе не должен он приходить, и к жертвеннику не должен приступать." Это были очень чувствительные потери; и хотя на это можно возразить, что человек, в сущности, был невиновен в возникновении в его теле большей части этих физических недостатков, этот факт не менял вопроса. Иегова не мог допустить к Своему жертвеннику служителя с каким-либо недостатком, как Он не позволял и приносить жертву с пороком на Свой жертвенник. Необходимо было, чтоб были совершенны и священник, и жертва. "Ни один человек из семени Аарона священника, у которого на теле есть недостаток, не должен приступать, чтобы приносить жертвы Господу" (гл. 21,21). "Никакого животного, на котором есть порок, не приносите; ибо это не приобретет вам благоволения" (гл. 22,20).

В лице нашего Возлюбленного Спасителя Иисуса Христа мы имеем и совершенного Священника, и совершенную Жертву. "Принесши Себя, непорочного, в жертву", Он, в качестве нашего великого Первосвященника, восшел на небеса, где Он всегда жив, чтобы ходатайствовать за нас. В Послании к евреям подробно разобраны оба этих факта. Это Послание проводит поразительный контраст между жертвою и священством домостроительства Моисеева и Жертвою и священническим служением Христа. В Нем мы видим Божественное совершенство как в Жертве и как в Первосвященнике. В Нем мы имеем все, чего Бог мог требовать, и все, в чем человек мог иметь нужду. Его драгоценная кровь уничтожила все наши грехи, могущественное же Его ходатайство удерживает за нами место, дарованное нам Его Кровью. "Мы имеем полноту в Нем" (Кол. 2,10), и, однако, сами по себе мы так немощны и непостоянны, так исполнены недостатков и слабостей, так склонны заблуждаться и спотыкаться, подвигаясь вперед, что ни одной минуты мы не могли бы устоять, если бы Он не был "всегда жив, чтобы ходатайствовать за нас". Мы уже останавливались на этом в начале нашего изучения этой книги, а потому было бы излишне повторять те же мысли. Те, которые хотя бы отчасти понимают великие основные истины христианства и имеют хотя бы небольшой опыт христианской жизни, поймут также, как они, "имея полноту в Нем, Который есть глава всякого начальства и власти", тем не менее нуждаются, живя здесь, на земле, посреди немощей, борьбы и "мятежей людских", в могущественном заступничестве их Благословенного и Божественного Первосвященника. Верующий "омыт, освящен и оправдан" (1 Кор. 6,11). Он "облагодатствован в Возлюбленном" (Ефес. 1,6). Личность его уже более не подлежит суду (см. Иоан. 5,24, где стоит слово "суд", а не "осуждение"). Смерть и суд миновали его, потому что он соединен со Христом, принявшим на Себя вместо него и то, и другое. Все эти божественные истины остаются фактом для самого немощного, самого простого, самого неопытного члена семьи Божией; но ввиду того, что он живет в естестве, бесповоротно испорченном и настолько извращенном, что никакая строгость не может его исправить и никакое средство не в состоянии его уврачевать; ввиду того, что он живет в теле греха и смерти, что со всех сторон он окружен враждебными влияниями, призван постоянно бороться с соединенными силами мира, плоти и дьявола, ввиду всего этого он никогда не мог бы устоять на своем месте, а тем более преуспевать в своей духовной жизни, если бы не имел могущественной поддержки в заступничестве своего великого Первосвященника, носящего имена членов Своего народа на Своих раменах и на Своей груди.

Знаю, что многие не умеют примирить мысль о совершенстве верующего во Христе с необходимостью первосвященнического заступничества за него. "Если он имеет совершенство, - говорят они, - то к чему же ему заступник?" Два этих факта настолько же ясно изложены в Слове Божием, насколько они совместимы друг с другом и понятны на опыте всякому искреннему и духовно развитому христианину. Необыкновенно важно составить себе ясное и определенное представление о полной гармонии этих двух сторон истины. Верующие совершенны во Христе; но сами по себе они - слабые и жалкие творения, всегда близкие к падению. Отсюда неизмеримое счастье - иметь одесную Величия Божия на небесах Того, Который печется о всем, что касается верующего; Того, Который постоянно поддерживает его десницею правды Своей; Того, Который никогда его не покинет; Который может спасать полностью и до конца; Который "вчера, сегодня и вовеки Тот же"; Который с торжеством проведет его чрез все окружающие его затруднения и опасности, и в конце концов "представит его святым, непорочным и неповинным пред Собою" (Кол. 1,22). Благодарение благодати Божией, так дивно удовлетворившей все нужды наши Кровью непорочной Жертвы и заступничеством нашего Божественного Первосвященника!

Дорогой читатель-христианин, будем стараться "хранить себя неоскверненными от мира", будем избегать всяких дурных мыслей и вредных для нашей души сближений с людьми, дабы мы сделались способными воспользоваться величайшими преимуществами и исполнять самые почетные обязанности, связанные с нашим положением членов священнической семьи, Глава которой есть Христос. Мы "имеем дерзновение входить во святилище посредством Крови Иисуса Христа, путем новым и живым", "имеем великого Священника над домом Божиим" (Евр. 10,19-21). Ничто не может лишить нас этих преимуществ. Но наше общение может нарушаться, наше служение может быть приостановлено, наши святые обязанности могут быть в небрежении. Обрядовые постановления, внушаемые здесь сынам Аароновым, являются прообразными тенями новозаветного христианского домостроительства. Если им давалось повеление держаться далеко от всего нечистого, оно относится также и к нам; если им запрещалось вступать в близкие отношения с неверными, это запрещается и нам. Если им не позволялось прикасаться к чему-либо нечистому, мы также имеем приказание остерегаться "всякой скверны плоти и духа" (2 Кор. 7,1). Если наличие какого-либо физического недостатка и недостаточно большой рост лишали их высших преимуществ, мы их теряем также из-за нравственных несовершенств и по недостатку нашего духовного роста.

Решится ли кто-либо оспаривать великую важность этих правил жизни? Не вполне ли очевидно, что чем более мы проникаемся сознанием глубокого значения благословений, связанных со священническим домом, членами которого нас соделало наше рождение свыше, тем более мы будем остерегаться всего, что так или иначе может лишить нас их? Конечно, это так. Это-то и делает столь важным внимательное изучение этой части нашей книги. Дух Святой да даст нам осознать всю присущую ей важность. Тогда мы будем пользоваться нашим священническим положением. Тогда мы окажемся верными в исполнении наших священнических обязанностей. Мы сделаемся способными "представить тела наши в жертву живую, святую, благоугодную Богу" (Рим. 12,1). Мы сделаемся способными "непрестанно приносить Богу жертву хвалы, то есть плод уст, прославляющих имя Его" (Евр. 13,15). Как члены "духовного дома" и "царственного священства" (1 Петр. 2,5.9), мы Получим способность "приносить духовные жертвы, благоприятные Богу Иисусом Христом". Мы сделаемся способными хотя бы отчасти предвкушать блаженство того часа, в который хвалебные песни благоговейного и истинного поклонения Богу вознесутся из уст искупленных к престолу Бога и Агнца во веки веков.

Теперь мы дошли до одной из самых глубоких и содержательных глав богодухновенной Книги, и она требует серьезного и напряженного внимания с нашей стороны. Она заключает в себе описание семи великих праздников или периодически повторявшихся торжественных дней, сообразно с которыми делился на части год Израиля. Другими словами, она дает нам указание на отношение Бога к Израилю в течение всего периода столь выдающейся разнообразными событиями истории этого народа.

Если мы рассматриваем праздники в отдельности, нам приходится отметить субботу, праздник Пасхи, праздник опресноков, праздник возношения первого снопа (первой жатвы), праздник Пятидесятницы, праздник Труб, день очищения и праздник кущей. Итак, всего праздников было, собственно говоря, восемь, но суббота, очевидно, занимает среди них единственное и полностью независимое место. Она названа прежде всего; затем дается указание ее особенностей и обстоятельств, ее сопровождающих; далее мы читаем: "Вот праздники Господни, священные собрания, которые вы должны созывать в свое время" (ст. 4) Таким образом, каждый внимательный читатель заметит, что Пасха занимала место первого, а праздник кущей - место последнего праздника. Другими словами, согласно прообразному значению этих праздников, мы имеем пред собою прежде всего искупление, а в заключение - славу тысячелетия. Пасхальный Агнец являлся образом смерти Христовой (1 Кор. 5,7); праздник же кущей обозначал "времена совершения всего, что говорил Бог устами всех святых Своих пророков от века" (Деян. 3,21).

Вот каким праздником открывался и каким праздником заканчивался год у евреев. Искупление является основанием, слава же служит последним, верхним камнем здания; между двумя этими крайними пунктами расположены: воскресение Христа (ст. 10-14), собрание Церкви (ст. 15-21), сокрушение Израиля об утраченной им славе (ст. 24-25), его раскаяние и сердечное обращение к Мессии (ст. 27-32). А для того, чтобы ни одной черточки не оказалось упущенной в этом величественном, прообразном изображении, там еще обозначено и средство, дающее язычникам возможность присоединиться к концу жатвы и подобрать оставшееся в полях Израиля (ст. 22). Все это вносит полноту Божественного совершенства в прообразную картину, созерцание которой вызывает проникновенное благоговение в сердцах всех любящих Писания Божий. Что можно себе представить более совершенное? Кровь Агнца и святость жизни, неразделимые с нею; воскресение Христа из мертвых и Его вознесение на небо; сошествие Духа Святого в огне Пятидесятницы для образования на земле Церкви; духовное пробуждение остатка Израиля, его раскаяние и восстановление; благословение "бедного и пришельца"; явление славы; покой и благоденствие Царства. Вот что заключается в этой поистине чудесной главе и что нам предстоит теперь подробно рассмотреть. Да благоволит Сам Дух Святой быть нашим Наставником!

"И сказал Господь Моисею, говоря: Объяви сынам Израилевым, и скажи им о праздниках Господних, в которые должно созывать священные собрания; вот праздники Мои. Шесть дней можно делать дела, а в седьмой день суббота покоя, священное собрание; никакого дела не делайте; это суббота Господня во всех жилищах ваших" (ст. 1-3). Место, отводимое здесь субботе, очень знаменательно. Господь готовится дать прообраз всего Своего отношения к Своему народу и прежде чем это сделать, Он представляет субботу знаменательным выражением покоя, ожидающего народ Божий. Этот торжественный день должен был соблюдаться Израилем; но он служил и прообразом будущего, когда получат свое осуществление все великие и славные события, прообразно изображенные в этой главе. Это покой Божий, в который уже теперь могут в духе войти все верующие, но который всецело и действенно осуществится только в будущем (Евр. 4,1-11). Теперь мы трудимся. Скоро мы будем отдыхать. В одном отношении верующий входит в покой; в другом смысле он трудится, чтобы туда войти. Он обрел свой покой во Христе; он работает, чтобы войти в свой покой славы. Он нашел полный покой духа в том, что Христос сделал для него, и его глаз покоится на вечной субботе, которая для него наступит, когда окончатся все его труды и вся его борьба в пустыне. Он не может отдыхать среди мира греха и страдания. Он отдыхает во Христе, Сыне Божием, принявшем образ раба. И, отдыхая таким путем, он призван трудиться как работник, с помощью Божией и в полной уверенности, что по окончании своего труда он войдет в полный и вечный покой в жилище неизменного света и невозмутимого блаженства, куда не могут проникнуть труд и скорбь. Блаженная надежда! Да будет все ярче и ярче ее блеск пред глазами нашей веры! И да даст нам Господь с тем большею верностью трудиться для Него, что мы уверены в ожидающем нас чудном отдыхе. Правда, мы можем уже и теперь предвкушать покой вечной субботы; но это предвкушение только' заставляет с большею жаждою ожидать блаженной действительности, этой непрерывной субботы, этого "священного собрания", которое продолжится вечно.

Мы уже заметили, что в этой главе суббота занимает отдельное и независимое место. Это вполне ясно выражается в первых словах четвертого стиха, где Господь как бы снова приступает к перечислению праздников, говоря: "Вот праздники Господни", чтобы этим выделить субботу из перечня семи праздников, хотя в то же время суббота является образом покоя, в который эти праздники вводят нашу душу.

"Вот праздники Господни, священные собрания, которые вы должны созывать в свое время: в первый месяц, в четырнадцатый день месяца вечером Пасха Господня" (ст. 4-5). Здесь мы видим пред собою первый из периодически повторявшихся торжественных праздников - принесение в жертву пасхального агнца, кровь которого в Египте избавила Израиль от меча Ангела-губителя в ужасную ночь поражения смертью всех египетских первенцев. Это всем нам известный прообраз смерти Христовой; этим и объясняется, почему он занимает первое место в этой главе. Он есть основание всего. Вне принципа смерти Христа мы не можем получить ни покоя, ни святости, ни общения с Богом. Особенно интересно и важно заметить, что лишь только зашла речь о покое Божием, тотчас же вслед за этим упоминается кровь пасхального агнца. Этим как бы говорится: "Вот ваш покой, а вот и ваше право на покой." Конечно, и труд сделает нас способными войти в покой, но лишь кровь дает нам право воспользоваться им.

"И в пятнадцатый день того же месяца праздник опресноков Господу. Семь дней ешьте опресноки. В первый день да будет у вас священное собрание; никакой работы не работайте. И в течение семи дней приносите жертвы Господу; в седьмой день также священное собрание; никакой работы не работайте" (ст. 6-8). Народ окружает Иегову, составляя собою святое собрание, основанное на уже совершенном искуплении; и когда он таким образом собирается, благоухание жертвы возносится от жертвенника Израилева к престолу Бога Израилева. Это являет нам чудную картину святости, которую Бог желает видеть в жизни Своих искупленных. Эта святость основана на жертве, и она исходит от благоухания Личности Христа, с Которым она нераздельно связана. "Никакой работы не работайте, и приносите жертву Господу" (ст. 25). Какая противоположность: работа, выполняемая рукою человека, и благоухание жертвы Христовой! Святость жизни народа Божия не есть работа его рук. Это живое проявление в них Христа силою Духа Святого. "Для меня жизнь - Христос," - вот настоящая мысль, заключенная в прообразе. Христос есть наша жизнь; и всякое проявление этой жизни в глазах Божиих издает благоухание Христово. На человеческий взгляд это может казаться незначительным, но настолько, насколько наша жизнь служит отражением Христа, она бесконечно дорога в очах Господних. Она возносится до Его престола и никогда не может быть забыта Им. "Плоды духа, исходящие от Иисуса Христа", проявляются в жизни христианина, и никакая сила земли или ада не может мешать им возноситься как благоухание к престолу Божию.

Необходимо также отметить резкое различие, существующее между работою рук наших и результатом пребывающей в нас жизни Христовой. Этот прообраз замечателен. Всякий человеческий труд прекращался в этот день в обществе Израилевом, благовонное же курение жертвы всесожжения возносилось к Богу. Это были две характерные выдающиеся особенности праздника опресноков. Человеческая работа кончалась, благоухание жертвы подымалось к Богу - прообраз святости жизни верующей души. Какой торжествующий ответ дается здесь, с одной стороны - законнику, с другой стороны -противнику закона. Слова: "Никакой работы не работайте" - закрывают уста первому; второй смущен изречением: "Приносите жертву Господу." Наилучшие произведения рук человеческих - труды рабов, но малая горсть "плодов праведности" служит для похвалы и прославления Господа. Христианин никогда не должен творить дела правды из рабского повиновения Богу; в его жизни нет места ненавистным Богу и унизительным для него самого делам легализма (подзаконности). Вся его жизнь должна быть постоянным проявлением жизни Христа, развивающейся и производимой силой Духа Святого. В течение "семи дней" второго торжественного праздника Израилева запрещено было вкушать что-либо "квасное"; вместо этого Господу должно было возноситься благовонное курение жертвы всесожжения. Да поможет нам Господь полностью проникнуться жизненным значением этого важного прообраза!

"И сказал Господь Моисею, говоря: Объяви сынам Израилевым, и скажи им: когда придете в землю, которую Я даю вам, и будете жать на ней жатву, то принесите первый сноп жатвы вашей к священнику. Он вознесет это сноп пред Господом, чтобы вам приобрести благоволение; на другой день праздника вознесет его священник. И в день возношения снопа принесите во всесожжение Господу агнца однолетнего, без порока, и с ним хлебного приношения две десятых части ефы пшеничной муки, смешанной с елеем, в жертву Господу, в приятное благоухание, и возлияния к нему четверть гина вина. Никакого нового хлеба, ни сушеных зерен, ни зерен сырых не ешьте до того дня, в который принесете приношения Богу вашему: это вечное постановление в роды ваши во всех жилищах ваших" (ст. 9-14).

"Христос воскрес из мертвых, первенец из умерших" (1 Кор. 15,20). Чудное постановление принесения Господу первого снопа, составленного из первых колосьев жатвы, прообразно представляло собою воскресение Христа, с торжеством восставшего "рано в первый день недели" из гроба, по совершении Им славного дела искупления. Его воскресение было воскресением "из мертвых", и в нем мы имеем залог воскресения Его народа. "Первенец Христос, потом Христовы, в пришествие Его" (1 Кор. 15,23). Когда Христос придет, Его народ воскреснет "из мертвых", то есть воскреснут те из него, которые "умирают во Христе" (Откр. 14,13). - "Прочие же из умерших не ожили, доколе не окончится тысяча лет" (Откр. 20,5). Когда, тотчас вслед за Своим преображением, наш Господь заговорил о "воскресении из мертвых", Его ученики в недоумении спрашивали себя, что значили эти слова (см. Марк. 9,31-32). Всякий истинный еврей верил в учение о "воскресении мертвых". Но мысль о "воскресении из мертвых" была непонятна Его ученикам; и многие Христовы ученики последующих времен с большим трудом усваивали эту глубокую тайну.

Если, однако, мой читатель с вниманием и молитвою изучит и сравнит 1 Кор. 15 с 1 Фее. 4,13-18, он там найдет драгоценные пояснения этой интересной и важной для жизни истины. В связи с этим следует также прочесть Рим. 8,11: "Если же Дух Того, Кто воскресил из мертвых Иисуса, живет в вас, то Воскресивший Христа из мертвых оживит и ваши смертные тела Духом Святым, живущим в вас." Все эти изречения указывают на то, что воскресение Церкви произойдет на том же основании, что и воскресение Христа. Писания свидетельствуют, что как Глава, так и тело воскресают "из мертвых". Первый сноп и все снопы, следующие за ним, нравственно связаны между собою.

Всякому, вдумчиво относящемуся к этому вопросу, должно быть очевидно при свете Священного Писания, что существует великая разница между воскресением верующей и воскресением неверующей души. Воскреснет и та, и другая; но Откр. 20,5 доказывает, что между двумя этими событиями протечет целое тысячелетие, так что и обоснование, и время этих двух воскресений различны. Некоторые встречают затруднение в понимании этого вопроса в том факте, что наш Господь в Иоан. 5,28 говорит о "времени, в которое все, находящиеся в гробах, услышат глас Сына Божия." "Как же, - спрашивают они, - может существовать промежуток в тысячу лет между двумя воскресениями, раз сказано, что они совершатся в одно и то же время?" Ответить на это очень легко. В 25-м стихе идет речь о духовном пробуждении мертвых душ, что происходит в одно и то же время для всех; и дело это совершается уже в течение двадцати веков. Итак, если период, включающий в себя два тысячелетия, может быть обозначен словом "час" или "время", [Слово "время" в английском и французском переводе Библии заменено словом "час". Прим. пер.] почему же нельзя допустить что и тысяча лет обозначена таким же словом? Нет, конечно, никакой причины не допускать этого, тем более, что в Откр. 20,5 говорится, что "прочие из мертвых не ожили, доколе не окончится тысяча лет."

Кроме того, ввиду того, что мы встречаем упоминание о "первом воскресении", не очевидно ли, что не все должны воскреснуть в одно и то же время? Зачем бы говорилось о "первом воскресении", если бы было всего одно воскресение? На это могут возразить, что "первое воскресение" имеет отношение к воскресению души; но какое место Писаний подтверждает это воззрение? Это славное событие произойдет так: Когда раздастся "громкогласная труба Ангелов" (Матф. 24,31), искупленные Божий, умершие в Господе Иисусе, воскреснут, чтобы идти навстречу Ему во славе. Все прочие, кто бы они ни были, умершие со дней Каина до конца существования земли, останутся в своих гробах в течение тысячелетия с присущими ему благословениями; по окончании же этого славного и благословенного времени они выйдут из своих гробов и предстанут пред "белым престолом" (Откр. 20,11), чтобы быть судимыми "каждый по делам своим" и чтобы от престола суда идти в озеро огненное. Страшная мысль!

Читатель, в каком положении находится твоя драгоценная душа? Посмотрел ли ты взором веры на кровь Пасхального Агнца, пролившуюся для твоего избавления от этого ужасного часа? Видел ли ты чудный первый "Сноп" жатвы, собранный и вознесенный в небесную житницу как залог того, что и ты однажды будешь туда принят? Все это важные, в высшей степени важные вопросы. Не уклоняйся от них. Реши, находишься ли ты теперь под защитою крови Иисуса. Помни, что ты не можешь подобрать ни одного колоса с полей искупления, пока ты не увидел вознесенного пред Богом истинного "Снопа". "Никакого нового хлеба, ни сушеных зерен, ни зерен сырых не ешьте до того дня, в который принесете приношения Богу вашему" (ст. 14). Нельзя было воспользоваться жатвою, пока Господу не был принесен первый сноп потрясания, а с ним и всесожжение, и приношение хлебное.

"Отсчитайте себе от первого дня после праздника, от того дня, в который приносите сноп потрясения, семь полных недель. До первого дня после седьмой недели отсчитайте пятьдесят дней, и тогда принесите новое хлебное приношение Господу. От жилищ ваших приносите два хлеба возношения, которые должны состоять из двух десятых частей ефы пшеничной муки, и должны быть испечены кислые, как первый плод Господу" (ст. 15-17). Это праздник Пятидесятницы - прообраз народа Божия, собранного Духом Святым и предстоящего пред Богом в связи со всею неизмеримою ценою Христа. В празднике Пасхи мы имеем прообраз смерти Христа; в возношении первого снопа - прообраз воскресения Христова; в праздник же Пятидесятницы мы видим пред собою прообраз сошествия Духа Святого для образования Церкви. Все эти прообразы полны Божественного совершенства. Смерть и воскресение Христовы должны были предшествовать образованию Церкви. Сноп был вознесен пред Господом, и тогда можно было изготовить хлеб.

И, заметьте, хлебы "должны быть испечены кислые." Почему? Потому что они должны были изображать тех, которые были исполнены Духа Святого, одарены Его дарами и благодатью, но в которых, тем не менее, еще жил грех. В день Пятидесятницы Церковь находилась под защитою крови Христовой, была увенчана дарами Духа Святого; но закваска все еще пребывала в ней. Никакая сила Духа Святого не могла уничтожить того факта, что зло еще было присуще сердцу детей Божиих. Можно было бороться с ним или скрывать его; но оно существовало. Этот факт прообразно представлен в закваске двух приготовлявшихся в праздник Пятидесятницы хлебов, и он нашел подтверждение в истории Церкви; потому что, несмотря на присутствие Духа Святого в общине Божией, греховная плоть еще не была уничтожена и побудила двоих "солгать Духу Святому". Плоть всегда остается плотью, и ничего другого из нее никогда не может выйти. В день пятидесятницы Дух Святой сошел не для того, чтобы улучшить или смягчить человеческое естество, не для того, чтобы уничтожить неизлечимое зло, а чтобы крещением Духа верующие составили одно тело и чтобы они были связаны со своею живою Главою, пребывающей на небесах.

В главе, посвященной изучению мирной жертвы, мы уже упомянули о допущении закваски в приносившемся Богу хлебном приношении. Это означало тот факт, что Бог сознавал существование зла в сердце приносившего жертву. То же относится и "к двум хлебам возношения"; они были также "кислые" и "квасные", что обозначало наличие зла в человеческом сердце.

Но, благодарение Богу, признав существование зла, Он предусмотрел и все, для нас необходимое. Именно в этом заключаются мир и утешение для души. Отрадно сознавать, что Бог знает все самое дурное, заключающееся в нашем сердце; а главное, что Он предусмотрел все согласно Своему знанию, а не только нашему. "Вместе с хлебами представьте семь агнцев без порока, однолетних, и из крупного скота одного тельца и двух овнов; да будет это во всесожжение Господу, и хлебное приношение и возлияние к ним, в жертву, в приятное благоухание Господу" (ст. 18). Здесь в непосредственной связи с квасными хлебами мы имеем пред собою прообраз жертвы без порока, напоминающий нам великую и важную истину, что Господь постоянно видит пред собою не нашу виновность, а Христово совершенство. Особенно заметьте эти слова: "Вместе с хлебами представьте семь агнцев без порока." Чудная истина! Истина, несказанно драгоценная, хотя и облеченная в прообразную тень! Господь да поможет читателю понять эту истину, применить ее к себе, сделать из нее опору своей совести, пищу и усладу своего сердца, отраду своей души! "Не я, но Христос."

Некоторые, быть может, возразят, что факт, что Христос есть Агнец без порока, не достаточен для того, чтобы снять бремя греха с отягченной виною пред Богом совести, что всесожжение само по себе не приносит грешнику никакой пользы. Это весьма возможное возражение полностью опровергается и наголову разбивается нашим прообразом. Жертва всесожжения действительно не могла оказать пользы при наличии "закваски"; вот почему прибавлены слова: "Приготовьте также из стада коз одного козла в жертву за грех, и двух однолетних агнцев в жертву мирную" (ст. 19). "Жертва за грех" шла навстречу "закваске" двух хлебов; "мир" был обеспечен, что открывало простор общению с Богом; и все это в непосредственной связи с "благоуханием всесожжения" возносилось к престолу Божию.

В день Пятидесятницы таким же образом силою Духа Святого создана была Церковь во всей полноте, во всем совершенстве Христовом. Хотя в ней еще существовала закваска ветхого естества, она не принималась в расчет, потому что она всецело покрывалась совершенством Божественной Жертвы за грех. Сила Духа Святого не уничтожила закваски, но кровь Агнца искупала ее. Это одно из самых знаменательных и интересных различий. Работа Духа Святого в верующем не уничтожает живущего в нем зла. Она делает его способным открывать, осуждать зло и господствовать над ним; но нет такой меры духовного могущества, которая могла бы уничтожить сам факт наличия зла, хотя, благодарение Богу, совесть пребывает в полном мире, потому что кровь нашей Жертвы за грех навсегда решила этот вопрос; и, вследствие этого, вместо того, чтобы существующее в нас зло всегда омрачало взор Бога, оно раз и навсегда удалено от лица Его, и мы снискали благоволение в Его очах ради заслуг Христа, принесшего Себя Богу в жертву благовонного курения, дабы во всем прославить Его и быть пищей Своего народа вовек.

Что касается праздника Пятидесятницы, то после него наступал долгий период времени без указания всякого проявления действия Пятидесятницы среди народа. Однако далее упоминается о "бедном и пришельце", относительно которых дается чудное постановление, нравственный смысл которого мы уже ранее рассмотрели. Здесь мы отметим второе значение этого прообраза. "Когда будете жать жатву на земле вашей, не дожинай до края поля твоего, когда жнешь, и оставшегося от жатвы твоей не подбирай; бедному и пришельцу оставь это. Я Господь, Бог ваш" (ст. 22). Этим пришельцу дается возможность собирать оставшееся от жатвы в полях Израиля. Язычники должны сделаться участниками преизобильной благости Божией. Когда житницы и виноградные точила Израиля будут преисполнены до избытка, для язычников останется много богатых снопов хлеба и чудных виноградных гроздьев.

Мы не должны, однако, в пришельце, подбирающем оставшееся в полях Израиля, видеть прообраз духовных благословений, которыми облагодатствована Церковь, посаженная во Христе на небесах. Эти благословения являются новыми как для потомства Авраамова, так и для язычников. Это не остатки полей Ханаана, это слава небесная, слава Христова. Церковь не только благословлена ради Христа, но и со Христом, и во Христе. Невеста Христова не будет, подобно чужестранке, послана собирать колосья и виноградные ягоды на краях израильских полей и виноградников. Нет, несравненно большая милость выпадает на ее долю: ее ожидают самые возвышенные радости, самые высокие почести, никогда Израилем не изведанные. Ей не приходится подбирать оставшееся в поле, как это делали пришельцы; она призвана пребывать в пышном и блаженном небесном чертоге, ей предназначенном. Вот то "лучшее", что в Своей мудрости и по Своей благости "предусмотрел" для нее Бог (Евр. 11,40). Конечно, "пришельцу" будет отрадно по окончании жатвы Израиля собирать оставшееся от нее; но удел Церкви несравненно лучше, потому что она - невеста Царя Израилева, потому что она разделит с Ним Его престол, Его радости, Его почести и славу; потому что она подобна Ему и пребудет с Ним вовек. Вечная обитель Отца на небе, а не оставшиеся не дожатыми края израильских полей, должна быть уделом Церкви. Будем всегда иметь это в виду и жить хотя бы в слабой мере достойно столь святого и высокого призвания!

"И сказал Господь Моисею, говоря: Скажи сынам Израилевым: в седьмой месяц, в первый день месяца да будет у вас покой, праздник труб, священное собрание. Никакой работы не работайте, и приносите жертву Господу" (ст. 23-25). Здесь речь идет о новом вопросе, к которому относятся слова: "И сказал Господь Моисею"; эти слова, заметим кстати, представляют для нас особенный интерес ввиду разделения ими этой главы и вообще всей этой книги на различные части, согласно рассматриваемым в них отдельным мыслям. Так, прежде всего даны постановления относительно празднования субботы, Пасхи и дней опресноков. Затем идет второе предписание - о праздновании дня возношения первого снопа, о хлебах возношения и об оставлении в поле зерен для "бедного и пришельца"; далее мы видим пред собою долгий период времени, о котором не говорится ничего; после него в первый день седьмого месяца предписывается праздновать трогательный праздник труб. Это торжество приводит нас к быстро приближающемуся к нам времени, когда остаток Израиля "вострубит трубою" в память о давно утраченной им славе и начнет искать Господа.

Праздник труб тесно связан с другим большим торжеством, с "днем очищения". "Также в девятый день седьмого месяца сего, день очищения, да будет у вас священное собрание; смиряйте души ваши, и приносите жертву Господу. Никакого дела не делайте в день сей; ибо это день очищения, дабы очистить вас пред лицом Господа, Бога вашего. А всякая душа, которая не смирит себя в этот день, истребится из народа своего. И если какая душа будет делать какое-нибудь дело в день сей, Я истреблю ту душу из народа ее... Это для вас суббота покоя, и смиряйте души ваши, с вечера девятого дня месяца; от вечера до вечера празднуйте субботу вашу" (ст. 27-32). Итак, со дня наступления праздника труб проходило восемь дней; тогда назначался день очищения, связанный с сокрушением сердца, с принесением жертвы и прекращением всякой работы. Все это вскоре осуществится в истории остатка Израиля. "Прошла жатва, кончилось лето, а мы не спасены" (Иер. 8,20). Таково будет плачевное сетование остатка Израиля, когда Дух Божий тронет его сердце и совесть. "Воззрят на Него, которого пронзили, и будут рыдать о Нем, как рыдают об единородном сыне, и скорбеть, как скорбят о первенце. В тот день поднимется большой плач в Иерусалиме, как плач Гададриммона в долине Мегиддонской. И будет рыдать земля, каждое племя особо" и т.д. (Зах. 12,10-14).

Какой великий плач, какое глубокое сокрушение сердца, какое искреннее раскаяние охватят под действием Духа Святого остаток израильтян, когда они сознаются во всех своих прежних грехах, в небрежном отношении их к субботе, в нарушении ими закона, в умерщвлении пророков, в распятии Сына Божия, в противодействии, оказанном ими Духу Святому! Все это явится записанным на скрижалях их просветленной и искушенной опытом совести, вызывая глубокое сокрушение души.

Но искупительная кровь даст полное удовлетворение. "В тот день откроется источник дому Давидову и жителям Иерусалима, для омытия греха и нечистоты" (Зах. 13,1). Им дано будет сознание их виновности, и это вызовет в них глубокое огорчение; но они также придут и к ощущению действенности искупительной Крови и обретут полный мир, субботу покоя для своей души.

Что же нам следует ожидать для Израиля, когда в последний день он достигнет всего этого? Конечно, следует для него ожидать славы. Когда ослепление пройдет, "покрывало" снимется, сердца остатка обратятся к Богу-Иегове, тогда блестящие лучи Солнца Правды воссияют, принося с собою исцеление, восстановление и спасение для бедного огорченного и раскаивающегося народа. Понадобилось бы написать целую книгу, если бы мы вздумали подробно рассмотреть этот вопрос. Опыт, борьба, испытания, трудности и заключительные благословения остатка Израилева нашли яркое выражение в Псалмах и Пророках. Чтобы с истинною пользою для своей души изучить значение Псалмов и Пророков, мы прежде всего должны отдать себе ясный отчет в существовании этого остатка. Это необходимо не только потому, что нам надлежит многому научиться из этой части богодух-новенной книги, потому что "все Писания богодухновенны". Но, кроме того, наибольшую для себя пользу из какой бы то ни было части Слова Божия мы извлекаем, делая верное применение смыслу этого Слова. Если бы поэтому мы вздумали изречения, относящиеся в строгом смысле этого слова к остатку Израилеву или к телу земному, применить к Церкви или телу небесному, мы впали бы в большую ошибку как относительно одного, так и относительно другого из данных вопросов.

Очень часто многие совершенно упускают из виду существование земного тела в лице остатка Израиля и имеют превратное представление об истинном положении и надежде Церкви. Это опасные заблуждения, которых мой читатель должен всячески стараться избегать. Да не подумает он, что все это - лишь теории, могущие только удовлетворить наше любопытство и не имеющие ни малейшего практического применения в жизни. Это было бы совершенно неверное предположение. Как! Неужели же для нас практически неважно знать, принадлежим мы к небу или же к земле? Неужели же для нас не имеет значения, ожидает ли нас покой в небесной обители, или же нам надлежит пройти чрез суды, описанные в Откровении? Кто может допустить столь неразумную мысль? Трудно было бы назвать истины, имеющее более важное практическое значение для нас, чем истины, описывающие судьбу земного остатка народа Божия и судьбу небесной Церкви. Не буду долее останавливаться здесь на этом вопросе, но читатель найдет его достойным глубокого и внимательного изучения. Мы закончим рассмотрение этой главы беглым обзором праздника кущей, последнего торжества еврейского года.

"И сказал Господь Моисею, говоря: Скажи сынам Израилевым: с пятнадцатого дня того же седьмого месяца праздник кущей, семь дней Господу... А в пятнадцатый день седьмого месяца, когда вы собираете произведения земли, празднуйте праздник Господень семь дней: в первый день покой, и в восьмой день покой. В первый день возьмите себе ветви красивых дерев, ветви пальмовые и ветви дерев широколиственных и верб ручных, и веселитесь пред Господом Богом вашим семь дней. И празднуйте этот праздник Господень семь дней в году: это постановление вечное в роды ваши. В седьмой месяц празднуйте его. В кущах живите семь дней; всякий туземец Израильтянин должен жить в кущах, чтобы знали роды ваши, что в кущах поселил Я сынов Израилевых, когда вывел их из земли Египетской. Я Господь, Бог ваш" (ст. 33-43).

Праздник этот показывает наперед славу, ожидающую Израиль в последний день и, следовательно, он как нельзя лучше заканчивает весь ряд еврейских праздников. Жатва была убрана, все было окончено, житницы были наполнены хлебом, и Господь желал, чтобы народ выразил свою радость соблюдением праздника. Но, увы, израильтяне, очевидно, не поняли Божественной мысли, связанной с этим чудным постановлением. Они упустили из виду, что они были странниками и пришельцами, и поэтому долгое время не вспоминали этого праздника. От дней Иисуса Навина до дней Неемии ни разу не был отпразднован праздник кущей. Маленькому остатку народа, вернувшемуся из Вавилонского плена, довелось исполнить то, что не было сделано даже во дни блестящего Соломонова царствования. "Все общество возвратившихся из плена сделало кущи и жило в кущах. От дней Иисуса, сына Навина, до этого дня, не делали так сыны Израилевы. Радость была весьма великая" (Неем. 8,17). Как отрадно должно было быть тем, которые свои арфы "повесили некогда на вербах Вавилонских", покоиться теперь в тени верб ханаанских! Это было сладкое предвкушение времени, в которое восстановленные колена Израилевы будут покоиться под сенью кущей тысячелетия, воздвигнутых для них верною десницею Иеговы в земле, которую Он поклялся навсегда дать Аврааму и его потомству. То будет наиславнейшее время встречи небесного и земного, как об этом упоминается в "первом" и "восьмом" дне праздника кущей. "Небо... услышит землю; и земля услышит хлеб, и вино, и елей; а сии услышат Изреель" (Ос. 2,21-22).

В последней главе Пророка Захарии есть чудное слово, ясно доказывающее, что истинное празднование праздника кущей относится к славе будущих времен. "Затем все остальные из всех народов, приходивших против Иерусалима, будут приходить из года в год для поклонения Царю, Господу Саваофу, и для празднования праздника кущей" (Зах. 14,16).

Какая картина! Кто посягнет лишить ее характерной ее прелести попыткой применить к ней сомнительную систему так называемого духовного истолкования?

Иерусалим, несомненно, обозначает Иерусалим; народы - значит народы; праздник кущей остается праздником кущей. Есть ли здесь что-либо неправдоподобное? Решительно ничего, кроме человеческого разума, отвергающего все, превышающее его слабое понимание. Праздник кущей будет снова праздноваться в Ханаане, и народы искупленных Божиих придут туда, чтобы принять участие в этом святом и славном торжестве. Тогда войнам Иерусалима будет положен конец; тогда замолкнет бряцание оружием. Копье и меч перекуются в мирные земледельческие орудия; Израиль будет покоиться под освежающей тенью своего винограда и смоковницы, и вся земля возрадуется воцарению "Князя мира". Такова картина будущего, раскрываемая нам на непогрешимых страницах Божия откровения. Его прообразно представляют Писания, его возвещают пророки, ему верит вера, и его предвкушает надежда.

Примечание. - В конце нашей главы мы читаем: "И объявил Моисей сынам Израилевым о праздниках Господних." Таков был истинный первоначальный характер этих праздников; но в Евангелии от Иоанна они названы "праздниками Иудейскими." Давно они уже перестали быть праздниками Иеговы.

Бог был исключен оттуда. Иудеи не искали Его; поэтому, когда в Иоан. 7 братья Иисуса просили Его пойти на "приближавшийся праздник Иудейский - поставление кущей", Он отвечает: "Мое время еще не настало"; придя же туда в последний день "как бы тайно", оставаясь в стороне от общего празднования, Он обратился к окружающим с возгласом, приглашавшим каждую жаждущую душу прийти к Нему и пить. В этом заключается серьезное поучение. Попадая человеческие в руки, Божий постановления искажаются; для нас, однако, отрадно знать, что жаждущая душа, сознающая сухость и пустоту внешнего благочестия, всегда может подойти к Иисусу, чтобы даром утолить свою жажду из неиссякаемого источника и в свою очередь сделаться проводником благословений для других душ.

В этой краткой главе содержится много поучительных в духовном отношении фактов. В 23-й главе мы имели пред собою прообраз истории - отношений Бога к Израилю, начиная с принесения в жертву истинного Пасхального Агнца и кончая прообразом покоя и славы царства тысячелетия. В главе, к рассмотрению которой мы теперь приступаем, мы находим две главные мысли: прежде всего свидетельство о том, что силою Духа Святого и благодаря первосвященническому служению Христа память о двенадцати коленах Израилевых всегда пребывала пред лицом Божиим; затем - отпадение от Бога Израиля по плоти и сопровождавший его суд Божий. Необходимо глубоко проникнуться первой мыслью, чтобы понять вторую.

И сказал Господь Моисею, говоря: "Прикажи сынам Израилевым, чтобы они принесли тебе елея чистого, выбитого, для освещения, чтобы непрестанно горел светильник. Вне завесы ковчега откровения в скинии собрания Аарон и сыны его должны ставить оный пред Господом от вечера до утра всегда. Это вечное постановление в роды ваши. На подсвечнике чистом должны они ставить светильник пред Господом всегда." (ст. 1-4). "Чистый выбитый елей" представляет собою благодать Духа Святого, основанную на искупительном подвиге Христовом, прообразно изображенном светильником из "чеканного золота". Елей "выжимался" из плодов "оливкового дерева;" золото, из которого был приготовлен светильник, чеканилось, подвергаясь "ударам" молота. Другими словами, благодать и свет Духа Святого основаны на смерти Христовой; их сияние и сила поддерживаются священническим служением Христа. Золотой светильник разливал свой свет во все стороны святилища, освещая его в течение долгих часов ночи, когда мрак окутывал землю, и народ погружался в сон. Все это служит для нас живым изображением верности Божией к Его народу, в каких бы внешних условиях он ни находился. Мрак и сон могли овладеть им, но светильник должен был гореть "непрестанно". На первосвященника возлагалась обязанность следить за тем, чтобы свет свидетельства непрестанно горел в течение темных ночных часов. "Вне завесы ковчега откровения в скинии собрания Аарон должен ставить его пред Господом от вечера до утра всегда" (ст. 3). Народу Израильскому не поручалось поддерживать этот огонь. Бог позаботился о том, чтобы это дело постоянно исполнялось отдельным, назначенным для этого, лицом.

Но далее мы читаем: "...и возьми пшеничной муки и испеки из ней двенадцать хлебов; в каждом хлебе должны быть две десятых ефы. И положи их в два ряда, по шести в ряд, на чистом столе пред Господом. И положи на каждый ряд чистого ливана, и будет это при хлебе, в память, в жертву Господу. В каждый день субботы постоянно должно полагать их пред Господом от сынов Израилевых: это завет вечный. Они будут принадлежать Аарону и сынам его, которые будут есть их на святом месте; ибо это великая святыня для них из жертв Господних: это постановление вечное" (ст. 5-9). Не сказано, чтобы содержалась закваска в этих хлебах. Я не сомневаюсь, что эти хлебы представляют собою Христа в непосредственной связи с двенадцатью коленами Израилевыми. Эти хлебы полагались в святилище на чистом столе, где и оставались пред лицом Господа в продолжение семи дней, после чего становились пищею Аарона и его сынов; они являлись, таким образом, новым и поразительным прообразом положения Израиля в очах Божиих, каковы бы ни были внешние условия его жизни. Двенадцать .колен Израилевых всегда пребывают пред лицом Иеговы. Память о них не может исчезнуть. Они расположены в святилище в божественном порядке; чистый ливан благоухания Христова окружает их; они покоятся на чистом столе святилища Божия, залитые сиянием тихих лучей золотого светильника, льющих непрерывный свет среди самого густого мрака, среди нравственной ночной мглы, в которой теперь пребывает народ Божий.

Для нас отрадно убедиться, что мы не жертвуем здравым смыслом или божественной истиной в угоду нашему воображению, придавая прообразное значение таинственным принадлежностям святилища. Из Евр. 9,23 мы узнаем, что все это были "образы небесного", а из Евр. 10,1, что все это "тени будущих благ". Таким образом, мы получаем право верить, что существуют "блага небесные", соответствующие этим образам, что есть сущность вещей, соответствующая их тени. Мы получаем, одним словом, право верить, что на небе есть нечто, соответствующее "семи лампадам светильника", "чистому столу" и "двенадцати хлебам". Это не изобретение человеческого ума; это божественная истина, составлявшая пищу веры во все времена. Какое значение имел жертвенник Илии, построенный из "двенадцати камней" на вершине горы Кармил? (3 Цар. 18,31). Он был лишь выражением веры пророка в истину, "образом" или "тенью" которой были "двенадцать хлебов". Илия верил в нерасторжимое единство народа, сохраняемое пред Богом в вечной неизменности обетования, данного Им Аврааму, Исааку и Иакову, в каких бы внешних обстоятельствах народ ни находился. Напрасно искал бы человек видимое проявление единства двенадцати колен; но вера всегда могла заглянуть в священную ограду святилища Божия и увидеть там двенадцать хлебов, в благоухании благовонного курения лежащих правильными рядами на чистом столе; какие бы полуночные тени ни окутывали снаружи святилище Божие, при свете семи золотых лампад вера могла узреть прообраз великой истины - нерасторжимого единства двенадцати колен Израилевых.

Как было тогда, так и теперь. Ночь печальна и мрачна. Нет в этом мире ни одного луча, при свете которого сделалось бы очевидным для нашего глаза единство колен Израилевых. Они рассеяны среди народов, они потеряны, по мнению людей. Но память о них жива пред Господом. Вера признает это, зная, что "все обетования Божий да и аминь во Христе Иисусе". При совершенном свете Духа Божия она видит память о двенадцати коленах свято сохраненной в небесном святилище. Прислушайтесь к благородному свидетельству веры: "И ныне я стою пред судом за надежду на обетование, данное от Бога нашим отцам, которого исполнение надеются увидеть наши двенадцать колен, усердно служа Богу день и ночь: за сию-то надежду, царь Агриппа, обвиняют меня Иудеи" (Цеян. 26,6-7). Но если бы царь Агриппа спросил апостола Павла: "Где же двенадцать колен Израилевых?" - мог бы он показать их царю? Нет. Почему же нет? Потому ли, что их нельзя было видеть? Нет, но потому, что глаза Агриппы не были способны их увидеть. Двенадцать колен выходили за пределы кругозора Агриппы. Лишь глаза веры и свет Духа Божия могли различить лежавшие на чистом столе во святилище двенадцать хлебов. Они находились там, и апостол Павел видел их, хотя минута, в которую он высказывал свою трогательную уверенность в их существовании, была минутой невыразимого мрака. Вера не дает внешним обстоятельствам управлять собою. Она возносится на недосягаемую скалу вечного Слова Божия, и в тишине и безопасности этой священной высоты она питается неизменным Словом Того, Который не может солгать. Пусть неверие с недоумением озирается по сторонам, пусть оно неразумно вопрошает: "Где же двенадцать колен Израилевых?" или: "Каким путем можно их разыскать и восстановить?" Ответить на это невозможно. Не потому, что нет ответа на этот вопрос, а потому, что неверие совсем не способно подняться до того уровня, стоя на котором можно понять этот ответ. Вера настолько же не сомневается в памятований Богом Израилевым двенадцати колен Израилевых, насколько она не сомневалась, что двенадцать хлебов каждую субботу полагались на золотом столе пред Господом. Но кто убедит в этом скептика и неверующего? Кто убедит в этой истине людей, руководящихся во всем только разумом и общепринятым мнением, людей, не познавших, что значит "верить сверх надежды?" (Рим. 4,18). Вера находит неоспоримые божественные истины и несомненные факты там, где разум и человеческое мнение решительно ничего не видят. О, как прискорбно отсутствие в нас этой веры! Да поможет нам Господь с большей ревностью ухватываться за каждое слово, исходящее из уст Божиих, и питаться им со всей детской простотою веры!

Теперь мы подходим ко второй мысли нашей главы к отпадению Израиля по плоти от Бога и к навлеченному им на себя суду Божию.

"И вышел сын одной Израильтянки, родившейся от Египтянина, к сынам Израилевым, и поссорился в стане сын Израильтянки с Израильтянином; хулил сын Израильтянки имя Господне и злословил. И привели его к Моисею. И посадили его под стражу, доколе не будет объявлена им воля Господня. И сказал Господь Моисею, говоря: Выведи злословившего вон из стана, и все слышавшие пусть положат руки свои на голову его, и все общество побьет его камнями... И сказал Моисей сынам Израилевым; и вывели злословившего вон из стана, и побили его камнями, и сделали сыны Израилевы, как повелел Господь Моисею" (ст. 10-23).

Удивительно и интересно отметить, что богодухновенный писатель этой книги отвел совершенно особое место этому повествованию. Я не сомневаюсь, что все это рассказано здесь, чтобы дать нам возможность увидеть обратную сторону картины, представленной нам в первых стихах этой же главы. Израиль по плоти впал в тяжкий грех пред Богом-Иеговой. Имя Господа было обесславлено среди язычников. Гнев Божий возгорелся на народ. Суды оскорбленного Бога пали на него. Но приближается день, когда рассеется мрачное и густое облако суда Божия, и тогда двенадцать колен Израилевых предстанут в нерасторжимом своем единстве пред лицом всех народов, являя собою удивительный памятник верности и благости Иеговы. "И скажешь в тот день: славлю, Тебя, Господи; Ты гневался на меня, но отвратил гнев Твой, и утешил меня. Вот, Бог - спасение мое, и пение мое - Господь; и Он был мне во спасение. И скажете в тот день: славьте Господа, призывайте имя Его; возвещайте в народах дела Его; напоминайте, что велико имя Его. Пойте Господу, ибо Он соделал великое; да знают это по всей земле. Веселись и радуйся, жительница Сиона: ибо велик посреди тебя Святый Израилев" (Ис. 12). - "Ибо не хочу оставить вас, братья, в неведении о тайне сей, - чтобы вы не мечтали о себе, - что ожесточение произошло в Израиле отчасти, до времени, пока войдет полное число язычников, и так весь Израиль спасется, как написано: "Придет от Сиона Избавитель и отвратит нечестие от Иакова; и сей завет им от Меня, когда сниму с них грехи их" (Ис. 59,20-21; 27,9). "В отношении к благовестию, они враги ради вас; а в отношении к избранию, возлюбленные Божий ради отцов. Ибо дары и призвание Божие непреложны. Как и вы некогда были непослушны Богу, а ныне помилованы, по непослушанию их, так и они непослушны для помилования вас, чтобы и сами они были помилованы. Ибо всех заключил Бог в непослушание, чтобы всех помиловать. О, бездна богатства и премудрости, и ведения Божия! Как непостижимы судьбы Его, и неисследимы пути Его! Ибо кто познал ум Господень? Или кто был советником Ему? (Ис. 40,13). Или кто дал Ему наперед, чтобы Он должен был воздать? (Ис. 40,13-14). Ибо все из Него, Им и к Нему. Ему слава вовеки. Аминь" (Рим. 11,25-36).

Можно было бы привести еще много примеров, доказывающих, что хотя вследствие своего греха Израиль и находится под судом Божиим, тем не менее "дары и призвание Божие непреложны"; что хотя хулитель имени Божия побивается камнями вне стана, двенадцать прообразных хлебов остаются неприкосновенными в святилище Господнем. Голос пророков возвещает, и голоса апостолов вторят возвещению славной истины, утверждающей, что "весь Израиль спасется"; не потому что он не согрешил, а потому что "дары и призвание Божие непреложны". Христианам следует остерегаться пренебрегать "обетованиями, данными отцам". Забывая или неверно применяя эти обетования, мы этим теряем способность вникать в нравственный смысл и в точное значение Писаний. Упуская из виду одну их часть, мы рискуем не воспользоваться и другою их частью. Неточно применяя одно изречение, мы рискуем неверно объяснить себе и другое; таким путем мы могли бы утратить благословенную уверенность, составляющую основание нашего покоя относительно всего, изреченного Господом. Мы основательнее рассмотрим этот вопрос при изучении последних глав книги.

От внимательного читателя не ускользнет нравственная связь, соединяющая эту главу с предыдущей. В 24-й главе мы узнаем, что Израиль хранится для водворения в земле Ханаанской. Из главы 25-й мы узнаем, что земля Ханаанская бережется для Израиля. Соединяя обе эти главы вместе, мы видим подтверждение истины, нарушить которую не может никакая сила земли или ада: "Весь Израиль спасется", и "землю не должно продавать навсегда". Первая половина этой истины возвещает принцип, незыблемо устоявший на своем основании среди целого океана самых разноречивых толкований; вторая ее часть касается факта, с которым тщетно старались не считаться народы необрезанных.

Читатель заметит, конечно, каким необыкновенным образом начинается наша глава: "И сказал Господь Моисею на горе Синае." Отличительной чертой большей части постановлений Божиих, содержащихся в книге Левит, является то обстоятельство, что они исходили из "скинии собрания". Причина этого понятна. Эти предписания имели прямое отношение к служению священников, к их общению с Богом и поклонению Ему, или же они касались нравственной стороны жизни народа; поэтому они и исходили вполне естественно из "скинии собрания", из этого великого средоточия всего, каким бы то ни было образом относившегося к священническому служению. Здесь, однако, Божие повеление раздается из совершенно другого места: "И сказал Господь Моисею на горе Синае." В Священном Писании, мы знаем, каждое выражение имеет свое особенное, ему одному свойственное, значение, почему нам надлежит ожидать услышать с "горы Синая" постановление, отличное от предписания, идущего к нам из "скинии собрания". И действительно в главе, до изучения которой мы дошли, представлены права, которыми обладает Бог-Иегова как Господь всей земли. Здесь речь больше не идет о служении и общении с Богом священнического дома, не говорится о внутреннем устройстве народа; здесь идет речь о правах Бога, Владыки мира, о Его праве даровать предназначенную Им часть земли известному народу, который становится ее управителем. Одним словом, здесь мы видим пред собою Иегову не в скинии - месте богослужения, а Иегову на горе Синае - на престоле владычества Его.

"И сказал Господь Моисею на горе Синае, говоря: Объяви сынам Израилевым и скажи им: когда придете в землю, которую Я даю вам, тогда земля должна покоиться в субботу Господню. Шесть лет засевай поле твое, и шесть лет обрезывай виноградник твой, и собирай произведения их; а в седьмой год да будет год покоя земли, суббота Господня; поля твоего не засевай, и виноградника твоего не обрезывай. Что само вырастет на жатве твоей, не сжинай, и гроздов с необрезанных лоз твоих не снимай: да будет это год покоя земли. И будет это в продолжение субботы земли всем вам в пищу, тебе и рабу твоему, и рабе твоей, и наемнику твоему, и поселенцу твоему, поселившемуся у тебя. И скоту твоему, и зверям, которые на земле твоей, да будут все произведения ее в пищу" (ст. 1-7).

Здесь нам представлена отличительная черта принадлежащей Господу земли. Ему угодно было даровать ей целый год покоя, и в этот год обнаруживалось великое богатство, которым Он благословлял Своих управителей. Блаженное, благодатное подданство! Какую честь оказывал им Господь, ставя их в непосредственную зависимость от Себя! Ни платы за пользование землей, ни налогов, ни податей! Действительно, можно было сказать: "Блажен народ, у которого это есть. Блажен народ, у которого Господь есть Бог" (Пс. 143,15). Мы знаем, что израильтяне преступили повеление Божие, не овладев всей благословенной землей, которую Иегова соделал их уделом. Он дал Израилю всю землю. Он отдал ее Израилю навек. Они же завладели лишь частью ее, и то лишь на время. Но план Божий не изменился; хотя на время "управители" отвергнуты Господом, владение их остается за ними. "Землю не должно продавать навсегда; ибо Моя земля; вы пришельцы и поселенцы у Меня" (ст. 23). Что же это значит, как не то, что Ханаан составляет личную собственность Божию, и что Бог желает, чтобы Израиль занимал эту землю вместо Него? Конечно, и "вся земля Господня", но это уже другой вопрос. Очевидно, что, по неисследимым советам Своим, Он решил взять в особое Свое владение землю Ханаанскую, ввести особое устройство в этой стране, выделить ее из всех других стран, называя ее "Своей" землей, и отличить ее от всех остальных земель учреждением в ней суда, постановлений и периодически повторявшихся праздничных торжеств, одно созерцание которых просвещает разум и преисполняет сердце умилением. Где мы найдем на всей поверхности земли страну, которой давался бы покой в течение целого года, года самого богатого изобилия? Рационалист спросит: "Возможны ли подобные порядки?" Скептик будет сомневаться в их возможности; но вера получает вполне удовлетворяющий ее ответ из уст Божиих: "Если скажете: Что же нам есть в седьмой год, когда мы не будем ни сеять, ни собирать произведений наших? Я пошлю благословение Мое на вас в шестой год, и он принесет произведений на три года. И будете сеять в восьмой год, но есть будете произведения старые до девятого года; доколе не поспеют произведения его, будете есть старое" (ст. 20-22). Природный человек мог сказать: "Что же станется с нашими посевами!"' Бог отвечал: "Я пошлю благословение." Благословение Божие в тысячу раз драгоценнее посевов человека (Пр. 10,22). Бог не хотел томить их голодом в субботний год. Они должны были насыщаться плодами Его благословения в год праздничного покоя, год, прообразно представлявший вечную субботу народа Божия.

"И насчитай себе семь субботних лет, семь раз по семи лет, чтобы было у тебя в семи субботних годах сорок девять лет. И воструби трубою в седьмой месяц, в десятый день месяца, в день очищения вострубите трубою по всей земле вашей" (ст. 8-9). Особенно интересно отметить, какими различными прообразами был изображен в иудейском домостроительстве покой тысячелетия. Каждый седьмой день был день субботний; каждый седьмой год был год субботний; через семь же субботних лет наступал юбилей. Каждое из этих торжеств и все эти прообразные торжества представляли взору веры благословенную перспективу времени, когда всякая работа и всякий труд окончатся, когда голод более не будет утоляться ценою "пота лица", но когда земля, обогащенная изобильными излияниями Божественной благости и оплодотворенная благотворными лучами "Солнца правды", до избытка наполнит житницы и виноградные чаши народа Божия. Блаженное время! Блаженный народ! Как отрадно иметь уверенность, что все это - не иллюзии фантазии, не игра воображения, а правдивая действительность Божественного откровения, от которой истекает вера, которая есть "осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом" (Евр. 11,1).

Юбилейное торжество должно было быть самым трогательным и самым радостным из иудейских праздников. Оно стояло в непосредственной связи с великим днем очищения. Именно тогда была пролита кровь жертвы, тогда холмы и долины земли Ханаанской оглашались звуком освободительной юбилейной трубы. Этот желанный звук должен был разбудить нравственное существо народа, должен был потрясти его до глубины души, наполняя всю землю вдоль и поперек обильным потоком божественной и невыразимой радости. "В день очищения вострубите трубою по всей земле вашей." Не должно было оставаться ни одного уголка по всей стране, где не раздался бы этот радостный звук. Значение юбилея было так же велико, как и значение дня очищения, служившего основанием юбилейному торжеству.

"И освятите пятидесятый год, и объявите свободу на земле всем жителям ее, да будет это у вас юбилей; и возвратитесь каждый во владение свое, и каждый возвратитесь в свое племя. Пятидесятый год да будет у вас юбилей: не сейте и не жните, что само вырастет на земле, и не снимайте ягод с необрезанных лоз ее. Ибо это юбилей; священным да будет он для вас: с поля ешьте произведения ее. В юбилейный год возвратитесь каждый во владение свое" (ст. 10-13). Все звания и все сословия могли изведать на себе святое и благотворное действие этого величественного постановления. Изгнанник возвращался в свою родную землю; пленный отпускался на свободу; должнику прощался его долг; остававшиеся долгое время в отсутствии члены семьи снова возвращались в ее лоно; изгнанный из своего наследственного удела или владения хозяин снова в него возвращался. Трубный звук, желанный и выразительный сигнал освобождения, возвещал свободу пленному; раб сбрасывал с себя тяготившие его оковы; нечаянно убивший своего ближнего возвращался в свой дом; бедные, разорившиеся люди получили обратно потерянное ими наследство. Лишь только успевала три раза прозвучать юбилейная труба, и тотчас же всюду разливался величественный поток мощных благословений Божиих, и его освежающие волны достигали самых отдаленных пределов облагодатствованной Иеговою страны.

"Если будешь продавать что ближнему своему, или будешь покупать что у ближнего твоего, не обижайте друг друга. По расчислению лет после юбилея ты должен покупать у ближнего твоего, и по расчислению лет дохода, он должен продавать тебе. Если много остается лет, умножь цену; а если мало остается, уменьши цену: ибо известное число лет жатв он продает тебе. Не обижайте один другого; бойся Бога твоего; ибо Я Господь, Бог ваш" (ст. 14-17). Юбилейный год напоминал покупателю и продавцу, что земля принадлежала Иегове и не могла быть проданной навсегда. Можно было продавать "ее жатвы", но этим все дело и ограничивалось; Иегова никому не уступал земли. Эта мысль должна запечатлеться в нашей памяти. Она открывает обширный горизонт нашему уму. Если земля Ханаанская не должна продаваться, если Иегова говорит, что она принадлежит ему навек, для кого же Он ее сохраняет? Кто Его наместники? Те, кому Он отдает ее во владение в силу вечного завета, и это владение продолжится, пока луна будет испускать свой свет, - из века в век.

Нет на всей земле в очах Божиих страны, подобной Ханаану. В ней Иегова основал Свой престол и Свое святилище; в ней постоянно пред Ним священнодействовали Его священники; там раздался голос Его пророков, возвещая нынешнее разрушение и восстановление грядущей славы; там начал, совершал и окончил свое служение Предтечи Мессии Иоанн Креститель; там родился от Девы Спаситель; там Он принял крещение; там проповедовал и учил; там трудился и умер; оттуда Он вознесся на небо, с торжеством воссев одесную Бога; там сошел в силе Пятидесятницы Дух Святой; оттуда Евангелие распространилось до крайних пределов земли; оттуда вскоре сойдет Господь; там "станут ноги Его на горе Елеонской" (Зах. 14,4); там будет восстановлен Его престол, и служение Ему будет обновлено. Его очи и Его сердце, одним словом, всегда обращены к этой земле; прах Иерусалима драгоценен в Его очах; это центр всех Его мыслей и Его действий по отношению к этой земле, и Он намерен соделать эту землю вечною оградою, радостью тысячи поколений.

Очень важно, повторяю я, хорошо усвоить эти знаменательные истины касательно земли Ханаанской. Иегова сказал об этой земле: "Она Моя". Кто же ее отнимет у Него? Где тот царь или император, где та сила человеческая или бесовская, которые могут вырвать эту благословенную землю из крепких объятий Иеговы? Она была, правда, спорным пунктом, яблоком раздора для всех народов. Она была и будет еще и ареною и центром жестоких войн и грабежа. Но громче шума сражений и распрей народов с Божественной ясностью и силой долетают до слуха веры слова: "это Моя земля." Бог не может отказаться ни от этой земли, ни от "двенадцати колен", чрез посредство которых Он вступил во владение ею. Пусть мой читатель вникнет в эту мысль; пусть он серьезно вдумается в это. Да не отнесется он к этому вопросу равнодушно, не составляя себе о нем ясного понятия. Бог не отверг ни Своего народа, ни земли, которую Он обещал дать ему в вечное владение. "Двенадцать хлебов" 24-й главы книги Левит подтверждают истину первого из этих положений; "юбилей" же 25-й главы этой книги свидетельствует об истинности второго. Память о "двенадцати коленах Израиля" всегда жива пред Господом, и близок день, когда юбилейная труба зазвучит на горах Палестинских. Тогда действительно пленный навсегда сбросит с себя позорные оковы, так долго его отягчавшие. Тогда изгнанник вернется в блаженную землю, из которой он был удален на такое долгое время. Тогда все долги будут прощены, каждое бремя будет снято, каждая слеза отерта с очей. "Ибо так говорит Господь: вот, Я направляю к нему (к Иерусалиму) мир, как реку, и богатство народов, как разливающийся поток для наслаждения вашего; на руках будут носить вас, и на коленях ласкать. Как утешает кого-либо мать его, так утешу Я вас, и вы будете утешены в Иерусалиме. И увидите это, и возрадуется сердце ваше, и кости ваши расцветут, как молодая зелень, и откроется рука Господа рабам Его; а на врагов Своих Он разгневается. Ибо вот, придет Господь в огне, и колесницы Его - как вихрь, чтобы излить гнев Свой с яростью, и прещение Свое с пылающим огнем. Ибо Господь с огнем и мечом Своим произведет суд над всякою плотью, и много будет пораженных Господом. Те, которые освящают и очищают себя в рощах, один за другим, едят свиное мясо, и мерзость, и мышей, все погибнут, говорит Господь. Ибо Я знаю деяния их и мысли их; и вот, приду собрать все народы и языки, и они придут, и увидят славу Мою. И положу на них знамение, и пошлю из спасенных от них к народам, в Фарсис, в Пулу и Луду, к натягивающим лук, в Тубалу и Явану, на дальние острова, которые не слышали обо Мне, и не видели славы Моей; и они возвестят народам славу Мою. И представят всех братьев ваших от всех народов в дар Господу на конях и колесницах, и на носилках, и на мулах, и на быстрых верблюдах, на святую гору Мою, в Иерусалим, говорит Господь, подобно тому, как сыны Израилевы приносят дар в дом Господа в чистом сосуде. Из них буду брать также в священники и левиты, говорит Господь. Ибо как небо и новая земля, которые Я сотворю, всегда будут пред лицом Моим, говорит Господь, так будет и семя ваше и имя ваше. Тогда из месяца в месяц и из субботы в субботу будет приходить всякая плоть пред лицо Мое на поклонение, говорит Господь" (Ис. 66,12-23).

Взглянем теперь на практические последствия юбилея и на его влияние на взаимоотношения людей. "Если будешь продавать что ближнему твоему, или будешь покупать что у ближнего твоего, не обижайте друг друга. По расчислению лет после юбилея ты должен покупать у ближнего твоего, и по расчислению лет дохода он должен продавать тебе" (ст. 14-15). Цены назначались сообразно времени наступления юбилея. Если это славное событие ожидалось скоро, цена понижалась; если оно было еще далеко, цена повышалась. Все человеческие договоры касательно земли уничтожались в ту же минуту, как раздавался звук юбилейной трубы, потому что земля составляла собственность Иеговы, и юбилей возвращал ее в ее первобытные условия.

В этом для нас скрывается чудный урок. Если в наших сердцах всегда живет ожидание возвращения Господа, мы придаем мало значения всем земным обстоятельствам. Невозможно пребывать в тишине ожидания грядущего с небес Сына и не отрекаться от интересов этого мира. "Кротость ваша да будет известна всем человекам. Господь близко" (Фил. 4,5). Можно признавать верность учения "о тысячелетии" или о "втором пришествии", но при всем этом оставаться человеком, преданным земным интересам; но тот, кто всегда живет в ожидании явления Христа, должен быть отделен от того, что подлежит суду и разрушению в Его пришествие. Здесь вопрос не только в скоротечности и неверности человеческой жизни, что, конечно, также вполне справедливо; здесь также не принимается в расчет только неустойчивое и неудовлетворительное состояние земных обстоятельств, что, однако, также фактически верно. Здесь приводится довод более могущественный и действенный - "Господь близко!" Драгоценное и освящающее действие этой истины да скажется на всем нашем хождении в этом мире, и да проникнутся ею глубоко наши сердца!

Эта глава не требует многих пояснений. Она содержит в себе торжественный и трогательный рассказ, с одной стороны, о благословениях, связанных с послушанием, а с другой стороны - об ужасных последствиях непослушания Богу. Если бы Израиль ходил в повиновении Богу, он оказался бы непобедимым. "Пошлю мир на землю вашу; ляжете, и никто вас не обеспокоит; сгоню лютых зверей с земли вашей, и меч не пройдет по земле вашей. И будете прогонять врагов ваших, и падут они пред вами от меча. Пятеро из вас прогонят сто, и сто из вас прогонят тьму, и падут враги ваши пред вами от меча. Призрю на вас, и плодородными сделаю вас, и размножу вас, и буду тверд в завете Моем с вами. И будете есть старое прошлогоднее, и выбросите старое ради нового. И поставлю жилище Мое среди вас, и душа Моя не возгнушается вами. И буду ходить среди вас, и буду вашим Богом, и вы будете Моим народом. Я Господь, Бог ваш, который вывел вас из земли Египетской, чтобы вы не были там рабами, и сокрушил узы ярма вашего, и повел вас с поднятою головою" (ст. 6-13).

Присутствие Божие было бы всегда их оградой и их щитом. Ни одно орудие, сделанное против них, не было бы успешно. Но присутствие Божие могло быть уделом лишь послушного народа. Иегова не мог поощрять Своим присутствием непослушание и зло. Соседние языческие народы могли надеяться на свою военную доблесть и военную силу. Израиль же мог уповать только на десницу Иеговы, но эта рука никогда не могла подняться для защиты нечестия и мятежа. В их силе было ходить с Богом в духе зависимости и повиновения. Пока они шли этим путем, огненная стена ограждала их от нападок любого врага, от каждой опасности.

Но, увы! Израиль оказался во всех отношениях неверным Богу. Несмотря на торжественные и страшные предостережения, изображенные в 14-33 стихах этой главы, они уклонились от следования за Господом и начали служить иным богам, низведя, таким образом, на себя страшные суды, о которых говорится здесь, при одном чтении о которых мы содрогаемся. И в настоящее время суд еще продолжает совершаться над ними. Рассеянные и лишенные собственности, преследуемые и изгнанные на чужбину, они являются памятником беспощадного правосудия и истины Иеговы. Они служат явным примером для народов всей земли, которые видят все могущество нравственного владычества Божия и читают в судьбе этого народа поучительный урок, который им следовало бы хорошенько усвоить и который должен глубоко запасть и в наше сердце.

Мы весьма склонны смешивать два понятия, совершенно отличные друг от друга по свидетельству Слова Божия, а именно: мы склонны смешивать владычество Божие и благодать Божию. Это смешение ведет к прискорбным результатам. Оно ослабляет в нас сознание величия и значения владычества Божия, а также сознание чистоты, полноты и возвышенности благодати Божией. Правда, при всей силе Своего владычества Бог сохраняет за Собою высшее право действовать с великодушием, долготерпением и милосердием; но применение всех этих свойств к правосудию Его правления нельзя смешивать с действиями безусловно чистой и всепрощающей благодати Божией.

Эта глава дает нам как бы указание, в чем заключается неумолимость владычества Божия; но и здесь мы встречаем следующего рода оговорку: "Тогда признаются они в беззаконии своем и в беззаконии отцов своих, как они совершали преступление против Меня и шли против Меня, за что и Я шел против них, и ввел их в землю врагов их; тогда покорится необрезанное сердце их, и тогда потерпят они за беззакония свои. И Я вспомню завет Мой с Иаковом, и завет Мой с Исааком, и завет Мой с Авраамом вспомню, и землю вспомню. Тогда как земля оставлена будет ими, и будет удовлетворять себя за субботы свои, опустев от них, и они будут терпеть за свое беззаконие, за то, что презирали законы Мои, и душа их гнушалась постановлениями Моими; и тогда как они будут в земле врагов их, - Я не презрю их и не возгнушаюсь ими до того, чтобы истребить их, чтобы разрушить завет Мой с ними; ибо Я Господь, Бог их. Вспомню для них завет с предками, которых вывел Я из земли Египетской пред глазами народов, чтобы быть их Богом. Я Господь" (ст. 40-45).

Здесь мы видим, как Бог-Правитель с милостивым долготерпением идет навстречу первым и самым слабым воздыханиям разбитого и сокрушенного сердца. История судей и царей изобилует примерами проявления этой благодатной особенности Божественной власти. Бесчисленное число раз душа Иеговы не могла вынести страдания Израиля (Суд. 10,16), и Он посылал ему одного за другим освободителей, пока наконец не осталось уже ни малейшей надежды на его исправление, и честь Его престола не потребовала изгнания Израиля из земли, обладать которой он был совершенно не достоин.

Все это относится к Божию владычеству над народом Израилевым. Но вскоре Его народ вступит во владение землею во имя благости Божией, неизменной и невыразимой, благости, по изволению правосудия Божия нашедшей себе выражение в крови, пролитой на кресте. Он завладеет землею уже не исполнением дел закона, не соблюдением постановлений временного домостроительства Божия, а благодатью, которая "воцарилась чрез праведность к жизни вечной Иисусом Христом, Господом нашим" (Рим. 5,21). Вот почему израильтяне никогда больше не будут изгнаны из своих владений. Ни одному врагу не дано будет смущать их. Они обретут полный покой под покровом щита благоволения Бога - Иеговы. Их владение землею будет держаться вечной устойчивостью благодати Божией и осязательною силою крови вечного завета. "Израиль будет спасен спасением вечным в Господе" (Ис. 45,17).

Дух Святой да даст нам более полное разумение Божественной истины, а также и способность верно усваивать и "преподавать" другим "слово истины" Божией (2 Тим. 2,15)!

Эта последняя часть изучаемой нами книги касается обета или добровольного желания, по которому какое-либо лицо посвящало себя или что-либо, принадлежащее ему, Господу. "И сказал Господь Моисею, говоря: Объяви сынам Израилевым и скажи им: если кто дает обет посвятить душу Господу по оценке твоей; то оценка твоя... должна быть... по сиклю священному" (ст. 1-3).

Во всех этих случаях, когда человек посвящал Богу самого себя, свое животное, свой дом или свое поле, оценка зависела от достоинства и ценности посвящаемого Господу; потому существовал целый ряд правил производства оценки согласно возрасту. В качестве представителя прав Божиих, Моисей должен был всякий раз делать оценку "по сиклю священному". Если человек берется выполнить обет, к нему необходимо применить правильную оценку согласно закону; кроме того, во всех этих случаях следует устанавливать разницу между способностью и правом. В Исх. 30,15 относительно серебра выкупа говорится: "Богатый не больше, и бедный не меньше полсикля должны давать в приношение Господу "для выкупа душ ваших". Когда речь шла о вопросе искупления, все были равны пред Богом. Так и должно быть всегда. Благородный и простолюдин, богатый и нищий, ученый и невежда, старый и молодой - все в этом отношении стоят на одном уровне. "Нет различия". Все одинаково держатся принципа бесконечной цены крови Христовой. В способностях может существовать большое различие, по своим же правам все равны. Личный опыт также может быть очень различен, но положение пред Богом остается для всех одно и то же. Знание, дары, плоды - все это может быть бесконечно разнообразно, но положение пред Богом одно и то же. Ветвь и большое дерево, ребенок и отец, лишь вчера обратившийся к Богу человек и испытанный в своих убеждениях христианин - все утверждаются на одном и том же основании. "Богатый не больше, и бедный не меньше." Нельзя дать больше, как и нельзя принять меньше положенного. Мы имеем "дерзновение входить во святилище посредством Крови Иисуса Христа" (Евр. 10,19). Вот наше право входа во святилище. Войдя туда, мы окажемся в различной степени способными служить Богу, что всецело зависит от нашего духовного развития. Христос есть наше право. Дух Святой есть наша способность. Ни в том, ни в другом вопросе наше "я" не имеет решительно никакого значения. Какая великая благость Божия! Мы входим туда "посредством Крови Иисуса"; посредством Духа Святого мы насыщаемся тем, что там находим. Кровь Иисуса отверзает дверь; Дух Святой вводит нас в дом. Кровь Иисуса открывает сокровищницу; Дух Святой открывает содержащиеся в ней сокровища. Кровь Иисуса дарит нам сокровищницу; Дух Святой дарует нам способность оценить ее редкие и драгоценные сокровища.

Но в Лев. 27 речь идет исключительно о средствах, способностях и цене человека. Моисей имел в своем распоряжении особую меру, ниже которой он не мог делать оценку. Существовало известное правило, отступать от которого он не имел права. Если посвящаемое согласовалось с этим правилом, все было в порядке; если нет, -ему отводилось соответствующее место.

Что же следовало решать относительно лица, не могшего стать на уровень прав, предъявленных представителем Божественного правосудия? Послушайте утешительные слова: "Если же он беден и не в силах отдать по оценке твоей, то пусть представят его священнику, и священник пусть оценит его; соразмерно с состоянием давшего обет, пусть оценит его священник" (ст. 8). Другими словами, если человек не отрекается от своих усилий удовлетворить требования Божия правосудия, удовлетворить их необходимо. Но, с другой стороны, если человек сознает себя решительно неспособным удовлетворить эти требования, ему следует лишь прибегнуть к посредству благодати, которая примет его таким, каков он есть. Моисей являлся представителем прав Божественного правосудия. Священник был раздавателем даров из источника Божественной благодати. Человек неимущий, неспособный устоять пред Моисеем, бросался в открытые объятия священника. Так оно бывает всегда. Если мы не можем "копать" землю, мы можем "просить" (Лук. 16,3); и с той минуты, как мы занимаем место нищих, вопрос уже не в том, что мы можем приобрести, а в том, что нам может дать Бог. Благодать будет венцом искупительного подвига Христа вовек. Какое счастье для нас, что мы соделались должниками Божественной благодати! Какое блаженство получать, когда Бог прославляется, даруя! Когда мы имеем дело с людьми, для нас несравненно лучше копать землю, чем у них что-либо просить; когда же идет речь о Боге, нам надлежит действовать как раз наоборот.

Выскажу еще одну мысль относительно этой главы; вся она, по моему мнению, особо относится к израильскому народу. Она тесно связана с двумя предыдущими главами. Израильтяне дали обет Богу у подножия горы Хорив, но они оказались, однако, решительно неспособными удовлетворить требования закона: они оказались гораздо ниже "оценки Моисеевой". Но, благодарение Богу, и они сделаются участниками неизреченного изобилия благодати Божией. Испытав на деле свою неспособность "копать землю", они, наконец, не постыдятся "просить" у Бога; и тогда они познают на опыте великое счастье изведать на себе действие преизобильной благодати Иеговы, которая, подобно золотой цепи, длится "во веки веков". Хорошо быть бедными, когда наша нищета лишь способствует открытию пред нами неистощимых сокровищ Божественной благодати. Эта благодать никогда не отпускает приходящих к ней ни с чем. Она никогда не говорит человеку, что он слишком беден. Она может восполнить все самые насущные нужды человека, и не только восполнить их, но и прославиться, совершая это. Это оправданно во всех случаях. Это верно как лично для каждого грешника, так и для Израиля, который, подвергшись оценке законодателя, оказался "беднее производимой им оценки". Благодать является великим и единственным источником спасения каждой души. Она - источник нашего спасения, основание жизни истинного благочестия и верный залог светлых надежд, поддерживающих нас среди наших испытаний и в нашей борьбе с грехом, царящим в мире. Да будут наши души исполнены глубоким сознанием дарованной нам Богом благодати и горячим желанием прославить имя Его!

Этим мы закончим наши размышления об истинах, заключающихся в рассмотренной нами, столь содержательной и серьезной книге. Если Господь соблаговолит употребить предыдущие страницы для возбуждения у читателей интереса к этой части Священного Писания, во все времена слишком мало изучавшейся Церковью, мой труд не останется тщетным.