Апостол пишет второе послание коринфянам под влиянием утешений Христа - утешений, сказанных ему, когда беды, постигшие его в Асии, достигли высшей степени и возобновились в тот момент, когда он писал это послание, начав добрыми известиями, принесенными Титом из Коринфа, - утешения, которые он сообщает коринфянам, ибо он по благодати был их последним источником.

Первое послание пробудило их совесть и восстановило в их сердцах страх Бога, и искренность в их хождении. Огорченное сердце апостола ожило, услышав добрые вести. Изначальное состояние коринфян повергло его в уныние и немного вытеснило из его сердца чувства, вызванные утешениями, которыми Иисус наполнил его во время его испытаний в Ефесе. Как различны и сложны испытания того, кто служит Христу и заботится о душах! Духовное возрождение коринфян, рассеяв страдания Павла, возродило радость от утешений, которая была прервана известиями об их недостойном поведении. Затем он возвращается к теме своих страданий в Ефесе, и показывает силу жизни, которой он живет во Христе.

Он обращается ко всем святым этой страны, а также ко святым в самом Коринфе, и ведомый Святым Духом, чтобы писать соответственно возникшим чувствам, которые вдохнул в него Дух, он сразу оказался среди утешений, которые вливались в его сердце, с тем, чтобы признать в них Бога, изливавшего их в его истерзанный и истомленный дух.

Нет ничего более трогательного, чем действие Духа в сердца апостола. Смесь благодарности Богу и поклонения, радости в утешениях Христа и любви к тем, из-за кого он сейчас радуется, обладает великолепием, совершенностью, и непостижимым разумом человека. Ее простота и истина лишь увеличивают великолепие и прославляют сущность этого божественного дела в человеческом сердце. "Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, Отец милосердия и Бог всякого утешения, утешающий нас во всякой скорби нашей, чтобы и мы могли утешать находящихся во всякой скорби тем утешением, которым Бог утешает нас самих! Ибо по мере, как умножаются в нас страдания Христовы, умножается Христом и утешение наше. Скорбим ли мы, скорбим для вашего утешения и спасения, которое совершается перенесением тех же страданий, какие и мы терпим. Утешаемся ли, утешаемся для вашего утешения и спасения." Благословляя Бога за утешения, которые он получил, согласный страдать, потому что его участие в страданиях придает веры коринфянам, которые страдали, показывая им путь, предназначенный Богом для самых превосходных, он изливает в их сердца свое собственное утешение, как только это утешение приходит к нему от Бога. Его первая мысль (и так всегда бывает с тем, кто осознает свою зависимость от Бога, и кто остается верным - см. Быт.24) - благословить Бога и признать его источником всех утешений. Христос, которого он находил в страданиях и в утешении, сразу обращает его сердце к возлюбленным членам его тела.

Следует тотчас отметить развращенность человеческого сердца и терпение Бога. Среди страданий ради Христа, они могли участвовать в грехе, который бесчестил его имя - грех, незнакомый даже среди язычников. Несмотря на этот грех, Бог не хотел бы лишать их свидетельства, которое причиняло им страдания, свидетельства об истинности их христианства - страдания, которые уверяли апостола в том, что коринфяне возрадуются утешениям Христовым, которые сопровождали страдания ради него. Прекрасно видеть, как благодать исполнена добром, чтобы заключить, что зло всегда будет исправлено, вместо того, чтобы порочить добро из-за зла. Павел был близко от Христа - источника силы.

Он продолжает излагать учение о силе жизни во Христе {Начало этого послания представляет познание на опыте того, чему учит послание Римлянам 5,12 до гл. 8, и в этом отношении это крайне поучительно. Это излагается не столько в посланиях Ефесянам и Колоссянам; практическим плодом учения является проявление характера Бога. Кроме того, нам дано до определенной степени то, что освещено в послании Колоссянам}, которая имела свое проявление и силу в смерти всего, что временно, всего, что связывает нас с ветхой природой, в самой смертной жизни. Затем он касается почти всех тем, которые он освещал в первом послании, но с облегченным сердцем, хотя и с настойчивостью, которая желает им добра, и - слава Богу! - пусть он сам оценит, какой печалью это могло быть.

Обратите внимание на удивительную связь между личными обстоятельствами работников Божьих и делом, к которому они призваны, и даже обстоятельствам этого дела. Первое послание произвело на коринфян благотворное влияние, в результате воздействия Святого Духа. Их совесть была разбужена, и они стали ревностно бороться против врага, соответственно глубине их прежнего падения. Таково всегда влияние действия Духа, когда совесть падших христиан действительно затронута. И сердце апостола может с радостью открыться их каждому и искреннему послушанию. Он сам проходил через ужасные испытания, так что отчаялся; и милостью они могут осознать силу этой жизни во Христе, который одержал победу над смертью и мог влить в сердца коринфян утешения этой жизни, которые должны были их возродить. И Бог руководит всем в служении своих святых, и также в скорбях, через которые они проходят, как и все остальные.

Заметьте, что ему не нужно начинать с напоминания коринфянам, как это он делал в первом послании об их призвании и привилегиях, как освященных во Христе. Он сразу начинает с благодарений Богу за все утешения. Представлена святость, когда она практически отсутствовала среди святых. Если они ходят в святости, то они наслаждаются Богом и говорят о нем. Способ, которым соединены различные стороны дела Бога, в апостоле и с его помощью, виден в чувствах, которые исходят из его благодарного сердца. Бог утешает его в его страданиях; и утешение это таково, что оно подходит и для утешения других, в какой бы то ни было скорби, ибо сам Бог является утешением, изливая в сердца свою любовь и свое причастие.

Если страдают, то это происходит для утешения других, духом таких же страданий в тех, кто был чтим Богом, и для осознания единства в таком же блаженном деле, и общении с Богом (сердца, затронутые и возвращенное к этим чувствам таким способом). Если утешены, это было, чтобы утешать других тем утешением, которым он наслаждался в страданиях. И страдания коринфян были для него свидетельством того, что, хотя велика была их нравственная слабость, они приняли участие в утешениях, которыми он сам наслаждался, и которые, он знал, были глубоки, и исходили от Бога, будучи знаком его благодати. Драгоценные узы милости! Как действительно то, что страдания тех, кого труд оживляет вновь по отношению к ним с одной стороны, а с другой стороны, вновь укрепляет работника в чистоте целей его христианской любви, представляя их для него в любви Христа. Страдания апостола помогли ему в написании коринфянам со скорбью, соответствовавшей их положению, но какова была вера, которая трудилась с такой силой и полным самоотречением из-за печального положения других, при тех обстоятельствах, которые тогда окружали апостола. Его сила была во Христе.

Его сердце обращено к коринфянам. Мы видим, что его любовь изливается щедро - это чрезвычайно ценно. Он рассчитывает на интерес, который они найдут в его рассказе о его страданиях; он уверен, что они возрадуются в том, что дал им Бог, так же, как и он радуется им, как плодам своих трудов, и что они признают, кто он, и он согласен быть должником их молитв относительно даров, проявленных в нем, так что его успех в благовествовании был для них как их собственный. Он действительно мог потребовать их молитв, ибо его путь проходил в неизменной чистоте, особенно среди них. Это приводит его к тому, чтобы объяснить мотивы своих поступков, о которых до этого он им не говорил, относя эти поступки к своим собственным планам и мотивам, подчиненным Господу. Он - всегда хозяин (под Христом) своих поступков; и сейчас, он может свободно говорить о том, что повлияло на его решение, о чем раньше коринфяне не могли узнать. Он хочет удовлетворить их любопытство, объяснив им все и продемонстрировав им свою совершенную любовь; и, в то же время, сохранить свою полную свободу во Христе, не делая себя ответственным перед ними за то, что он делал. Он был их слугой в страдании, оставаясь свободным, так как он подчинялся только Христу, хотя он удовлетворял их совесть (потому что он служил Христу), если их совесть была тверда.

Его собственная совесть была чиста, и он писал им то, что они знали и признавали и, как он надеялся, будут признавать до конца; так что они должны радоваться в нем, как и он в них.

Но была ли какая-нибудь легкомысленность его решений, с тех пор как он сообщил им, что он собирался посетить их по пути в Македонию (где он находился во время написания послания), а затем во второй раз по возвращении из этой страны? Ни в коей мере; это не были легкомысленные намерения его плоти, от которых затем отказываются. Это была его любовь, ему претила мысль прийти с жезлом к тем, кого он любил. Заметьте, каким образом он поддерживает свою власть, хотя и показывая свою любовь и нежность. Не коринфян следовало порицать, но распущенность нравов, которая требовала деликатности и внимания, иначе они станут упрямыми; но также необходимы были власть и обуздание, иначе, если дать им свободу, они предадутся ложному греху. Но он сразу возвращается к уверенности, которая была во Христе, основе его собственной уверенности. Он не хотел слишком сильно нажимать на то, с чего он начал. Он дает узнать о своей власти как о том, что может быть применено, но пока не употребляет ее. Требовалась сама основа христианства, чтобы поставить их души в такое положение, чтобы они здраво осудили сами себя. Они были полностью расположены, благодаря козням лжеучителей и их привычке разделяться на философские школы, чтобы отделиться от апостола и духом от Христа. Он возвращает их к самой основе, к верному учению, которое было общим для тех, кто трудился среди них в начале. Он не хотел бы давать сатане никакой возможности отстранить их от него (см. гл. 2,11).

Поэтому он устанавливает здесь важные принципы христианской радости и уверенности. Я говорю не о крови, как о единственном источнике спокойствия совести перед Богом, как Судией, но о том, какими способами мы прославлены силой Бога пред его лицо в то положение и состояние, в котором эта сила представляет нас соответственно замыслам его милости. Искренняя уверенность была во Христе, соответственно тому, что было сказано. Сначала не было "да", а затем "нет": да всегда остается да, это принцип огромной важности, для установления которого необходима была, однако, сила и твердость и даже, совершенство и мудрость Бога; так как подтверждать и обеспечивать то, что не было мудрым и совершенным, было недостойно его.

Будет показано, что вопрос состоял в том, изменил ли Павел с легкостью свои намерения. Он говорит, что нет; но он позволяет задуматься о том, что касалось лично его, чтобы говорить о том, что занимало его мысли - о Христе; и для него, жизнь, фактически означала Христа. Но разрешение вопроса о неизменности обетований Бога представляет определенную трудность. Дело, однако, в том, что мы не в состоянии воспользоваться тем, что было неизменным, из-за нашей слабости и несостоятельности. И он разрешает эту трудность, показывая могущественные деяния Бога в милости.

Из этого можно выделить два момента: установление всех обетований во Христе, и наше наслаждение плодами его обетований. Как мы видели, дело не только в том, чтобы просто сказать, пообещать и не изменять наших обещаний, не уклоняться от сказанного, но в том, чтобы сдержать слово. И здесь были обетования. Бог давал обетования Аврааму не безоговорочно, или Израилю на Синае, но при условии послушания. Но во Христе были даны не обетования, а "аминь" обетованиям Божьим, их осуществление и подтверждение их истинности. Какими бы ни были обетования Божьи, в нем было "да", и в нем было "аминь". Бог установил - так сказать, вложил - исполнение всех своих обетований во Иисусе Христе. Жизнь, слава, праведность, оправдание, дар Духа, все - в нем; именно в нем все истинно - да и аминь. Мы не можем иметь действие какого-либо обетования вне его. Но и это еще не все: мы, верующие, являемся предметом этих замыслов Божьих. Они - во славу Божью, через нас.

Но в первую очередь, слава Божья есть слава того, кто всегда прославляет себя в своих путях превосходной благодати по отношению к нам, и именно этими путями Он проявляет и раскрывает то, каков Он. Поэтому "да" и "аминь" обетований Бога, осуществление и достижение обетований Бога во славу его через нас - во Христе.

Но как же мы можем участвовать в этом, если все есть Христос и во Христе? И здесь Святой Дух показывает вторую часть путей благодати. Мы - во Христе, и мы в нем не из-за непостоянства воли человека, из-за слабости, характеризующей его в преходящих и меняющихся делах. Сам Бог утвердил нас во Христе. В нем - исполнение всех обетований. Под законом и при условиях, осуществление которых зависит от непоколебимости человека, воздействие обетования никогда не было достигнуто, обещанное ускользает от преследования человека, потому что человеку, чтобы достичь обетования, необходимо быть в состоянии праведности, а он не был в подобном состоянии; поэтому осуществление обетования всегда откладывалось, оно возымело бы действие "если", но "если" - не исполнялось, и не приходили "да" и "аминь". Но все, что обещано Богом - во Христе. Вторая часть - через нас, и как мы наслаждаемся этим!? Мы прочно утверждены Богом во Христе, в котором существуют все обетования, так что мы наверняка владеем в нем всем, что нам обещано. Но наверно, мы наслаждаемся этим не так, как тем, что мы имеем в своих руках.

И далее, сам Бог помазал нас. Через Иисуса мы имеем Святого Духа. И Бог позаботился о том, чтобы мы через Духа понимали свободно то, что нам дано во Христе. Тот, кто получил его, запечатлен. Бог запечатлел его своей печатью так же, как Он запечатлел Христа своей печатью, когда Он помазал его после его крещения Иоанном. Более того, Дух становится в наших сердцах залогом того, чем мы полностью владеем во Христе. Мы постигаем данное нам в славе; мы отмечены печатью Бога, чтобы наслаждаться данным нам; в наших сердцах мы обладаем залогом этого - наша любовь занята этим. Утвержденные во Христе, мы имеем Святого Духа, который дает нам залог, когда мы верим, чтобы привести нас к наслаждению тем, (даже здесь, на земле) что во Христе.

Сказав о заботе, которая показывала его любовь к коринфянам, он выражает свою убежденность в том, что то, что причиняло боль ему, причиняло также боль и им, и это проявилось в том, как они отнеслись к грешнику. И он призывает их принять и утешить бедного виновного, которому грозила опасность быть полностью поглощенным наказанием, которое применили к нему большинство христиан; добавляя, что если христиане простят виновному его вину, то и он также простит их. Он не хотел бы, чтобы сатана причинил им ущерб, внеся разногласие между ним и коринфянами; ибо Павел прекрасно знал, каковы были цели сатаны.

Это дает апостолу повод показать, как много в его сердце было любви к ним. Придя в Троаду для благовествования, хотя двери были широко раскрыты, но тем не менее, он не мог остаться там, потому что он не нашел там Тита, и он оставил Троаду и продолжил свое путешествие в Македонию, намереваясь зайти по пути в Коринф, и возвратиться тем же самым путем. Апостол отправил Тита со своим первым письмом, и отправился дорогами малой Азии или восточным побережьем моря, которые привели его в Троаду, где он должен был встретить Тита. Но не найдя его в Троаде, и волнуясь из-за коринфян, он не был доволен работой, сделанной в Троаде, и отправился навстречу Титу в Македонию. Там он и нашел его. Но его тревожило то, что ему пришлось оставить Троаду, ибо в действительности то, что он упустил возможность проповедовать Христа, огорчало его сердце и причиняло ему боль; тем более, что люди были готовы принять его или по крайней мере выслушать о нем. То, что он оставил Троаду, было доказательством его любви к коринфянам; и апостол вспоминает об этом обстоятельстве, как о весомом доказательстве проявления этой любви. И он утешается, огорчившись было из-за упущенной возможности благовествовать, мыслью о том, что в конце концов, Бог привел его к победе. Евангелие, которое он нес с собой, свидетельство о Христе, было подобно благоуханию, вызванному сожжением ароматических веществ в триумфальной процессии - знак смерти для одних и жизни для других. Апостол не был подобен тем, кто повреждал слово предложенное им, он трудился с христианской честностью перед Богом.

Эти слова противопоставляют изложение евангелия закону, который лжеучителя смешивали с евангелием. Он начинает это изложение с самого трогательного обращения к сердцам коринфян, которые были обращены в веру с его помощью. Начинает он говорить о своем служении, чтобы вновь представить себя, или же ему, как другим, нужны были рекомендательные письма к ним или от них? Они сами были его рекомендательными письмами, поразительное доказательство силы его служения, доказательство, которое он всегда носил в своем сердце, готовый показать его по каждому поводу. Сейчас он может сказать это, счастливый их послушанием. Почему они служили в качестве письма в его пользу? Потому что в своей вере, они были живым выражением его учения. Они были рекомендательным письмом Христа, которое с помощью его служения было написано на полотняных скрижалях сердца силой Духа, как и закон был написан на каменных скрижалях Богом.

Такова была уверенность Павла относительно его служения; его способность быть служителем Нового Завета пришла от Бога, но служителем не буквы, (даже не буквы этого завета, и тем более не буквы чего-либо другого), а Духа, истинному значению намерений Бога, как дал его Дух. Ибо буква убивает, как правило, навязанное человеку; Дух оживляет, как сила Бога в благодати - намерение Бога, сообщенное сердцу человека силой Бога, который дал его человеку, чтобы он наслаждался им. И сейчас это служение более четко показало разницу между ним и служением закону. Закон, начертанный на камнях, был представлен со славою, хотя это должно было прийти, как средство общения между Богом и человеком. Это было служением смерти, ибо они должны были жить, только соблюдая его. Это могло быть предписано только на этом принципе и никак иначе. Закон должен был соблюдаться; но человек, являясь уже грешником по своей природе и по своей воле, желал того, что запрещал закон, так что закон мог быть для человека только смертью - это было служением смерти. Это было также служением осуждения, потому что власть Бога пришла, чтобы дать закону полномочие осуждать все души, которые нарушали его. Это было служением смерти и осуждения, потому что человек был грешником.

И заметьте также, что смешение милости с законом ничего не изменяет в ее действии, за исключением того, что усугубляет наказание, которое исходит из этого, через усугубление вины того, кто попирает закон, так как он нарушал его, несмотря на доброту и милость. Ибо это все еще был закон, и человек был призван удовлетворять ответственность, под которую закон поставил человека. "Того, кто согрешил предо Мною, - сказал Господь Моисею, - изглажу из книги Моей". Образ, использованный апостолом, показывает, что он говорит о втором схождении Моисея с горы Синай, когда он услышал провозглашенное имя Иегова, милосердное и благодатное. Лицо Моисея в первый раз не светилось, когда он спустился: он разбил скрижали, прежде чем вернуться в стан. Во второй раз, Бог представил перед ним всю свою доброту, и лицо Моисея отражало славу, увиденную им, хотя и частично. Но сыны Израиля не могли вынести этого отражения; ибо, как можно это вынести, когда это должно осудить тайны их сердца? Ибо, хотя благодать была показана в разделении заступничества Моисеева, но все еще поддерживалась крайняя необходимость закона, и каждый должен был страдать от последствий своего непослушания. Таким образом, характер закона мешал Израилю постичь даже славу, которая была в таинствах, как картина того, что было лучше и основательнее; и вся система, предопределенная Моисеем, была сокрыта от их глаз, и люди совершали грехопадение под буквой даже в той части закона, которая была свидетельством тех вещей, о которых впоследствии пойдет речь. Соответственно мудрости Бога это должно быть так; ибо в этом случае проявлялось все воздействие закона, как принесенного для того, чтобы касаться сердца и совести человека.

Было много таких христиан, которые составляют закон в отношении самого Христа, думая о его любви как о новом поводе обязать их любить его, думая об этом только как об обязанности - делают закон значительным увеличением обязательств, которые возложены на них, тех обязательств, которые они должны исполнить. То есть, они все еще находятся под законом, и, следовательно, под осуждением.

Но служение, исполняемое апостолом, было не таким; это было служение праведности и Духа, не требующее праведности, чтобы предстать пред Богом, но раскрывающее праведность. Христос был этой праведностью, сделанный таковым Богом для нас; и мы сделаны праведностью Бога в нем. Евангелия провозглашали праведность со стороны Бога, вместо того, чтобы требовать ее в соответствии с законом. И ныне Святой Дух мог быть печатью праведности. Он мог снизойти на человека Христа, потому что Он был совершенно утвержден Богом; Он был праведен - праведный. Он снизошел на нас, потому что мы сделаны праведностью Бога во Христе. Таким образом, это было служение Духа, его сила действовала в этом. Он был дарован, когда то, что было возвещено, было полученной верой; и с Духом они получили постижение замыслов и намерений Бога, как они были раскрыты в личности прославленного Христа, которым была открыта праведность Бога, существовавшая вечно перед ним.

Таким образом, в той же самой мысли, апостол соединяет разум Бога в Слове и соответственно Духу, славу Христа, который был скрыт в нем под буквой и Святого Духа, который дал силу, раскрыл эту славу, и, живя и действуя в верующих, дает им способность наслаждаться славой. Там, где был Дух, была свобода; они больше не находились под игом закона, под страхом смерти и осуждения. Они были во Христе пред Богом, в мире пред ним, соответственно совершенной любви и той благодати, которая лучше, чем жизнь, так как она освещала Христа, без завесы, из-за благодати, царившей через праведность. Когда говорится "Господь есть Дух", то делается ссылка на стих 17; стихи 7-16 представляют собой отступление. Прославленный Христос есть истинная мысль Духа, которого Бог до этого скрывал за образами. И здесь показан фактический результат: они взирают на Господа с открытым (то есть с незавешенным) лицом; и они могли делать это. Слава лика Моисеева осуждала помыслы и намерения их сердец, вызывая у непослушных и грешников ужас угрозами смерти и осуждения. Кто мог пребывать пред лицом Бога? Слава лица Иисуса, человека с небес, является доказательством, что все грехи тех, кто взирал на это лицо, были устранены; ибо Он удалил их всех, прежде чем Он вознесся; ему необходимо было устранить их всех, чтобы вступить во славу. Мы созерцаем эту славу через Духа, который был нам дан благодаря Христу, возвысившемуся в нем. Он не сказал: "Взойду к Господу, не заглажу ли греха вашего?" Он совершил искупление и возвысился. Поэтому мы смотрим на это с радостью, мы любим взирать на это, и каждый луч, который мы видим, есть доказательство того, что в глазах Бога наши грехи больше не существуют. Христос был сделан жертвой за грех за нас; Он пребывает в славе. И сейчас, взирая на славу с любовью, с пониманием, находя в этом наслаждение, мы преображаемся в тот же образ от славы к славе, как от силы Святого Духа, который дает нам способность понимать и наслаждаться этим; и в этом состоит христианское развитие. Таким образом, собрание также становится представителем Христовым.

Очень трогательно упоминание иудеев, в конце отступления, где апостол делает сравнение между двумя системами. Он говорит, что покрывало снимается во Христе. И ничто сейчас не закрыто покрывалом; покрывало остается на сердце иудеев, когда они читают Ветхий Завет. И каждый раз, когда Моисей входил в скинию, чтобы говорить с Богом или чтобы слушать Его, он снимал свое покрывало. И апостол говорит, что когда Израиль обратится к Господу, то покрывало снимется.

Необходимо сделать еще одно замечание. "Пребывающее" (см. гл. 3,11) - это то, что рассматривает евангелие, а не служение, провозглашающее его - слава личности Иисуса Христа, сущность того, что иудейские обряды представляли только образы.

Апостол возвращается в теме своего служения в связи со своими страданиями, показывая, что учение о Христе победившем смерть, действительно полученное его сердцем, делает нас победоносными над всем страхом смерти и над всеми страданиями, которые связаны с земным сосудом, в котором принесено это сокровище.

Получив это служение праведности и Духа, основанием которого был прославленный Христос, созерцаемый с открытым лицом, он использует не только смелость выражений; его рвение не было ослаблено, и его вера не была потрясена трудностями. Более того, со смелостью, которой он был наделен этим учением через благодать, он не утаивал ничего, не ослаблял ничего в этой славе; он не искажал учения, он представлял его во всей чистоте и яркости, в которой он получил ее. Это было Слово Божье; как он получил его, так и они получили его от него, неизмененное Слово Божье; таким образом апостол представляет себя сознанию каждого человека пред лицом Бога. Не все могли сказать это. Слава Господа Иисуса была представлена проповедованием Павла во всей ясности и чистоте ее откровения ему. Слава Господа была не только полностью явлена с открытым лицом во Христе, она была открыта без покрывала в безупречном проповедовании апостола. Эта связь, установленная между славой, совершилась в личности Христа, как результат дела искупления и служения, которое силой Святого Духа действовало как орудие, избранное Господом, открывая эту славу миру, и делая людей ответственными за принятие истины - ответственными за подчинение славному Христу, который провозгласил себя в милости с небес, установил праведность для грешника и пригласил его прийти свободно и наслаждаться любовью и благословением Бога.

И не было других способов прийти к Богу. Применение других средств значило бы отстранить и объявить несовершенными и несостоятельным то, что сделал Христос, и то, каким был Христос, произведя что-то лучшее, чем Он. Но это было невозможно, ибо то, что он провозгласил, было проявлением славы Бога в личности его Сына в связи с откровением совершенной любви и проявлением совершенного добра и божественной праведности; так что чистый свет был счастливым местопребыванием тех, кто таким способом вошел в него. Не могло быть чего-то большего, так как не было чего-то большего, чем Бог, во всей полноте его милости и его совершенства. И если это откровение было скрыто, то подобное было с теми, кто потерян, чей ум был ослеплен богом века сего, пока свет благовествования о славе Христовой, который есть образ Бога, не воссияет в их сердцах.

Это переведено как "благовествование о славе". Но мы видели, что факт пребывания Христа во славе, слава Бога, показанная в его лице - этот факт был особой темой предыдущей главы. А здесь апостол использует это, как характеристику евангелия, которое он проповедовал. Это было доказательством того, что грех, взятый Христом, был полностью устранен, доказательством победы над смертью, приведения человека пред лицо Бога во славе благодаря вечным замыслам Бога и любви. Это было полным проявлением божественной славы в человеке, соответственно той милости, которую проявляет Святой Дух, чтобы показать нам и чтобы сформировать нас подобным образом. Именно славное служение праведности и Духа, которое открыло человеку свободный доступ к Богу - самое святое, полное свободы.

Когда Христос был провозглашен подобным образом, это было либо радостное принятие благовествования, подчинение сердца евангелию, либо ослепление сатаной. Ибо Павел проповедовал не себя, (что не удалось сделать другим), а Господа Иисуса, и себя его слугой ради Христа. Так как в действительности (и это другой важный принцип), освещение евангелия славой Христа, является делом силы Бога - того самого Бога, который повелел своими Словом свету воссиять из тьмы. Он озарил сердце апостола, чтобы просветить его познанием его собственной славы в лице Иисуса Христа. Евангелие озарилось божественным деянием подобно тому, что одно слово заставило свет воссиять из тьмы. Сердца апостола было сосудом, лампадой, в которой был зажжен этот свет, чтобы светить в мире перед глазами людей. Это было откровением славы, которая светила в сердце апостола в личности Христа через Духа Божьего, чтобы эта слава сияла пред миром в евангелии. В этом действовала сила Бога таким же образом, как и когда словом был вызван свет: "Да будет свет! И стал свет." Но сокровище этого откровения славы помещалось в земных сосудах, чтобы сила, действующая в ней, приписывалась одному только Богу, а не его орудиям. Слабость орудия проявлялась во всевозможных испытующих обстоятельствах, которые Бог, с той же самой целью (среди других целей) подвергал свидетельство. Тем не менее, сила Бога проявилась в этом более очевидно из-за сосудов, показавших свою немощь в трудностях, которые встретились на их пути. Свидетельство было дано, дело совершено, результат произведен, даже когда человек потерпел неудачу и оказался беспомощным пред лицом противника, восставшего против истины.

Участь этого сосуда - претерпевать скорби в гонениях, но этим сосудом не были стеснены, ибо Бог был с ним. Сосуд был гоним, но не погиб, ибо Бог был с ним. Всегда неся в теле мертвость Господа Иисуса (подобные ему в том, что человек, как таковой, был превращен в ничто), с тем чтобы жизнь Иисуса, до которой не могла коснуться смерть, которая победила смерть, открылась в его теле, мертвом, как оно было. Чем больше уничтожался душевный человек, тем было более очевидно, что это была сила не от человека. Это было законом, и он нравственно осуществлялся в сердце через веру. Как слуга Господа, Павел осознавал сердцем смертность всего, что имело человеческую жизнь, чтобы сила могла быть исключительно от Бога через воскресшего Иисуса. И кроме того, Бог дал ему осознать эти вещи в обстоятельствах, через которые он должен пройти; ибо, живя в мире, он всегда предавался на смерть ради Иисуса, чтобы жизнь Иисуса открылась в нашей смертной плоти. Смерть действовала в апостоле; то, что было от человека, от природы и душевной жизни, исчезло, чтобы жизнь во Христе, проявляя себя в нем с помощью Бога и его силы, действовала в коринфянах с его помощью. Какое служение! Полное осуждение человеческого сердца, славное призвание, ибо человек был таким образом уподоблен Христу, был сосудом силы его исключительной жизни, и через самоотречение, даже силой самой жизни, был нравственно уподоблен Христу. Какое положение милостью! Какое соответствие Христу! И это осуществляется тем способом, которым это проходит через сердце человека, чтобы достичь его (которое действительно есть сущность самого христианства), и, конечно же, не сила человека, а сила Бога воздействовала в человеческой слабости.

Поэтому апостол мог использовать язык Духа Христа в Псалмах: "Я веровал и потому говорил". То есть: "Чего бы это не стоило, несмотря на все, на всю опасность, на все противостояния, я говорил для Бога, я вынес мое свидетельство. У меня было достаточно уверенности в Боге, чтобы принести свидетельство для него и для его истины, какими бы ни были обстоятельства, даже если бы я умер, совершая это". Иными словами, апостол сказал: "Я поступал так, как сам Христос, потому что я знаю, что Он воскрес, и сделал бы то же самое и для меня, и представил бы меня вместе с собой пред его лицом в той славе, в какой сейчас Христос пребывает на небесах, и мое свидетельство, ради того, что я выстрадал смерть подобно ему". Здесь мы должны ясно различать между страданиями Христа за праведность и за его дело любви, и его страданиями за грех. Первое является нашей привилегией, чтобы разделить с ним; а последнее принадлежат лишь ему одному.

Апостол сказал: "И поставит пред Собою с вами", - ибо он добавляет соответственно сердцу и разуму Христа по отношению к его святым: "Все для вас, дабы обилие благодати тем большую во многих произвело благодарность во славу Божию". И поэтому он не позволяет себе унывать; и, напротив, если внешний человек тлеет, то внутренний обновляется изо дня в день. Ибо легкое страдание, которое существовало лишь кратковременно (именно так он оценивал страдания в виду славы - это было временное страдание бедного умирающего тела) производило для него вечную славу, которая превыше всего была самым возвышенным выражением человеческой мысли и языка. И это обновление действительно происходило; и он не был приведен в уныние тем, что могло произойти, он смотрел не на видимое, которое временно, а смотрел на невидимое, которое вечно. Таким образом, сила божественной жизни со всеми ее последствиями проявилась в его душе благодаря вере. Он знал исход всего с помощью Бога.

Здесь речь идет не о том, что было невидимое и славное. Христиане участвовали в этом. Ибо знаем (апостол говорит от их имени) что когда разрушится наш земной дом - и это почти уже произошло с ним - у нас есть жилище Бога, дом нерукотворный, вечный на небесах. Драгоценная очевидность! Он знал это. Христиане знают это, как часть своей веры. "Мы имеем" {"Мы имеем" фактически является особым выражением для христиан, знакомого им как таковое. "Мы знаем, что закон духовен", "мы знаем, что Сын Божий приидет", и так далее} - это очевидность, вызванная этой славой, о которой он знал, что она является его, является действительной надеждой в сердце через силу Святого Духа - это реальность, представленная верой. Он видел эту славу как то, что принадлежало ему, которой он должен быть облечен. И поэтому он воздыхал в своей скинии, не потому, что (как это делают многие) не были исполнены желания его плоти; а потому, что удовлетворенное сердце не может быть достаточно для человека, даже когда исполнены плотские желания; не потому, что он был не уверен, примут ли его и принадлежит ли ему слава или нет; а потому, что тело было препятствием, стремящимся подавить божественную жизнь, лишить его полного наслаждения этой славой, которую видела и желала новая жизнь и которую видел Павел и восхищался ею. Это было бременем, этой земной человеческой природой; для него не было несчастьем то, что он не мог удовлетворить свои желания, его несчастьем было все еще обнаружить себя в этой смертной природе, потому что он видел нечто лучшее.

Поэтому он не желал совлечься, ибо он видел в прославленном Христе силу жизни, способную поглотить и уничтожить любой след смертного; ибо тот факт, что Христос был наверху в славе, было результатом этой силы, и в то же время, проявлением божественного, что принадлежало им, которые были его. Поэтому апостол желал не совлечься, а облечься, и то, что было в нем смертного, должно быть поглощено жизнью; смертность, характеризующая его земную человеческую природу, должна исчезнуть пред силой, которую он видел в Иисусе, и которая была его жизнью. Эта сила была таковой, что не было необходимости умирать. И это не было надеждой, у которой не было другого основания, чем желание, пробужденное видом славы. Бог создал христианина именно для этого. Тот, кто был христианином, был создан для этого, а не для чего-либо еще. Сам Бог создал его для этого, для славы, в которой Христос, последний Адам, воссел одесную Бога. Драгоценное положение! Счастливая уверенность в славе и великом деле Бога! Несказанная радость приписывать все самому Богу, быть удостоверенными его любовью, прославлять его как Бога любви и знать, что это было его делом, и что мы покоимся на совершенном деле - деле Бога. Но здесь речь идет не о деле, совершенном для нас; а о благословенном сознании того, что Бог произвел нас для этого: мы - его творение.

Тем не менее, кое-что еще было необходимо для нашего наслаждения этим, так как фактически, мы все еще не прославлены; и Бог дал нам залог Духа.

Итак, перед нами у нас есть слава, мы созданы самим Богом для этого, и пока мы здесь, у нас есть залог Духа, и мы знаем, что Христос полностью преодолел смерть, и когда придет время, мы были бы преобразованы в славе, не умирая вообще. Смертность была бы замещена жизнью. Это нам удел через благодать в последнем Адаме, через силу жизни, которой был воскрешен Христос.

Затем апостол будет рассматривать последствия, что касается естественного удела первого падшего человека, смерти и наказания; ибо свидетельство здесь полное.

Каковы же последствия обладания жизнью во Христе, применительно к смерти и наказанию - двум естественным предметам страха человека, плодам греха? Если наши тела еще не преобразованы, если то, что смертно, еще не поглощено, то у нас есть, созданные для славы, и имея жизнь во Христе (которой показал победоносную силу, открывающую дорогу к нему на небеса), уверенность в том, что если мы должны покинуть эту скинию и отделиться от тела прежде, чем мы облачимся славой, эта жизнь остается неприкосновенной; в Иисусе она уже победила над всеми воздействиями силы смерти. Мы должны быть с Господом; ибо мы ходим верою, а не видением. Поэтому мы предпочитаем выйти из тела и водвориться у Господа. По этой причине мы стремимся быть угодными ему, отделившись ли от тела или пребывая в этом теле, когда Христос придет, чтобы взять нас к себе и предоставит нам разделение его славы.

И это приводит ко второму моменту - наказанию. Ибо все мы должны предстать пред судилищем Христовым, чтобы каждый получил соответственно тому, что он делал , живя в теле, будь то доброе или злое. Какая это счастливая и драгоценная мысль, и вместе с тем торжественная; ибо, если мы действительно постигли благодать, если мы находимся в благодати, если мы знаем, что есть Бог, то для нас все любовь, все свет и мы хотим быть в полном свете. Это благословенное спасение быть в свете. Если что-то скрыто, то это - бремя и обуза, и хотя в себе мы имеем много греха, чего никто не знает (возможно даже то, что мы совершили, и что знать об этом не было бы ни для кого на пользу), это утешение для нас, если мы знаем совершенную любовь Бога и то, что все должно быть в совершенном свете, с тех пор как Он здесь. И это так через веру и для веры, где бы ни был прочный мир: мы пред Богом, как и Он, и как мы есть, весь грех был бы в нас, если бы Он не действовал в нас, оживляя нас; и Он есть полная любовь в этом свете, в который мы помещены; ибо Бог есть свет, и Он раскрывает себя. Без знания благодати мы боимся света: и по-другому не может быть. Но зная благодать, зная, что грех был устранен относительно славы Бога и что пред Его глазами больше нет прегрешений, мы любим пребывать в свете, для нас это радость, это то, в чем нуждается наше сердце, и без этого оно не может быть удовлетворено, когда есть жизнь нового человека. Его сущность - любить свет, любить чистоту во всем том совершенстве, которое не допускает зла тьмы, которое исключает все, что не его. И таким образом, быть в свете и быть открытым - это одно и то же, так как свет все открывает.

Мы пребываем в свете благодаря вере, когда совесть находится пред лицом Бога. Мы должны соответствовать совершенству этого света, когда мы явимся пред судилищем Христовым. Я уже сказал, как это торжественно - и это так, потому что все осуждается соответственно этому свету; но это то, что любит сердце, потому что - хвала нашему Богу! - мы есть свет во Христе.

Если христианин открыт таким образом, то он прославлен, и, совершенно как Христос, он не имеет никаких остатков природы, в которой он грешил. И теперь он оглядывается на весь путь, по которому Бог провел его в благодати, помогая, поднимая, сохраняя от падения, не отводя свои глаза от праведного. Он знает также, как и он познан. Какое повествование о милосердии и благодати! Когда я оглядываюсь сейчас назад, то мои грехи не лежат на моей совести; хотя я испытывал ужас от них, они уже устранены. Я - праведность Бога во Христе, и какое чувство любви и терпения, доброты и благодати! Все гораздо совершеннее, когда оно представлено передо мной! Несомненно, давая отчет о себе Богу, мы имеем великое приобретение в смысле света и любви; и в нас не останется и следа зла. Мы подобны Христу. Если человек боится все представить пред Богом, то я не верю, что в душе он свободен; что же касается праведности, то нельзя быть праведностью Бога во Христе и не быть полностью в свете. И нас не должны судить ни за что: Христос все это уничтожил.

Но в этом отрывке выражена еще одна мысль - наказание. Апостол не говорит о суде над людьми, потому что святые включены, и Христос встал на их место за все, что касается их наказания: "Нет ныне никакого осуждения тем, которые во Христе". Они не приходят на суд. Но они будут наказаны пред его судом, и получат соответственно тому, что они совершили, живя в теле. Добру не будет ничего: они получат то, благодаря чему они совершали добро - благодать произвела это в них; тем не менее, они получат ее вознаграждения. То, что они совершили, считается их собственным поступком. Отвергая благодать и свидетельство Духа в них, если плоды, которые Он создал, были отстранены, они испытают последствия этого. Это не значит, что в этом случае, Бог оставит их; это значит, что в них не будет действовать Святой Дух, осуждая плоть, которая мешала нести человеку плод его присутствия и труда в новом человеке. Так что Святой Дух сделает все необходимое относительно состояния их сердец; будет исполнен совершенный замысел Бога относительно человека, будет проявлено его терпение, его мудрость, его пути в управлении, забота, которую Он проявляет лично к каждому в своей самой снисходительной любви. У каждого будет свое место, как это было приготовлено Отцом. Но естественный плод присутствия и действия Святого Духа в душе, которая имеет (или должна иметь, соответственно привилегиям, которыми она наслаждается) определенную долю света, - плод не будет произведен. И будет видно то, что помешало этому. Это будет судить в соответствии с судом Божьим, добро и зло, в соответствии с тем, что есть Бог, в горячем почитании того, чем Он является для нас. Будет постигнут совершенный свет, познаны и поняты пути Бога во всем их совершенстве, в применении совершенного света ко всему ходу нашей жизни и его отношениям с нами, в котором мы прекрасно различим, что любовь - совершенная, главенствующая над всем - господствует с неизменной благодатью.

И величие Бога проявится его судом, и в то же время, совершенство и нежность его отношений будет вечным воспоминанием наших душ. Свет без облака или тьмы будет постигнут во всем его совершенстве. Понять это, значит быть в нем и наслаждаться им. И свет есть сам Бог. Как удивительно быть показанным таким образом! Какая это любовь в ее совершенной мудрости, в ее великолепных путях, господствующих над всем злом; любовь, которая смогла привести таких существ, как мы, к наслаждению этим безоблачным светом - существа, знающие добро и зло (естественная способность только тех, о ком Бог может сказать "один из нас"), под игом зла, которое они знали, и были выведены из-за развращенной совести из присутствия Бога, которому принадлежало это знание, имея в своем сознании достаточно свидетельств о каре Божьей, чтобы заставить его избавлять их и быть несчастным, но ничто не приводит их к нему, который лишь один мог найти необходимое средство! Какая любовь и святая мудрость, которые смогли привести нас к источнику добра и абсолютного блаженства, в котором сила добра абсолютно отвергает зло!

Что касается неправедных, то в судный день они должны будут лично отвечать за свои грехи под ответственностью, которая полностью возложена на них.

Как бы велико ни было блаженство пребывания в совершенном свете (и по своему характеру это счастье божественно и полно), этот предмет здесь изложен лишь со стороны сознания. Бог поддерживает свое величие наказанием, которое Он исполняет. И, что касается меня, я верю, что для души очень благоприятно иметь осуждение Бога, представленное нашим умом, и иметь чувство неизменного величия Бога, поддерживаемого в сознании с помощью этого. Если бы мы не были под благодатью, то это было бы - это должно быть - неоправданно; но поддержание этого чувства не противоречит благодати. И, действительно, только под благодатью это может быть поддержано в истинном величии; ибо кто иначе мог бы вынести мысль, например, о получении того, что он сделал, живя в теле? Никто, только тот, кто совершенно ослеплен.

Но власть, святая власть Бога, которая утверждает себя в наказании, образует часть нашего общения с ним; поддержание этого чувства в сочетании с полным наслаждением благодатью есть часть нашей святой духовной любви. Если это ослабляет убежденность, что любовь Божья полностью и всегда обращена к нам, то мы теряем единственно возможную основу каких-либо отношений с Богом, если вообще не погибаем. Но в сладостной и мирной атмосфере благодати, совесть поддерживает свои права и власть над слабым вторжением плоти через ощущение кары Божьей, благодаря святости, которая не может быть отделена от характера Бога, не отрицая того, что Бог здесь: ибо, если Бог - здесь, то Он - свят. Это чувство занимает сердца всех верующих, побуждая их стремиться угодить Господу любым способом; и в этом смысле, как страшно для грешника появиться пред Богом; любовь, которая непременно сопровождает это в сердце верующего, побуждает его убеждать людей относительно их спасения, поддерживая свою собственную совесть в свете. И тот, кто ходит ныне в свете, чья совесть отражает этот свет, не будет бояться в тот день, когда он появится во всей своей славе. Мы должны быть показаны; но, ходя в свете в смысле страха пред Богом, осознавая его осуждение зла, мы уже открыты перед Богом: ничто не препятствует прекрасному и непременному излучению его любви. Соответственно, жизнь подобного человека оправдывает себя в конце перед совестью других; человек показан, как ходящий в свете.

Таковы два важных принципа служения: ходить в свете, в смысле сурового суда Божьего для каждого; и таким образом, иметь чистую совесть в свете в смысле осуждения (которое в этом случае не может причинить боль душе или затмить вид любви Божьей), что побуждает сердце искать в любви тех, кому грозит это наказание. Это связывается с учением о Христе, Спасителе, через его смерть на кресте; и любовь Христова объемлет нас, потому что мы видим, что если один умер за всех, то значит, что все были мертвы. Это было всеобщим состоянием душ. Апостол ищет их, чтобы они могли жить в Боге благодаря Христу. И это неизменно. Во-первых, что касается судьбы падшего человека, то смерть есть приобретение. Святой, вышедший из тела, водворяется у Господа. Что касается осуждения, он осознает серьезность этого, но это не заставляет его дрожать. Он во Христе, он уподобится Христу; и Христос, пред которым он должен явиться, устранил все грехи, за которые он должен быть осужден. И в результате приходит его освящение, благодаря его полному проявлению ныне пред лицом Божьим. Это способствует любви по отношению к другим, не потому что только страх наказания заставляет его прийти к ним; его объемлет любовь Христова - любовь, проявившаяся в смерти. Но это доказывает нечто большее, чем дела греха, которые приводят к наказанию: Христос умер, потому что все были мертвы. Дух Бога идет к истоку и источнику всего их состояния, а не просто к плодам злой природы - все были мертвы. То же самое важное наставление мы находим в евангелии по Иоан. 5,24: "Слушающий слово Мое и верующий в пославшего Меня имеет жизнь вечную и на суд не приходит (тот, который применяется к грехам), но перешел от смерти в жизнь;" он полностью переходит из положения и состояния погибели в совершенно другое положение во Христе. Это очень важная сторона истины. И эту разницу, в значительной степени показанную в послании Римлянам, можно найти во многих местах.

Дело открытия пред Богом в свете - уже истинно, насколько мы постигли свет. Не могу ли я, пребывая ныне в мире, оглянуться назад на то, чем я был до принятия и на все мои падения со времени обращения, смиренный, но восхищающийся милостью Бога во всем, что Он сделал для меня, но без единой мысли о страхе или о вменении греха? Разве это не пробуждает чрезвычайно глубокого чувства того, что Бог находится в святой благодати и любви, в безмерном терпении по отношению к нам, поддерживая, помогая и восстанавливая? Это произойдет тогда, когда мы будем открыты, когда мы познаем, как познаны мы.

Позволю себе добавить еще некоторые соображения относительно этого важного момента, которые сделают его более ясными. То, о чем мы читаем в этом отрывке, является совершенным проявлением всего, чем человек был и есть перед престолом суда, без осуждения человека относительно его виновности. Несомненно, что когда нечестивый получает совершенное им в теле, он осуждается. Однако здесь не сказано "судиться", ибо все должно быть осуждено. И это проявление есть именно то, что все нравственно представляет сердцу, когда оно способно осудить зло: если бы происходило на суде, то этого не могло бы быть. Чуждый всякого страха, в совершенном свете и с утешением совершенной любви (ибо там, где мы имеем сознание греха и его невменения, у нас есть и ощущение этого, хотя и в смирении, совершенной любви), и в то же время ощущение власти и божественного управления творит добро в душе; все осуждено самой душой, как Бог судит ее, и в нее входит общение с ним. Это чрезвычайно драгоценно для нас.

Нам следует помнить, что прежде нашего явления пред судилищем Христовым, мы уже прославлены. Христос сам пришел в совершенной любви, чтобы взять нас и изменить наше низменное тело соответственно своему славному телу. Мы прославлены и подобны Христу прежде, чем состоится суд. Разве мысль о том, чтобы быть открытыми, пробуждает в нас беспокойство или страх? Ничуть. Мы осознаем всю серьезность этого. Мы знаем ужас Господа, у него это перед глазами; и каковы же последствия? Он принимается убеждать других, кто испытывает в этом нужду.

В природе Бога и в его характере, так сказать, есть две части: его праведность, которая все осуждает, и его совершенная любовь. Но они единое для нас во Христе. Если мы действительно осознаем, что есть Бог, то проявятся обе части; и верующий во Христе есть праведность, которую Бог, по своей собственной природе, должен иметь перед собой, восседая на своем троне, если мы желаем быть с ним и наслаждаться им. Но Христос на суде, пред которым мы предстаем, есть наша праведность. Он судит праведностью, которой Он является; но и мы являемся этой праведностью, праведностью Бога в нем. Следовательно, этот пункт не может возбудить в душе сомнений и мы будем наслаждаться такой благодатью; и это не возбудит никакого вопроса, только усилит наше собственное чувство благодарности, заставляя нас понять это, как подобает человеку, каков он есть, и ощутить серьезные последствия, не принимая участия в этом, с тех пор, как существует такой суд. И другая, действительно существенная часть божественной природы, любовь, проявится в нас по отношению к другим; и зная страх Господа, мы будем убеждать людей. Таким образом, Павел (это сознание в виду того чрезвычайно серьезного момента) имел праведность, которую он видел в судии, ибо то, что осуждено, было его праведностью; и, следовательно, он ищет других соответственно делу, которое приблизило его к Богу, к которому он обращается (стихи 13,14). Но это наказание и наше полное раскрытие в тот день и сегодня, имеют влияние на святого, соответственно его природе. Он осознает это благодаря вере. Он открыт. И он не боится быть открытым. Это раскроет все прошлые пути Бога по отношению к нему, когда он будет в славе; а ныне он открыт Богу, его совесть проявляется в свете. И, таким образом, это имеет освящающую силу уже теперь.

Заметьте совокупность глубоких мотивов, чрезвычайно важных принципов, противоречивых на вид, которые, однако, для души, ходящей в свете, вместо того, чтобы расходиться и разрушать друг друга, объединяются чтобы придать христианскому служению и хождению полный и завершенный характер.

Прежде всего, слава, в такой силе жизни, что осознающий ее не желает смерти, потому что он видит в силе жизни во Христе то, что может поглотить в нем все, что есть смертное, и видит ее очевидное, наслаждаясь ею - такая осознанность обладания этой жизнью (Бог создал его для этого и дал ему залог Духа), что смерть, если она приходит к нему, является счастливым выходом из тела, чтобы водвориться у Господа.

И мысль о восхождении к Христу порождает желание быть угодным ему, представляя его (второй мотив или принцип, который формирует это служение) как судью, который вменит каждому то, что он совершил. И глубокая мысль о том, как сильно боятся этого наказания, овладевает сердцем апостола. Какое различие между этой мыслью и "строением Бога", которого он ожидал с уверенностью! Тем не менее эта мысль не настораживает его; но в глубоком ощущении реальности этого наказания она побуждает других.

И здесь проявляется третий принцип - любовь Христа по отношению к тем, кого Павел стремится убедить. С тех пор, как эта любовь Христова проявилась в его смерти, в этом есть свидетельство того, что все уже были мертвы и погибли.

Таким образом, здесь нам представлена слава с личной уверенностью наслаждения ею, и смерть становится средством водворения у Господа, пред судилищем Христовым в необходимости раскрыться перед ним; мы обладаем любовью Христовой в его смерти; все были уже мертвы. Как такие различные принципы, как эти, могли занимать сердце и быть примиренными в нем? Это было возможно потому, что апостол был открыт Богу. Ибо мысль быть открытыми пред судилищем, производила на него наряду с подлинным освящением, никакого другого влияния, кроме осознания важности этого, ибо ему не нужно было приходить к суду; но это стало неотложным поводом, чтобы проповедовать другим соответственно любви, которую Христос открыл в своей смерти. Мысль о судилище ничуть не ослабляла его уверенности в обретении славы {Действительно, суд есть то, что сильнее всего выявляет нашу уверенность пред Богом; ибо как Он, так и мы пребываем в этом мире; и когда явится Христос, мы будем подобны ему}. Его душа, в полном свете Божьем, отражала то, что было в этом свете, а именно: славу Христа, вознесшегося на небеса. И любовь Иисуса была усилена в этом мощном действии в нем из-за осознания суда, который ожидает всех людей.

Какое великолепное сочетание мотивов мы находим в этом отрывке, чтобы сформировать служение, характеризующееся проявлением всего того, в чем Бог являет себя, и с помощью него Он воздействует на сердце и совесть человека! И только в чистой совести эти вещи могут соединиться. Если совесть была не чиста, то суд омрачит славу и ослабит ощущение его любви. По крайней мере, человек будет занят собой в связи с этим, и это должно быть так. Но если мы чисты пред Богом, то суд будет восприниматься как то, что не возбуждает чувства личного беспокойства, и поэтому он будет оказывать все свое нравственное влияние как дополнительное побуждение к серьезности в нашей жизни, придавая значительную силу тому призванию, в котором познанная любовь Иисуса побуждает его обратиться к человеку.

Что касается того, как далеко заходят наши собственные отношения с Богом в служении, которое мы должны исполнять для других, апостол добавляет то, что характеризует его жизнь и что было результатом смерти и воскресения Христа. Он пребывал в совершенно новой сфере, в новом творении, которое оставило позади, как иной мир, все, что принадлежало естественному существованию плоти здесь, на земле. То, что Христос умер за всех, является доказательством того, что все были мертвы; и что Он умер за всех, чтобы те, кто живут, жили больше не для себя, но для него, кто умер за них и воскрес. Они находятся в связи с этим новым порядком вещей, в котором Христос существует как воскресший. Смерть во всем остальном. Все покрыто смертью. Если я живу, то я живу в новом мироздании, в новом творении, образом и главой которого является Христос. Христос относительно связи с этим миром на земле, мертв. Он мог быть познан как Мессия, живя на земле, и в связи с обетованиями, сделанными людям, живущим на земле во плоти. Апостолу же Он больше не был известен таковым. В действительности, Христос, обладая подобным качеством, был мертв, и, воскреснув, Он принял новое, божественное качество.

Поэтому, если кто-то - во Христе, то он принадлежит этому новому творению и он - от нового творения. Он больше вообще не принадлежит прошедшему; древнее прошло; и все стало новым. Это мироустройство не является плодом человеческой природы и греха, как все, что окружает нас на земле, соответствует плоти. И с точки зрения этого мироустройства, нравственно существующего перед Богом, в этом новом творении все - от Бога. Все, что есть , от Бога, от него, кто примирил нас с собой Иисусом Христом. Мы живем при новом миропорядке, в новом творении, которое от Бога. Мы пребываем здесь в мире, потому что Бог, который является центром и источником всего, примирил нас с собой. Мы наслаждаемся этим, потому что мы - новые твари во Христе; и все в новом мире - от него, и соответствуя этой новой природе. Он также придал апостолу служение примирения, соответственно тому порядку вещей, в который мы были введены. И примиренный, зная это через откровение Бога, который совершил его для нас, он провозгласил примирение, последствиями которого он наслаждался.

И все это исходило из великой властной истины. Бог был во Христе. И затем, чтобы и другие могли участвовать с ним, апостол стал служителем этого; было также необходимо, чтобы Христос был сделан жертвой за грех за нас. Одна из этих истин представляет качество, в котором Бог приблизился к нам; другая - влияние того, что было сделано для верующего.

Здесь представлена первая их этих двух истин в связи со служением апостола, о котором и говорится в следующих главах. Бог был во Христе (то есть, когда Христос был на земле). Судный день не ожидался. Бог пришел в мир в любви, в мир, который отвернулся от него. Таков был Христос. Три вещи были связаны с этим, характеризуя эту великую и существенную истину, примиряя людей, и не вменяя грех, и давая апостолу слово примирения. В результате этого третьего обстоятельства воплощения, апостол становится посланником Христовым; с его помощью Бог увещевал и апостол убеждал людей именем Христа примириться с Богом. Но такое посланничество предполагало отсутствие Христа, его посланники действовали вместо него. Это основывалось на другой истине неизмеримой важности, а именно на том, что Бог сделал незнавшего греха жертвой за грех для нас, чтобы мы сделались правдивыми пред Богом в нем. Это было верным способом, чтобы полностью примирить нас с Богом, соответственно полностью раскрывшемуся совершенству Бога. Ибо, Он возложил свою любовь на нас там, где мы были, дав своего Сына, который был без всякого пятна греха, без всякой побудительной причины к нему; и Он был сделан (ибо он пожертвовал собой, чтобы исполнить волю Божью) жертвой за грех для нас, чтобы сделать нас в нем - в этом положении полностью прославив Бога - выражением своей божественной праведности, пред небесными начальствами вовеки; чтобы сделать нас его отрадой относительно праведности; "чтобы мы в Нем сделались праведными пред Богом". У человека нет праведности для Бога: Бог сделал святых в Иисусе своей праведностью. И в нас эта божественная праведность видна и полностью раскрыта - конечно же, во-первых, во Христе, воссевшем одесную, и в нас, как в нем. Великолепная истина! которая, если ее последствия в нас вызывают благодарение и восхваление, чтобы произносить их, глядя на Христа, - эта истина заставляет замолчать сердце, и склоняет его в восхищении, пораженного при виде его удивительных деяний в благодати {Необходимо заметить, что в стихе 20, слово "вы" должно опускаться. Таким образом, апостол исполнял свое служение миру}.

Павел сказал, что Бог увещевал через него. В главе 6, любовь апостола через Духа осуществляет это божественное дело, умоляя коринфян, чтобы благодать Божья не была тщетно принята ими. Ибо, как раз настало время для принятия, пришел день спасения {Этот отрывок - цитата из Исаии 49,8, где говорится о благословении, которое должно быть принесено язычникам, когда Христос был отвергнут иудеями, но через дело Христово и его воскресении}. Апостол говорил о важных принципах своего служения и о его источнике. Он напоминает коринфянам о том, как он исполнял свое служение при различных обстоятельствах, через которые ему пришлось пройти. Важным моментом его служения было то, что он был споспешником Бога, представляя его в своем служении. В связи с этим возникает два необходимых момента; первое: он должен быть во всем безупречен; и этим он должен поддерживать характер споспешника Божьего, и исполнение своего служения через все противостояния и во всех обстоятельствах, через которые враждебность человеческого сердца и даже коварство сатаны могли заставить его пройти. Везде и во всем он избегал в своем поведении всякого повода для упреков, чтобы ни у кого не было оснований обвинять служение. И он во всем являет себя споспешником Божьим, достойно представляя того, от чьего имени он обращается к людям; и все это совершилось в великом терпении, и среди гонений и противодействий грешников, что показывало внутреннюю силу, чувство ответственности пред Богом и зависимость от него, которая может поддержать осознание его присутствия и нашего долга по отношению к нему. Это было качество, преобладавшее во всех обстоятельствах, о которых говорит апостол, и оно имело власть над этими обстоятельствами.

Таким образом, он показывал себя служителем Бога во всем, что могло испытать его: в чистоте, в великодушии, в любви; как сосуд силы; в чести и бесчестии; неизвестный миру, но узнаваемый и почитаемый; внешне притесняемый и наказываемый, внутренне победоносный и радостный, обогащающий других и обладающий всем. Здесь заканчивается его описание источников, характера и победы над всеми обстоятельствами, а также служения, которое показало силу Бога в сосудах немощи, чьей лучшей участью была смерть.

Возрождение коринфян к нравственному состоянию, соответствующему евангелию, в сочетании с обстоятельствами, через которые он только что прошел, позволяло ему открыть им свое сердце. Занятый до сих пор темой славного Христа, который, исполнив искупления, послал его как вестника благодати, к которой искупление открыло свободный доступ, и говоря с открытым сердцем обо всем, что случилось в его служении, он с любовью возвращается к возлюбленным коринфянам, показывая, что по отношению к ним он проявлял полную открытость и великодушие. "Уста наши отверсты к вам, Коринфяне, сердце наше расширено; вам не тесно в нас, но в сердцах ваших тесно". В качестве воздаяния за любовь, которая исходила к ним из его сердца, он просит лишь расширения их сердец.

Он обращается к ним как к своим детям. И он позволяет себе это внимательное отношение, чтобы побудить коринфян сохранить то положение, которое им представил Бог. "Не преклоняйтесь под чужое ярмо с неверными". Имея влияние над их любовью и глубоко радуясь пред Богом в благодати, которая возродила их к надлежащим чувствам, его сердце может дать волю радости, которая была у него в прославленном Христе: и, трезво осознавая, когда речь шла о его дорогих детях в вере {Как благословенно положение человека, который, отрекшись от себя и состояния спокойного созерцания, полностью поглощен, или обращен, Богом, и, когда он думает трезво и размышляет, то он занят в любви поисками добра своих братьев, членов Христа: который поглощен либо размышлениями о Боге либо общением с ним, либо заполнен им, так чтобы думать о других только в любви!}, он стремится удалить их от всего, что признавала плоть, или подразумевал, что отношения, которые признавали это, были возможными для христианина - от всего, что отрицало положение человека, имеющего свою жизнь и привязанности в новой твари, главой которой является Христос в славе. В этом мире ангел может служить Богу: это мало касалось бы его на его пути, при условии, что путь был Божьим, но связывать себя с его целями, как образующими часть этого, сотрудничать с теми, кто управляем мотивами, которые оказывают влияние на людей мира, так что одинаковое поведение показало бы, что тот и другой действовали бы в соответствии с принципами составляющими характер пути, это значило бы для небесных, потерять их положение и характер. Христианин, чьей участью является слава Христова, который обладает его миром, его жизнью, Его истинными связями и тем, куда вошел Христос - также не должен делать этого; как христианин, он не может поставить себя под это одно ярмо с теми, кто может иметь лишь мирские цели, чтобы направить ход жизни по общей с ними стезе.

Какое может быть общение между Христом и Велиаром, между светом и тьмой; верой и неверием; храмом Божьим и идолами? Христианин является храмом живого Бога, который живет и ходит среди нас. Он есть Бог для них; а они - народ для него. Поэтому они должны выйти из общения со всем мирским и отделиться от этого. Как христиане, они должны ходить отдельно, ибо они - храм Бога. Поэтому они должны выйти из мира и отделиться, тогда Бог завладеет ими и будет с ними в отношениях Отца с сынами и дочерьми, которые ему дороги.

Заметьте, что это особые отношения, в которые Бог вступает с нами. Здесь названы два предшествующих явления Бога, и Он предпринимает третье. Аврааму он явился как Вседержитель; Израилю - как Сущий. И здесь Господь Вседержитель провозглашает, что Он будет Отцом Своим сынам и дочерям. Мы выходим из мирского, ибо это именно так (не физически выходим, но оставаясь в мире), чтобы вступить в отношения сынов и дочерей с Богом: а иначе мы практически и не можем осуществить эти отношения. Бог не хочет иметь мирское в отношениях с собою, как с сынами и дочерьми; они не приняли подобного положения относительно его. Он не желает признавать и тех, кто остается отождествленным с миром, имея подобное положение; ибо мир отверг его Сына, и дружба с миром есть вражда против Бога. И это не значит быть его чадом в подлинном смысле слова. Поэтому Бог говорит: "Выйдите из среды их... и вы будете Моими сынами и дочерями" {Читатель может заметить, что этот отрывок представляет нам две вещи: то, что Бог присутствует в собрании тех, кто отделен от мира, и живет среди них, как Он это делал в случае с Израилем в пустыне, когда они вышли из Египта; и те кто составляет это собрание, вступают в отношения сынов и дочерей}. Следует помнить, что речь идет не о выходе из мира - потому что пока мы в нем - а о выходе из среды мирского, чтобы, вступив в отношения сынов и дочерей, быть для него сынами и дочерьми, чтобы принадлежать ему в этих отношениях.

Но внимание апостола занимает не только то, что мы должны отделиться, чтобы пребывать в отношениях сынов и дочерей, но его занимают также и законные последствия таких обетований. Сыны и дочери Бога, его святость теперь принадлежит нам. И мы должны не только быть отделены от мира; но в отношениях с Богом очистится от всей скверны плоти и духа: святость во внешней жизни и то, что особенно важно в наших отношениях к Богу, чистота мысли. Ибо, хотя человек и не видит помыслов, но в сердце остановлено истечение Духа. И нет расширения сердца в общении с Богом. Итак, если ощущается его присутствие, то осуществляется его связь с нами; познается благодать, но Бог едва ли познается тем способом, каким Он постепенно открывает себя в общении.

Апостол возвращается к своим собственным отношениям с коринфянами - отношениями, созданными словом его служения. И сейчас, раскрыв то, каким в действительности было его служение, он стремится помешать тому, чтобы узы были разорваны, - те узы, которые были натянуты благодаря этому служению между коринфянами и им самим силой Святого Духа.

"Вместите нас. Мы никого не обидели", - он очень хочет не ранить чувств этих возрожденных, которые вновь оказались в прежней любви к апостолу, и, следовательно, в истинных отношениях с Богом. "Не в осуждение говорю", - добавляет он, - ибо я прежде сказал, что вы в сердцах наших, так, чтобы вместе и умереть и жить. Я много надеюсь на вас, много хвалюсь вами; я исполнен утешением, преизобилую радостью, при всей скорби нашей". Сейчас он раскрывает не принципы своего служения, но сердце служителя, все то, что он чувствовал относительно состояния коринфян. Когда он пришел в Македонию (он пришел туда, не посетив Коринфа), после того, как он покинул Троаду, не найдя там Тита, который должен был доставить ему ответ на первое послание коринфянам, то плоть его не имела никакого покоя, его притесняли со всех сторон: извне были нападения, внутри - опасения. Поэтому Бог, который утешает смиренных, утешил его прибытием Тита, которого он ждал с большим нетерпением; но утешил не только его приходом, но и добрыми вестями, принесенными Титом из Коринфа. Его радость превзошла всю его печаль, ибо его сердце должно умирать и жить с ними. Он видел нравственные плоды дела Духа, их желания, их слезы, их ревность по апостолу; и его сердце вновь обращается к ним, чтобы выражением своей любви перевязать все их раны, которые могло нанести его первое послание.

Нет ничего более трогательного, чем борьба в его сердце между необходимостью (которую он ощущал из-за их прежнего состояния) написать им с суровостью и некоторой холодной властностью, и между любовью, которая, когда было произведено влияние, побуждала его искать извинений за огорчения, которые он мог им причинить. Он говорит, что если опечалил их, то не жалеет, даже если он, возможно, и жалел, он опечалил их лишь на время. Ибо он видел, что послание огорчило их. Но теперь он возрадовался, не потому, что они были опечалены, но потому что они опечалились к покаянию. Какая забота! Какая забота о благе святых! Если у них и было негодование по отношению к нему, то, конечно же, он дал им для этого повод. У него не было покоя, пока он не получил известия от них: ничто, ни открытые двери, ни беды не могли устранить его беспокойства. Возможно, он даже сожалел о написании письма, боясь, что он отвратил сердца коринфян; и сейчас, все еще мучимый мыслью о том, что он огорчил их, он радуется, но не от того, что огорчил их, а потому что их печаль ради Бога произвела покаяние.

Он имеет послание соответственно силе Святого Духа. Предоставленные любви его сердца, мы видели, что он в этом отношении ниже уровня силы вдохновения, продиктовавшей это послание, которое духовные люди должны были признать заповедями Господа; его сердце содрогается при мысли о последствиях этого послания, когда он не получил никаких известий. Очень интересно видеть разницу между индивидуальностью апостола и вдохновением. В первом послании мы отмечали различие, которое он проводит между тем, что он говорил под влиянием своего опыта и между сообщенными ему заповедями Господними. Здесь же мы находили различие в самом опыте. На некоторое время он забывает характер своего послания, и, отдавшись своим чувствам, он боится потерять коринфян из-за попытки, которую он предпринял, чтобы перевоспитать их. Использованная им форма выражения показывает, что это чувство завладело его сердцем лишь на некоторое время. Но тот факт, что у него было подобное чувство, просто показывает разницу между Павлом, как человеком, и Павлом как боговдохновенным автором.

А теперь он удовлетворен. Выражение глубокого интереса, который он испытывает по отношению к ним, есть часть его служения, а также ценное наставление для нас, чтобы показать тот путь, по которому его сердце вступает в исключение этого служения, гибкость этой мощной силы любви, чтобы завоевать и склонить сердца своевременным выражением того, что происходит в наших собственных сердцах: выражение, которое, наверняка, состоится, как только предоставиться подходящий случай, если сердце наполнено любовью; ибо сильное чувство любит давать о себе знать своему предмету, если это возможно, соответственно искренности этого чувства. И огорчение сердца поглощает эту любовь, а сердце, которое испытывает печаль ради Бога, находится на пути к покаянию {Великодушные люди не всегда охотно говорят о чувствах, потому что они думают о других, а не о себе. Но не страшно, если предоставляется случай сделать это; так как оно думает о других и имеет глубину намерений в своей любви. И христианство дает великодушие. И кроме того, по своей природе, великодушие склонно доверять, и этим оно выигрывает, и обретает то, чего не искало; свободное великодушие не стремится к влиянию над другими, ибо оно не эгоистично. Апостол в действительности способствовал их благу}.

Затем апостол представляет плоды этой печали ради Бога, той печали, которая произвела такое усердие против греха, святое отречение сердца от всего, что связано с грехом. И также то, что они нравственно отделились, он отделяет тех, кто был невиновен, от тех, кто был виновен. Он больше не ставит их вместе. Они нравственно смешались, спокойно ходя вместе с теми, кто пребывал во грехе. Устранив грех, они оказались теперь вне зла; и апостол показывает, что это произошло из-за их добра, потому что он был предан им, и он написал им, чтобы засвидетельствовать свои размышления о любви к ним и испытать их любовь к нему пред Богом. Огорченный их жизнью, апостол убеждал Тита, придавая ему мужество, пойти в Коринф, уверяя, что он наверняка найдет там сердца, которые откликнуться на этот призыв любви апостола. Он не был разочарован, и когда он провозглашал истину среди них, ту истину, которую он сообщил Титу, и которая также была подтверждена, и сам Тит был весьма тронут, когда он увидел это.

В следующей главе апостол (по пути в Иудею) призывает коринфян приготовить подаяние для бедных Израиля; посылая Тита, чтобы все было готово по доброй воле - по предрасположенности, к чему среди них он говорил, так что и другие были побуждены поступать подобным образом. И сейчас, рассчитывая на их добрую волю, и зная, что они уже начали собирать подаяния год назад, он не хотел бы, чтобы выяснились факты, опровергающие то, что он сказал о коринфянах. Не потому, что он хотел обременить коринфян и облегчить жизнь иудеев, а потому, что богатые должны учитывать нужды бедных братьев, чтобы никто не имел недостатка. Каждый, если в этом была его воля, должен быть принят Богом соответственно его дарованиям. Он любил дарующих с радостью. Только они должны пожинать соответственно тому, что посеяли. Тит, счастливый исходом своего первого посещения, и привязавшись к коринфянам, был готов идти вновь и собрать этот плод для их собственного благословения. Вместе с ним пошли и посланники от других собраний, которыми были доверены подаяния, собранные в этих собраниях с той же самой целью - брат, известный во всех собраниях, и другой, похваляемый за усердие, побужденный уверенностью Павла в коринфянах. Апостол не принял бы на себя ответственности за деньги, если бы не было спутников, на которых была возложена такая же обязанность, чтобы избежать всякой возможности нареканий в делах подобного рода, заботясь о том, чтобы все было честью не только пред Богом, но и пред людьми. Тем не менее, во всем этом он говорит не заповедью, а рассчитывает на рвение других собраний, чтобы доказать искренность их любви.

Следует вспомнить, что именно эти подаяния стали причиной всего, что случилось с Павлом и Иерусалиме - то, что положило конец его служению, остановило его на пути в Испанию и, возможно, в другие места, и что, с другой стороны, стало причиной написания посланий Ефесянам, Филиппийцам, Колоссянам и, возможно, Евреям. Как мало мы знаем о значении тех обстоятельств, в которые мы попадаем, и как хорошо, что мы ведомы тем, кто знает конец с самого начала, и кто обращает все во благо тем, кто любит его!

Заканчивая эти увещевания, он препоручает их щедрой благодати Бога, который может обогатить их всякой благодатью, так что они окажутся в таких обстоятельствах, чтобы преумножить свои добрые дела, обогащенные всем изобилием, так, чтобы порождать в других (с помощью служения апостола) благодарения Богу. Ибо, он добавляет, счастливый результат нашего милосердия, проявляемого во имя Христа, не только восполнит скудость святых (через отправление подаяний, собранных в Коринфе), но также произведет во многих обильные благодарения Богу, ибо те, кто получил подаяния, прославляют Бога за то, что их благодетели пришли чтобы исповедовать имя Христово, и быть щедрыми по отношению к ним и ко всем. И эта мысль побуждала их горячо молиться за тех, кто таким образом удовлетворил их нужды, за преизбыточествующую в них благодать Божью. Таким образом, узы вечного милосердия укрепились с обеих сторон, способствуя славе Бога. "Благодарение Богу, - говорит апостол, - за неизреченный дар Его", ибо, какими бы ни были плоды благодарения, у нас есть доказательство и сила в том, что дал Бог. Здесь заканчивается рассмотрение этой темы послания.

Апостол возвращается к теме, которая занимала его мысли - это связь с коринфянами и подлинность его апостольства, которая была поставлена под сомнение теми, кто соблазнял их, бросая презрение на его личность. Они говорили, что он был слаб, и его речь была жалкой, когда они были там, но смелой, когда они отсутствовали (а также, что его послания были хвастливы, а его телесное присутствие - презренно). "Я убеждаю вас, - говорит апостол, - кротостью и снисхождением Христовым (показывая, таким образом, истинный характер своей собственной кротости и смирения, когда он находится среди них). Прошу, чтобы мне по пришествии моем не прибегать к той твердой смелости, которую думаю употребить против некоторых, помышляющих о нас, что мы поступаем по плоти". Сила войны, которую он вел против зла, основывалась на духовном оружии, которым он ниспровергал все, что превозносилось против познания Бога. Именно по этому принципу он действовал, стремясь привести к послушанию всех, кто выслушивал Бога, привести, проявляя строгость ко всякому непослушанию, пока полностью не осуществится послушание. Драгоценный принцип! Сила и водительство Духа проявились в полной мере и с полным терпением, чтобы восстановить порядок и жизнь, достойную Бога; доводя увещевания благодати до крайней степени, пока все те, кто выслушивал их и охотно подчинялись Богу, не были возрождены; и затем, подтвердить божественную власть в осуждении и назидании вместе с весомостью, которая была признана* апостольской деятельностью и осознанием общего дела всех тех, кто был возвращен к послушанию.

Заметьте, что Павел ссылается на свою личную власть апостола; и он использует ее в терпении (ибо он обладал ею с целью наставления, а не для разрушения), чтобы возвратить к послушанию и искренности всех тех, кто хотел слушать; и таким образом, сохраняя христианское единство в святости, он облекает апостольскую власть силой всеобщего сознания собрания, водимый Духом, насколько это касалось его совести.

Затем он говорит, что каков он в посланиях, таким они найдут его в личном присутствии; и он противопоставляет поведение тех, кто выставляет себя, обманывая людей, ставших уже христианами, чтобы настроить их против него, а он идет туда, где Христос еще неизвестен, стремясь привести души к познанию Спасителя, о котором они ничего не знали. Он также надеялся, что когда он посетит коринфян, его служение возрастет среди них благодаря увеличению веры, чтобы он мог пойти дальше и проповедовать евангелие в тех странах, которые все еще находились во тьме. "Хвалящийся хвались о Господе".

В главе 11, ревнуя своих возлюбленных коринфян ревностью Божьей, он приводит следующие доводы против лжеучений. И он просит верующих в Коринфе быть немного снисходительными к нему, когда он поступает по неразумению, говоря о себе. Он обручил их как невинную деву, чтобы представить Христу, и он боялся, как бы некоторые не повредили свои умы, уклоняясь от простоты во Христе. Если коринфяне получили другого Христа от учителей, которые пришли позднее, или другого духа, или другое евангелие, то они могли быть очень снисходительными к тому, что делали эти учителя. Но апостол был уверен, что у него в его наставлениях нет никаких недостатков, даже если они будут сравнивать его с наиболее признанными апостолами. Разве он согрешил, не получая ничего из их рук (как похвалялись новые учителя), беря содержание для служения от других собраний, и никогда не докучая им? - предмет для хвалы, которой никто не отнимется у него в странах Ахаии. Разве он отказывался брать что-либо от них, потому что не любил их? Богу известно, что нет; это делалось для того, чтобы лишить лжеучителей повода для восхваления себя в том, что они трудятся безвозмездно, тогда как апостол принимает деньги. И он хотел лишить их этого восхваления, потому что они были лжепророками. Как сатана принял вид ангела света, так и его орудия сделались служителями праведности. И пусть они будут снисходительными к нему, ибо он говорил о себе как неразумный. Если эти служители сатаны облекали себя полномочиями как иудеи, как представители древней религии, освященные ее древностью и традициями, он мог сделать то же самое, еврей от евреев, обладая всеми званиями славы, которой они похвалялись. И если возникает вопрос о христианском служении - говоря как безумец - конечно же, сравнение неизменно покажет, где была преданность. Фактически Бог допускает это посягательство на дело апостола этими жалкими иудействующими людьми (называющими себя христианами), чтобы это послужило средством нашего ознакомления с неослабевающим трудом апостола, исполняемого в многоразличных обстоятельствах, о которых мы не имеем представления. В Деяниях Бог дает нам историю утверждения собрания в важных принципах, на которых она была основана, и показывает ступени развития через которые она прошла, выйдя из иудаизма. Апостол получит свое вознаграждение в царстве славы, не говоря об этом среди людей. Тем не менее, для нашей веры полезно знать кое-что о христианской преданности, как она была представлена в жизни апостола. И недомыслие коринфян помогло нам получить некоторые представления об этом.

Беды и опасности извне, беспрестанные тревоги внутри, смелость, которая не отступала ни при каких опасностях, любовь к бедным грешникам и собранию, - любовь, которую ничто не могло охладить, - дало эти несколько штрихов, образующих набросок картины жизни такой абсолютной преданности, что она трогает даже самые холодные сердца; это дает нам почувствовать наш эгоизм и побуждает преклонить колени пред тем, кто был живым источником благословенной преданности апостола, пред тем, чья слава вдохновляла на это.

Тем не менее, хотя и вынужденный говорить о самом себе, апостол хвалится только немощью своей. И он был вне своего естественного дела. Его прошлая жизнь раскрывается перед его глазами. Коринфяне заставили его задуматься о том, что он оставил позади. Закончив свои объяснения, он заявил, что будет хвалиться только своими немощами, но было одно обстоятельство, которое еще пришло ему на ум. Ничто не может естественнее, проще, чем все эти сообщения. Должен ли он хвалиться? Это совершенно ему не полезно. Он хотел бы прийти к тому, чем человек - как человек во плоти - не мог бы хвалиться. Это была возвышенная сила Божья, в которой человек не принимал участия. Он говорил о человеке во Христе - такой человек был восхищен до третьего неба, в рай; в теле или вне тела - он не знал этого. Тело в этом не участвовало. Вот таким человеком он мог хвалиться.

То, что возвышало его на земле, он отставил бы в сторону. То, что возносило его на небеса - что предоставляло ему там удел - то, что он был "во Христе" - это и было его славой, радостью его сердца, уделом, которым бы он охотно хвалился. Счастливый человек! Его удел во Христе был таковым, и, думая об этом, он желает забыть все, что могло возвысить его как человека; как он говорит к своей надежде, "чтобы приобресть Христа". Человек, тело, не имеют участия в силе, испытав которую, он должен был быть восхищен на небеса; вот таким человеком он бы хвалился. Там, где Бог и его слава являются всем, отделенный от своего тела, относительно какого-либо осознания пребывания в нем, он слышал такое, что не могли постичь люди в теле, и что не подходило для того, чтобы об этом говорил смертный человек, то, что образ жизни человека в теле не мог допустить. Эти вещи произвели на апостола самое глубокое впечатление; они укрепили его для служения; но он не мог представить их доступным для человека на земле, образом.

Однако с этой великолепной благодатью, явленной апостолу, связано много практических уроков. Я говорю "великолепной", потому что и в самом деле чувствуется, какое это должно быть служение, чья сила, чей способ видения и суждения, были представлены с такого положения. Какой чрезвычайной миссией это было для апостола! Но он имел ее в земном сосуде. Ничто не исправит плоти. Возвращаясь к осознанию своего человеческого существования на земле, плоть апостола хотела бы воспользоваться преимуществом благодати, которой он наслаждался, чтобы возвысить себя в своих собственных глазах, чтобы сказать: "Никого не было на третьем небе кроме тебя, Павел". Быть рядом с Богом в славе, словно вне тела, - это не превозносит. Все есть Христос и Христос есть все: собственное забыто. Быть здесь - это совсем другое. Присутствие Бога дает нам почувствовать нашу ничтожность. Плоть не может воспользоваться нашим пребыванием в ней, когда нас больше здесь нет. Ведь что такое человек? Но Бог бдителен; в своей милости Он предусматривал опасность для своего бедного слуги. Взятие его на четвертое небо, так сказать, лишь увеличило бы опасность. Не существует способа исправления плоти, присутствие Бога заставляет ее замолчать. Она хвалится этим, как только она выходит из этого присутствия. Чтобы ходить в безопасности, ее нужно сдерживать. Мы должны признать ее мертвой; но часто необходимо ее обуздывать, чтобы сердце не было отвлечено ею от Бога и чтобы она не могла препятствовать нашему хождению или извратить нашего свидетельства. Павлу дано жало в плоть, чтобы он не превозносился чрезвычайностью данных ему откровений. Мы знаем из послания Галатам, что было что-то такое, что могло опорочить его благовествование - весьма понятное противодействие этим заключительным откровениям.

Бог предоставил это дело сатане, как Он уже использовал его для уничижения Иова. Какими бы милостями мы ни были одарены, мы должны пройти через обычные испытания нашей веры, в которой сердце только тогда ходит в безопасности, когда плоть обуздана и, таким образом, практически сведена в ничто, чтобы мы не осознавали ее, как действующую в нас, когда мы желаем быть полностью предоставленными Богу и думать о нем и с ним по мере наших сил.

Трижды (подобно Господу относительно чаши, которую Он должен был испить) апостол просит его вынуть это жало; но божественная жизнь состоит в отказе от самого себя, и - какими бы несовершенными мы ни были - это отказ на практике от того (с точки зрения нашего положения во Христе), от чего мы поистине отказались, что создано нашим сознанием об унизительной непригодности этой плоти, которую мы любим удовлетворять, к присутствию Бога и служению которому мы призваны. Какое счастье для нас, когда это осуществляется предотвращением, а не унижением в грехопадении, как это было в случае с Петром! Разница очень проста. Там это была самоуверенность, сочетающаяся со своеволием, несмотря на предупреждения Господа. Здесь, хотя все еще присутствовала плоть, причиной были откровения, сделанные Павлу. Если мы изучаем склонности плоти в присутствии Бога, мы смиряем ее и тем самым избегаем уничижения. Но в общем (и мы можем сказать в некоторых отношениях ко всем) нам приходится испытывать откровения, возвышающие нас к Богу, каковы бы ни были рамки этих откровений и нам приходится испытывать то, чем является сосуд, в котором они содержатся через боль, которую нам дает ощущение того, чем это является - я не говорю: через грехопадение.

Бог в своем управлении знает, как объединить страдания для Христа и наказания плоти при одних и тех же обстоятельствах; и это объясняется в послании Евреям 12,1-11. Апостол проповедовал: если он был презираем в своем проповедовании, то что он страдал, было действительно для Господа, тем не менее, то же самое наказывало плоть и препятствовало апостолу гордиться собой из-за откровений, которыми он наслаждался и из-за происходящей из этого силы, с которой он раскрывал истину. Пред лицом Божьим, на третьем небе, он действительно чувствовал, что человек - ничто, а Христос - все. Он должен был обрести практический опыт этого на земле. Плоть должна быть уничтожена там, где она еще не усмирена, через осознание зла, которое заключено в ней, и должна сознательно смириться в личном опыте того, кому она принадлежит. И чем же была плоть Павла, которая только мешала ему в его деле, уводя его от Бога, как не причиняющим боль спутником в его деле? И подавление плоти было самым подходящим испытанием сердца.

Обратите внимание на благословенное положение апостола, восхищенного на третье небо. Он мог хвалиться в подобном положении, потому что сам находился в недоумении относительно того, с чем он имел отношения. Но он не только не хвалился этим, но даже и не говорил "во мне". Его самость совершенно исчезла из виду в наслаждении тем, чего не мог выразить человек, когда он возвратился к осознанию себя. И он хвалился бы в таком положении; но он не стал бы хвалиться собой, рассматриваемый во плоти, разве что своими немощами. С другой стороны, не унизительно ли думать, что он, наслаждаясь таким возвышением, должен был пройти через болезненное осознание того, что есть плоть, нечестивая, презренная и эгоистичная?

Заметьте также разницу между Христом и любым другим человеком. Христос мог быть на горе в славе с Моисеем и принадлежать самому Отцу как его Сын; и Он может полностью раскрыть себя в присутствии сатаны и толпы; но, хотя обстоятельства различны, Он одинаково совершенен везде. Мы читаем о любви в апостолах, и особенно в Павле; мы читаем о делах, как сказал Иисус, более великих, чем его собственные; мы читаем об испытаниях сердца и удивительных высотах благодати; словом, мы видим величественную силу, проявившуюся благодаря Святому Духу в этом чрезвычайно преданном слуге Господа; но мы не находим беспристрастности, которая была во Христе. Он был сыном человека, пребывающим на небесах. Такие, как Павел, являются струнами, на которых играет Бог и с помощью которых Он извлекает чудесную музыку; и Христос есть сама музыка.

И, наконец, смирение необходимо также для того, чтобы превратить упрямую плоть в ничто, ту плоть, которая использована Христом, чтобы показать его силу в ней. Смиренные, мы познаем нашу зависимость. Все, что от нас, все, что образует нашу самость, является препятствием; немощность есть то, в чем плоть низвергается, в чем осознается слабость. Сила Христа отражена в немощи. Это общий принцип; и крест был слабостью. Смерть противоположна силе человека. Тем не менее, именно в этом проявилась сила Христа. В этом Он осуществил свое славное дело спасения.

Когда речь идет о немощи, то предметом является не грех во плоти, но то, что противоположно силе человека. Христос ни на мгновение не опирался на человеческую силу; Он жил благодаря Отцу, который послал его. В нем проявлялась только сила Святого Духа. Павлу необходимо было иметь плоть, превращенную в слабость, чтобы в ней не могло быть побуждения греха, который так естественен для плоти. Когда плоть была действительно превращена в ничто, то Христос мог проявить в ней свою силу. Эта сила имела истинный характер. Это всегда является ее сущностью - сила достигает совершенства в немощи. Благословенный апостол мог хвалиться в человеке во Христе на небесах, наслаждаясь всем этим блаженством, этими чудесными вещами, которые изгоняли его самость, так они превосходили над всем тем, чем являемся мы. Наслаждаясь ими, он не осознавал существования своего тела. Когда он вновь стал его осознавать, то услышанное им не могло быть переведено в слова теми способами, которые были доступны плоти, в слова, которые могли воспринять.

Он хвалился в таком человеке во Христе на небесах. Здесь, на земле, он хвалился только в самом Христе и в той немощи, которая дала возможность силе Христовой покоиться в нем и которая была проявлением того, что от Христа, ибо Христос сделал его сосудом для открытия этой силы. Но все это было осуществлено через болезненный опыт. Первым был человек во Христе, второй - сила Христа, пребывающая в человеке. Что касается первого, то человек относительно плоти есть ничто, а что касается второго, то плоть осуждена и низложена - обращена в слабость, чтобы мы могли познавать и чтобы могла быть показана сила Христова. Это стимул для нас, невыразимый источник служения на небесах. Сила начинает действовать в смиренном человеке, когда он является в этот мир, когда человек превращен в ничто - его истинная ценность в божественном; и Христос раскрывает в нем ту силу, которая не может сочетаться с силой человека и никоим образом не зависит от нас. Если орудие было слабо, как они, якобы, считали, то воздействующая сила должны быть не силой орудия, а силой Христа.

Итак, если в начале послания мы прочитали об истинных характерных чертах служения в связи с целями, которые придавали ему подобный характер, то здесь мы видим его практическую силу и источник этой силы в связи с сосудом, в котором было размещено свидетельство, способ, которым осуществлялось это служение, связывающее смертного человека с невыразимыми источниками, из которых оно исходило, и с живой действенной силой Христа; так что человек был способен к служению, и он не должен исполнять служение по силе своей плоти - это тем более невозможно само по себе {Эта глава чрезвычайно поразительна. Мы видим христиан в их высшем и низшем положении - на третьем небе и в самой пучине греха. В первом случае, человеком во Христе (это справедливо относительно положения, если не понимания, нас всех) апостол хвалится, и мы правильно поступаем, если хвалимся этим - то есть, человеком во Христе. А что касается того, чем он является в себе, он должен быть полностью уничтожен. Но силой является ни похвала в человеке во Христе, ни его уничижение плоти; последнее есть дорога к этому; и лишь затем, когда он есть ничто, в нем проявляется сила Христова, обитающая в нем, и при этом у него появляется сила в служении; человек во Христе на своем месте - если человек во Христе и его сила в нем, то у него есть сила, чтобы служить. Таким образом, мы имеем высочайшее постижение Духа, самое низкое падение во плоти и способ превращения плоти в ничто; сила Христова, пребывающая с нами, - реальная сила, пока мы живем в теле. Но будет и чувство слабости, отсутствие соответствия между тем, чем мы являемся как земные сосуды, и чему мы служим и наслаждаемся. Это не то, что является злом, а земные сосуды, в которых находятся сокровища}.

Итак, апостол хвалился в своих страданиях и унижении. Он был вынужден говорить как неразумный; те, кто должен был сам провозглашать величие его служения, вынудили его сделать это. И им были даны самые поразительные доказательства апостольского служения. Если в чем-то они и были позади других собраний относительно доказательств его апостольства, то лишь в том, что они ничем не способствовали его служению. Он собирался прийти снова. Это доказательство все еще отсутствовало. Он не пощадил бы себя за них, как добрый отец, хотя чем больше он любил, тем меньше его любили. Разве они могут сказать, что он не соблюдал приличия, не беря ничего для себя, и что он знал, как обезопасить себя, используя Тита, чтобы получить от них? Подобного не было. Они прекрасно знали, что Тит ходил среди них в том же духе, что и апостол. Прискорбно, когда тому, кто выше этих низких побуждений и способов осуждения и уважения, исполненный этих божественных и славных влияний Христа, когда такой человек вынужден приходить к тому, что занимает эгоистичные сердца людей, с которыми ему приходится иметь дело - сердца, которые находятся на том же уровне с побуждениями, которые вдохновляют и управляют миром, окружающем их! Но любовь должна вынести все и должна думать за других, если нельзя думать с ними, или они не способны думать сами по себе.

Оправдывался ли апостол перед коринфянами за свое поведение? Он говорил пред Богом во Христе; только опасался, что когда он прийдет, то обнаружит, что из тех, кто исповедовал имя Христово, уподобятся беззакониям мира, которые окружали их; и что он будет унижен среди них, и ему придется оплакивать многих, кто уже согрешил и не покаялся в своих прегрешениях.

Он приходит в третий раз. Все должно быть доказано свидетельством двух или трех свидетелей; и в этот раз он не пощадит их. Апостол говорит: "В третий уже раз иду к вам"; и добавляет: "как бы находясь у вас во второй раз, и теперь, отсутствуя". Потому что он был здесь однажды и должен был прийти туда по пути в Македонию во второй раз, но не сделал этого из-за состояния коринфян; и он приходит в третий раз, сказав им об этом заранее; он сказал это, как будто он был там во второй раз, а теперь отсутствует, и что, если он прийдет снова, он не пощадит.

Затем он положил конец сомнениям насчет его служения, возбудив в них мысль, которая должна их полностью поразить. Если Христос не говорил в нем, то Христос не жил в них. Если Христос был в них, то Он должен говорить в апостоле, ибо он был средством общения. "Вы ищете доказательство на то, Христос ли говорит во мне: ...Испытывайте самих себя, в вере ли вы; самих себя исследывайте. Или вы не знаете самих себя, что Иисус Христос в вас?", а об этом они совершенно не думали. Это было весьма огорчительно для них и превращало их собственное неразумное и бессмысленное противодействие, их непрекращающееся презрение апостола в растерянность. Как глупо позволять увлечь себя мыслью, которая, несомненно, возвышала их в собственных глазах; но которая, ставя под вопрос апостольство Павла, в то же время, неизбежно сокрушала их собственное христианство!

Отрывок, начиная со слов "не бессилен для вас", и до конца стиха 4 представляет собой отступление, относящееся к характеру его служения в соответствии с принципами, представленными в предыдущей главе: слабость, и то, что склонно к презрению со стороны Бога; хотя и Христос был распят в немощи и был воскрешен божественной силой. Если сам апостол был слаб, это было во Христе; и Он жил с ним силой Божьей. Чтобы ни случилось с ними, он хотел, чтобы они узнали, что он не был нечестивцем; и он молился Богу, чтобы они не делали никакого зла, не для того, чтобы он не был нечестивцем (то есть, бесплодным в своем служении, так как здесь он говорит о служении), но чтобы они не делали зла, даже если бы он был нечестивцем. Ибо он не мог ничего сделать против истины, но только для истины. Он не был учителем коринфян для своей собственной корысти; но желал быть немощным, чтобы они были сильны; ибо он желал их совершенства. И он писал, отсутствуя, как он сказал, чтобы присутствуя, он не был вынужден поступать с суровостью, соответственно той власти, которую Господь дал ему для созидания, а не для разорения.