Введение

Книга Левит учит нас, как, пребывая в святилище, приближаться к Богу, и в плане средств, при помощи которых можно приближаться, и в плане того состояния, в котором мы должны пребывать, чтобы делать это. Эта книга, следовательно, рассматривает жертвоприношения и вместе с тем, в особенности, священство, то есть средства, определенные Богом, чтобы те, что находятся вне святилища, могли приближаться к Нему, а также определяет то, что не подобает тем, кто связан с Богом при помощи этих средств. Обязанность распознавать при необходимости скверну входила в функции священства. В Левите речь идет также о различных созывах народа на праздники Господни, представлявшие собой особые обстоятельства, при которых собравшийся Израиль приближался к Нему, и, наконец, о роковых последствиях нарушения принципов, установленных Богом в качестве условия Его отношений со Своим народом.

Сношения Бога со Своим народом, о которых упоминается в этой книге, представлены нам в связи с Его присутствием в Его скинии, основой всех отношений, о которых мы только что говорили. Это больше не законодательство, которое дается свыше, как на горе Синай, это основные правила, определяющие состояние дел: Бог теперь пребывает посреди Своего народа {Присутствие Бога посреди Своего народа является здесь отличительной чертой установленных отношений. Следовательно, большинство наставлений, данных в Левите, предполагает, что те, для кого они предназначены, уже находятся с Богом в отношениях как народ, который Он признал Своим народом. Но, с другой стороны, так как народ сам не был в действительности допущен пред лицо Божие и поскольку скиния представляла собой место, в котором Бог пребывал, чтобы там приближались к Нему, то из этого последовало, что многие из наставлений, содержащихся в этой книге, дают тем, кто находится снаружи, средства приближения к Богу хотя до этого у них не было никакой связи с Ним. Это важно отметить, ибо на этом основаны рассуждения апостола в Послании к Римлянам 3 относительно допущения язычников и даже какого-либо грешника. Тем не менее истинно то, что большинство указаний применимы к тем, кто даже связан с престолом. Впрочем, вопреки им самим, все люди должны иметь дело с Ним, даже те, которые не приближаются к Нему, и в особенности теперь, когда, как свидетельство благодати, кровь на искупительной жертве и когда откровение и свидетельство славы без завесы (следствие благодати и искупления) засияли снова. Бог, Который желает пребывать в связи со Своими творениями, представляет в этой книге условия, при помощи которых те могут входить в сношения с престолом, который Он поставил. Это делает необходимым одробное описание отношений, которые Он поддерживает со Своим народом} и объявляет, на каких условиях Он позволит наслаждаться отношениями с Ним.

Важно заметить, в отношении допущения пред лицо Божие, то, что, позиция христианина совсем другая, чем у еврея. Для еврея (Евр. 9) дорога к святилищу не была открытой; никто (даже священники) не могли входить пред лицо Божие за завесу, и жертвы были напоминанием о грехах (Евр. 10,3). Теперь, когда дело Христово исполнилось, завеса разодрана. Христиане не образуют народ, который до некоторой степени связан с Богом, все же всегда остается вне Его присутствия, народ лишь приближается к жертвеннику или самое большее к жертвеннику для благоволений. Теперь имеет место полная благодать, представленная миру; затем, в силу совершенного искупления всякий верующий, праведный перед Богом, имеет полную свободу войти в святилище. Таким образом, рассматриваемая нами тема, - это не то, как приближаются, а образы вещей, в силу которых можно приближаться, чтобы иметь общение с Богом.

Но какими бы ни были близость и привилегии священнического звания, всегда только жертва Христа определяет его возможность и образует его основу.

Эта книга, следовательно, начинается с жертвоприношений, которые выражали эту единственную и совершенную жертву. Символизируя дело Христово с его различными особенностями и с его разнообразными применениями для нас, эти жертвоприношения представляют собой интерес, который ничто не может превзойти. Поэтому мы изучим их несколько подробно.

Символы, которые представляет нам Писание, имеют различные особенности: то это олицетворение какого-то значительного принципа путей Божиих, как Сарра и Агарь, образы своих заветов; то они показывают нам Самого Господа Иисуса под разным углом зрения - как жертву, священника и т.д.; иногда они предвосхищают некоторые деяния Бога на Его путях к человеку или же великие деяния Его правления в грядущем.

Хотя нельзя дать никаких строгих правил, в общем мы можем сказать, что Бытие дает нам основные примеры первого рода, Левит - второго рода (хотя и Исход содержит несколько замечательных примеров), Числа - третьего: образы последней группы более разнородны.

Употребление образов в Слове Божием - черта, которой не следует пренебрегать в этом драгоценном откровении. Оно несет нам особенную благодать. Самое возвышенное в наших отношениях с Богом почти превосходит в своей действительности степень наших способностей и масштабы нашего видения, хотя мы учимся познавать в этом Бога и наслаждаться этим через Святого Духа. Иначе и быть не могло, потому что это, если я смею так выразиться, приспосабливается к способностям Бога, в отношении Которого действительность имеет свое существование и пред лицом Которого она должна быть истинной, чтобы быть полезной для нас. Все глубокие и бесконечные предметы нашей веры, - бесконечные по своей ценности перед Богом или в демонстрации тех принципов, по которым Он действует в отношении нас, - становятся близки и осязаемы для нас при помощи этих образов. Подробности всех милостей и совершенства, которые существуют в реальности или в прообразах, раскрываются совершенно понятно для нас при помощи образов с точностью Того, Кто судит о них, как они представлены Ему, но средствами, приспособленными к нашему зрению, к нашим способностям, чтобы возвысить наши мысли до уровня того, что занимает Бога. Христос, видимый во всей Своей славе, по мысли Божией, представлен нам подобным образом, но, таким образом, мы имеем все Его черты и особенности, и все это от имени Того, Кто составлял Его великую реальность. Да будет благословенно Его имя!

Мы переходим к применению этих понятий к жертвам начала Левита. Основание скинии содержит два совершенно отличных момента: сначала раскрытие планов Божиих в благодати {Мое впечатление таково, что скиния - выражение состояния дел во время тысячелетнего царства, за исключением того, что касается царской власти, с которой связан храм. Престол Божий в святая святых. Я не вижу, что завеса будет разодрана для жителей земли, хотя все основано на жертве Христовой, но первосвященник сможет в любое время входить в святая святых, облеченный в свои одежды красоты и славы. Хлебы предложения и светильник с семью ветвями, таким образом, представляют собой Израиль в связи с Христом, как бы показывая правление и свет в мире, но на месте священства пред лицом Бога. Для нас завеса разодрана, и мы совершенно свободно входим в святая святых} и место доступа к Нему; затем средства удовлетворения нужд, порождаемых грехом, - тех нужд, которые давали повод для настоящего действия этой благодати. Вся конструкция скинии находилась в соответствии с образцом, данным Моисею на горе. Это был образец небесного, включая связи между небом и землей; этот образец показывал порядок вещей, который находит свое исполнение в лучшей, нерукотворной скинии. Домостроение скинии, однако, началось только после прегрешения через золотого тельца, когда гнев Божий против греха уже разразился и когда Его благодать сходила с престола святилища, учреждая жертвоприношения, соответствующие данному прегрешению, и давали удовлетворение Ему в то время, когда последствия прегрешения в любое время мешали входу священников в святилище, но когда благодать давала все, что отвечало нуждам греховного народа.

Вот почему, в частности, скиния упоминается в первый раз по случаю прегрешения через золотого тельца; тогда гнев Моисея воспламенился против безбожия и безумия, с которым отвергли Бога даже прежде, чем народ получил подробное описание и постановления закона, данного на горе. Именно тогда Моисей взял "шатер" и, поставив его вне стана, назвал его "скинией собрания", хотя в действительности она еще не существовала, и все те, кто искал Господа, выходили к скинии собрания, которая была вне стана. Это было место, где Бог встречался с теми из народа, кто искал Его. В законе не говорилось о том, чтобы искать Бога. Закон был сообщением воли Бога уже собравшемуся народу, посреди которого Бог являлся в соответствии с некоторыми требованиями Его святости. Но когда зло вошло внутрь, и народ, как целое, стал отступником и нарушил завет, было определено место собрания, куда следовало идти искать Бога, и это произошло прежде, чем была поставлена настоящая скиния, образец которой был показан Моисею на горе, но она самым поразительным образом утвердила принцип, на котором она была основана.

Порядок скинии, как он был установлен вначале, никогда не был осуществлен, как и законы в своем первоначальном виде. Надав и Авиуд в первый же день принесли огонь, чуждый и вход в святая святых был запрещен Аарону, за исключением великого дня искупления другим образом. Сама скиния была поставлена по данному Богом образцу, но вход во внутреннее святилище был закрыт. То, что имело место относительно состояния греховности народа, было временным, но это было заботой о том, что требовал грех, а дело, которым мы обладаем теперь, еще не исполнилось.

Эта встреча Господа с народом или с Посредником носила двоякий характер - апостольский и священнический. С одной стороны, Бог находился там, чтобы сообщать Свою волю; с другой строны, Он был там, чтобы принимать народ в его служении Ему, во всех его прегрешениях и нуждах. Христос также есть апостол и первосвященник нашего вероисповедания, - эти выражения относятся к теме, которую мы сейчас рассматриваем. Присутствие Господа в скинии для того, чтобы сообщать Свою волю, (с которой мы имеем здесь дело только как с примером {Ибо пророчество - это особая тема} того, что занимает нас), упоминается в главах 25 и 29 Исхода. В главе 25 после описания устройства ковчега и его принадлежностей в святая святых сказано: "И положи крышку на ковчег сверху; в ковчег же положи откровение, которое Я дам тебе. Там Я буду открываться тебе и говорить с тобою над крышкою, посреди двух херувимов, которые над ковчегом откровения, о всем, что ни буду заповедовать чрез тебя сынам Израилевым". Это было адресовано посреднику, единственному посвященному в тайну Господа. В главе 29 мы читаем: "Это - всесожжение постоянное в роды ваши пред дверьми скинии собрания пред Господом, где буду открываться вам, чтобы говорить с тобою. Там буду открываться сынам Израилевым".

С этого и начинается Левит.

Бог говорит не с высоты Синая, а из скинии, чтобы искали Его там, где согласно образцу славы и в соответствии с нуждами тех, кто желает Его присутствия, Он пребывает в отношениях с народом через посредничество и жертву. На Синае, в грозной славе, Он требовал и предлагал условия послушания, по исполнении которых Он обещал Свою милость. Здесь Он доступен грешнику и святому, но с помощью посредничества и священства, поставленного Им. Центром и основанием нашего доступа к Богу является, следовательно, послушание Христа и Его жертва. Вот почему это представлено нам в первую очередь, когда Бог говорит "из скинии собрания", как мы читаем в главе 1,1.

Отметим сначала порядок этих жертв. Порядок их принесения во всех случаях противоположен порядку их учреждения. Есть четыре больших категории жертвоприношений: 1) всесожжение; 2) хлебное приношение; 3) жертва мирная и 4) жертва за грех. Я называю их в порядке их учреждения, ибо при их осуществлении, когда они приносятся вместе, жертвы за грех упоминаются всегда первыми, потому что речь идет о возвращении к Богу {Что касается Его принятия, то христианин совсем не осознает грехи, но израильтянин не был научен этому, - вот почему, как мы видим, его способ приближения к Богу при помощи жертв служит тому, чтобы символически представить нам то, как грешник приближается к Богу вначале. Важность жертвы Христовой уже неоднократно описывалось. Человек должен приходить как грешник, готовый признать и признающий свой грех. Он и в самом деле не может прийти иным образом, но когда он предстал в мире пред лицом Божиим, как бы немощен он ни был, он смотрит на это со стороны Бога и с каждым днем все больше познает вечность и значение этого великого факта, который особняком стоит в истории. Здесь доведены до своего разрешения все вопросы добра и зла во всей их глубине: абсолютная вражда человеческого сердца Богу, явившемуся в благодати, полная власть сатаны над челвеком, Человек (Христос), совершенный в послушании и любви к Своему Отцу на самом необходимом месте, когда Он был сделан жертвою за грех; Бог, совершенный в справедливости против греха (это подобало Ему) и совершенный в любви к грешнику. И поскольку это осуществилось, то по праву было заложено совершенное основание в том, что уже исполнилось и неизменно, в том, где проявилась любовь Божия и замыслы Божии, в том, что духовно не может измениться}, и, приближаясь к Богу через жертву, необходимо, чтобы человек приближался в соответствии с действенностью того, что отменяет его грехи, того, что претерпел их другой. Но когда Сам Господь Иисус представлен как великая жертва, то, что Он сделался жертвою за грех, есть следствие совершенного приношения Им Самого Себя Богу, когда Он пришел, чтобы исполнить волю Божию; Он отдал Себя Сам, и Он, не познавший греха, сделался за нас жертвою за грех и претерпел смерть.

Далее, наши грехи устранены и, таким образом, источник общения состоит в личном совершенстве Христа и в том, что Он Сам, незапятнанный, приносит Себя в жертву Богу, прославляя Бога через смерть, когда грех и смерть из-за греха были там перед Ним, и в том, что Он полностью отдает Себя для прославления Бога относительно этого состояния {Следует заметить, что мы не обнаруживаем явных жертв за грех до закона. Одежды, которые Бог сделал Адаму, позволяют предположить их существование и Бытие 4,7 можно рассматривать в том же самом смысле; но эти жертвы не приносятся открыто. Всесожжения же, напротив, совершались часто. Эти последние предполагают грех и смерть, а доступ к Богу и примирение с Ним - только через жертву и смерть. Жертва при этом рассматривается как олицетворение добровольного и совершенного приношения Христа с целью полного прославления Бога во всем, что Он есть: праведность, любовь, величие, истина, провидение, так что Он может действовать свободно в Своей благодати. Во всесожжении грех предполагается, но мы не обнаруживаем при этом совершенства добровольного приношения Самого Христа Богу там, где есть грех; это скорее прославленный Бог, чем совершенные грехи отдельных людей. На этом основано богослужение сообразно благоуханию жертвы. Будучи человеком, удаленным от Бога, я могу приблизиться к Нему только на этой основе, которая останется приемлемой навеки, и, кроме того, посредством этого новые небеса и новая земля основаны и учреждены как жилище праведности. Отменить мои грехи - другое дело. Во всесожжении всякое отношение человека, даже связь всего с Богом подлежит осуждению; в жертве за грех на первом плане мои личные грехи. Всякая угодная жертва принадлежит, следовательно, к первой категории: жертвы за грех имеют отношение к общению народа, когда оно было уже установлено с Богом и когда каждый поступок был связан с го присутствием}. Затем мы предстаем соразмерно значению этой жертвы пред Богом, хотя абсолютно необходимо, чтобы наши грехи действительно были понесены, чтобы мы вошли в это общение. Таким образом, поскольку они выражают Христа и наш доступ к Христу, когда наши грехи устранены, всесожжение, хлебное приношение и жертвы мирные (которые есть образ нашего общения с Богом) упоминаются первыми; жертвы за грех следуют за ними и рассматриваются отдельно, ибо они необходимы, и поистине являются первой необходимостью для нас. Они, однако, являются выражением не личного совершенства Христа, но того факта, что Он понес грех, хотя для этого было необходимо совершенство.

Из того, что я сказал, очевидно, что мы должны рассматривать Христа как основу в тех жертвах, которые должны теперь занять наше внимание, все разнообразие их значения и действия, которые связаны с Его единственной и совершенной жертвой. Здесь, действительно, представлен христианин, но в подчиненном виде, ибо он должен представлять свое тело как живую жертву и через плоды любви приносить благоуханные жертвы, приемлемые для нашего Бога посредством Иисуса Христа. И во всех этих жертвах мы предполагаем рассмотреть Христа.

Я уже сказал, что есть четыре большие категории жертв: всесожжения, хлебные приношения, жертвы мирные и жертвы за грех. Мы находим такую их классификацию в Послании Евреям, глава 10. Но есть основное различие, которое делит их на два отличных класса: с одной стороны жертвы за грех, с другой - три других жертвы. Жертвы за грех, как таковые, не характеризовались как приношения, производимые при помощи огня с благоуханием, приятным Богу, хотя в большинстве этих жертвоприношений тук сжигался на жертвеннике. В этом отношении благоухание тоже было, как сказано однажды в главе 4,31, так как там было совершенство Христа, хотя Он при этом понес наши грехи, но все другие жертвы характеризовались как благоуханные приношения, производимые огнем. Именно грех был на первом плане в жертвах за грех; они были отягощены грехом. Человек, который прикасался к этим жертвам, имевших этот характер, осквернялся от них; они делались грехом.

В еврейском оригинале употреблено одно и то же слово для "греха" и для "жертвы за грех". Эти жертвы сжигались, но не на жертвеннике; тук, за исключением одного случая (глава 4), о котором мы поговорим позже, также сжигался. Другие приношения свершались при помощи огня с благоуханием, приятным Господу: они представляют собой совершенное и добровольное приношение Самого Христа Богу, но не возложение греха на Него, как на Заступника, Святым, Судией.

Эти два момента жертвы Христовой отличны друг от друга и чрезвычайно ценны. Того, Который не познал греха, Бог сделал за нас жертвою за грех; но так же верно, что при помощи вечного Духа Он, незапятнанный, принес Себя в жертву Богу. Рассмотрим сначала этот последний момент, который в Левите представлен нам (и это совершенно естественно) в первую очередь.

Первым видом жертвы, самой полной и самой характерной из категории жертв с благоуханием, приносимых с помощью огня, было всесожжение. Тот, кто приносил эту жертву, чтобы обрести благоволение перед Богом, должен был приводить ее к дверям скинии собрания и закалывать ее перед Господом.

Поговорим сначала о месте, где проходили обряды скинии собрания в целом. Она состояла из трех частей, первая из которых была святая святых, самая внутренняя часть пространства замкнутого брусьями и покрытого покровом, отделенного от остального завесой, за которой находился ковчег завета и херувимы, осеняющие очистилище, и ничего другого. Это был престол Божий - образ также и Христа, в Котором открывается Бог и Который есть истинный ковчег завета с крышкой сверху.

Как говорит нам апостол, завеса обозначала, что путь в святая святых не был открыт, пока существовало прежнее устроение {Этот замечательный пример указывает на то, что порядок, установленный в пустыне, был не образом, но лишь тенью грядущего блага, ибо завеса еще не разодрана, вход воспрещен; разодранная же завеса дает нам через крест полное дерзновение войти. Так что в отношении Бога здесь противопоставление}. Непосредственно за завесой находился золотой жертвенник для благовоний, его действие распространялось за завесу. С его помощью в особых случаях производилось курение, которое клали в кадильницу и которое возносили внутри. В этой самой внешней комнате скинии, называемой "святое", чтобы отличать ее от "святая святых", были, с одной стороны, хлебы предложения, с другой, золотой светильник: первые - символы воплощенного Христа, истинного хлеба жизни, в союзе с двенадцатью коленами и их главой, второй - символ совершенства {Число семь - число совершенства, также и число двенадцать, как можно видеть это во многих отрывках Писания: первое - абсолютное выражение полного совершенства во зле или в благе; второе - выражение совершенства в управлении людьми} Духа, дающего свет, в связи также (я не сомневаюсь в этом) с Израилем последних дней. Церковь признает Христа таким образом, и Дух Святой пребывает в ней, но то, что характеризует ее, как таковую, это познание небесного и прославленного Христа и присутствие в ней через божественные каналы Духа Святого как связи единства. Все это, с одной стороны, представляет нам Христа в Его земных отношениях и Духа Святого в различных проявлениях Его силы, когда установлен земной порядок Божий (см. Захария 4). Все священники, а не только первосвященник, - но лишь священники, - постоянно входили в святилище. Мы знаем, кто они, которые одни могут входить теперь таким образом к Богу, а именно: те, которые были поставлены священниками и царями, подлинными святыми Божиими, но мы можем добавить, что завеса, которая тогда скрывала святая святых и закрывала вход, теперь разодрана сверху донизу, чтобы никогда не быть снова повешенной между нами и Богом: мы получили полную свободу входить в "святая святых". Завеса была разодрана в плоти Христа. Христос не только небесный хлеб, то есть воплощенный, но также преданный смерти, характеризуемый плотью и кровью. Соединившись с Ним, мы входим и восседаем в Духе там, где Он. Наши общие права и привилегии в святилище, символе сотворенных небес, как святая святых, символизируют "небеса небес", как они иногда называются. В некотором смысле, что касается духовного доступа и духовных связей, нет разрыва между этими двумя местами, когда завеса разодрана, хотя в свете, к которому ни один человек не может приблизиться, Бог пребывает в недоступности. Теперь мы как священники на небесах, но только в Духе.

Приходя таким образом к Богу, сначала входили в притвор или внешний двор, двор скинии собрания {Двери скинии - это не просто завеса святилища, но также притвор, двор, куда входили извне. Жертвенник всесожжения находился перед дверьми скинии}, и первое, что там видели, был жертвенник для всесожжения, затем между ними и скинией - умывальник, где священники умывались {По-видимому, умывание священников для их посвящения совершалось не из умывальника, но, как бы там ни было, вода всегда символизирует слово}, когда входили в скинию или были заняты перед жертвенником, неся свою службу. Очевидно, что мы приближаемся только через жертву Христа, и необходимо, чтобы мы умывались водой, то есть Словом, прежде чем мы сможем служить в святилище. Мы так же, как священники, нуждаемся в том, чтобы наши ноги были по меньшей мере омыты для небесного служения, омыты Ходатаем, Которого мы имеем там наверху (см.Иоан. 13).

Христос тоже приблизился таким образом, но это было совершенным приношением Самого Себя, а не приношением другого. Нет ничего более трогательного или более достойного нашего пристального внимания, чем то, как Сам Иисус приходит добровольно для того, чтобы Бог целиком и полностью прославился через Него. В страданиях Он не открыл уст; Его молчание было следствием глубокой и совершенной решимости добровольно отдаться в послушании ради этой славы Божией, следствием служения (да благословенно имя Его!), полностью осуществившегося, так что Бог почивает в Своей любви к нам.

Эта преданность славе Отца могла проявиться и действительно проявилась двояким образом: во-первых, в служении, то есть в абсолютном посвящении Богу всех способностей человека, живущего здесь на земле, - преданность, испытанная огнем, вплоть до смерти; во-вторых, в пожертвовании Своей жизнью: Христос отдается Сам, предавая Свою жизнь смерти во славу Божию из-за греха. Всесожжение представляет нам эту вторую сторону; хлебное приношение первую сторону; в то же самое время обе эти стороны, в принципе, тождественны, выражая полное посвящение человеческого существования Богу: во-первых, преданность живого и действующего человека; во-вторых, преданность жизни вплоть до смерти.

Следовательно, при всесожжении тот, кто приносил жертву, приносил ее целиком Богу у дверей скинии собрания. Таким образом, Христос Сам пришел для исполнения замыслов и славы Божией туда, где был грех. В прообразе жертва и тот, кто приносил ее, были по необходимости отличны друг от друга, но Христос был тем и другим, и руки того, кто приносил, возлагались на голову жертвы в знак этой тождественности.

Приведем некоторые из отрывков, представляющие нам Христа в этом свете. В первую очередь, вообще говоря, Он является, чтобы прославить Бога и в Своей жизни и в Своей смерти, но как о занявшем место этих жертв Дух говорит о Нем таким образом (Евр.10), цитируя псалом 39: "Тогда Я сказал: вот, иду, как в начале книги написано о Мне, исполнить волю Твою, Боже". "Я желаю исполнить волю Твою, Боже мой, и закон Твой у меня в сердце". Следовательно, Христос, отдаваясь целиком воле Божией, заменяет Собой эти жертвы: Он воплощение теней грядущих благ. Но о Его жизни, как таковой, Господь говорит так (Иоан. 10,18): "Никто не отнимает ее у Меня, но Я Сам отдаю ее. Имею власть отдать ее и власть имею опять принять ее. Сию заповедь получил Я от Отца Моего". Это было послушание, но послушание в самопожертвовании, и потому, говоря о Своей смерти, Он говорит: "Идет князь мира сего, и во Мне не имеет ничего. Но чтобы мир знал, что Я люблю Отца, и как заповедал Мне Отец, так и творю" (Иоан. 14,30-31). Мы также читаем у Луки 9,51: "Когда же приближались дни взятия Его от мира, Он восхотел идти в Иерусалим". - "Духом Святым принес Себя непорочного Богу" (Евр. 9,14).

Как совершенен и полон благодати этот путь Господа! Он был верен и предан, приближаясь, когда Бог должен был быть прославлен, и покоряясь последствиям Своей преданности (последствиям, которые были навязаны Ему обстоятельствами, в которые мы поставлены), в то время как человек был поспешен, удаляясь от Бога, в поисках своих собственных удовольствий. Христос уничижается Сам вплоть до смерти, чтобы величие и любовь Бога, Его правда и Его справедливость достигли своего совершенства посредством проявления Его преданной любви. Таким образом, в Его лице и через Его подвиг человек был примирен с Богом, приведен к истинным и праведным отношениям с Богом, Который был полностью прославлен во Христе, что касается греха (и это чудесно), и даже там, где Он сделался "грехом". Там, в этом качестве греха, как Бог был оскорблен, так Он должен был быть прославлен, и именно там все, что есть Бог, проявилось совершенным образом, как нигде в другом месте, - в любви, в свете, в праведности, в истине, в величии, в деле бесконечной ценности.

Жертва должна была быть беспорочной. Применение этого к Христу слишком очевидно, чтобы нуждаться в комментарии: Он, Агнец, был "непорочный и чистый". Тот, кто приносил жертву {То есть, это еще не было обязанностью священника. В стихе 5 можно перевести: "заколют". Заколоть жертву значило дополнить приношение, не возливая ее кровь, как делают священники}, должен был закалывать тельца перед Господом. Это дополняло сходство со Христом, ибо, хотя очевидно, что Христос не мог заколоть Себя Сам, Он отдал Свою жизнь: никто не лишил Его ее. Он сделал это перед Господом. В постановлении о жертвоприношении это было участием того, кто приносил жертву, обязанностью индивидуума и, таким образом, Христа, как человека. Человек видел в смерти Христа суд над человеком: власть Каиафы или власть мира, но, как "принесенный", Христос принес Самого Себя пред лицо Господа.

Затем говорится о том, что является частью Господа и частью священника. Необходимо было, чтобы приношение было предано огню жертвенника Божиего. Жертву рассекали на части, мыли, затем она подвергалась соответственно очищению святилища и испытанию судом Божиим. Огонь, как символ, всегда означает испытание судом Божиим. Что касается умывания водой, то оно в символическом плане делало жертву тем, чем был Христос по Своей сущности, то есть чистым, но мытье имеет то значение, что освящение жертвы и наше освящение происходят по одному и тому же принципу и по тем же меркам. Мы освящаемся за послушание, Христос пришел, чтобы исполнить волю Своего Отца, и, таким образом, совершенный с самого начала, Он познал послушание через то, что выстрадал, совершенно покорный всегда, но его послушание подвергалось все более и более сильному испытанию, так что оно непрерывно становилось все более глубоким и полным. Он научился послушанию, Он научился тому, что значит повиноваться {С этим связаны гораздо более глубокие наставления, но их раскрытие относится к Новому Завету. Смотрите Рим. 12 и 6 и 1 Пет.}. Он был Божеством, и послушание было для Него чем-то новым, и Он научился ему во всей его полноте; для нас оно тоже ново, потому что по природе мы мятежны по отношению к Богу.

Кроме того, это умывание водой имеет место для нас словом, и Христос, говоря о Себе Самом, утверждает, что человек будет жить всяким словом, которое выходит из уст Бога. Но есть - это очевидно и неизбежно - та разница, что в то время как Христос имел жизнь в Самом Себе и Сам был жизнью (Иоан. 1,5), мы получаем жизнь от Него, и, кроме того, в то время как Он всегда был послушен записанному слову и слова, которые выходили из Его уст, были выражением Его жизни, они являются руководством для нашей жизни.

Продолжим еще немного наше рассмотрение значения этой очистительной воды. Она также выражает власть Духа, осуществляемую словом и волей Божией {Таким образом, вода используется как символ, обозначая Слово в настоящей власти Святого Духа}; так обстоит дело даже в том, что касается начала жизни в нас: "Восхотев, родил Он нас словом истины, чтобы нам быть некоторым начатком Его созданий" (Иак. 1,18) и: "По сей-то воле освящены мы" (Евр. 10,10). Но эта воля находит нас мертвыми в наших прегрешениях и в наших грехах. Следовательно, необходимо, чтобы она оживляла нас посредством смерти и воскресения Христа. Поэтому по смерти Христа из пронзенного бока Спасителя вышли вода и кровь, то есть сила очистительная и сила искупительная. Смерть, следовательно, есть одновременно единственное очищение и единственное искупление от греха. "Умерший освободился от греха" {Буквально "оправдан". Нельзя обвинить в грехе умершего человека. Заметьте также, что речь в этом отрывке идет не "о грехах", а "о грехе"}. Потому вода становится символом смерти, ибо очищает только эта последняя. Эта истина о настоящем, действительном освящении, была неизбежно скрыта под законом, кроме как в символах, ибо закон применялся к живому человеку и требовал его послушания. Смерть Христа раскрыла ее. В нас, то есть в нашей плоти благо не живет. Поэтому, когда речь идет о символическом значении воды при крещении, сказано, что все мы, крестившиеся во Христа Иисуса, крестились в смерть Его (Рим. 6). Однако очевидно, что мы не можем остановиться на этом, остаться в самой смерти. В нас она провозгласила бы наше осуждение и была бы его свидетельством, но, обладая жизнью во Христе, смерть в Нем для нас есть смерть нашей греховной и виновной жизни. Сообщение жизни Христовой дает нам возможность рассматривать ветхого человека как нас самих, умерших в наших прегрешениях и наших грехах. "А если Христос в вас, то тело мертво для греха, но Дух жив для праведности". Таким образом, мы узнаем истину о том, что касается нашего естественного состояния; это не то, что вера считает ветхим человеком, если Христос в нас: "И вас, которые были мертвы во грехах и в необрезании плоти вашей, оживил вместе с Ним" (Кол. 2,13). "И нас мертвых по преступлениям, оживотворил со Христом" (Ефес. 2,5) и, говоря о крещении в смерть, Писание добавляет: "Дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни" (Рим. 6,4). Только во власти новой жизни мы можем считать себя мертвыми для греха, и только, зная об искуплении мы действительно можем говорить таким образом. Когда мы постигнем власть смерти Христовой и Его воскресения и будем знать, что мы в Нем через Духа Святого, мы можем сказать: "Я распят вместе со Христом... я не во плоти". Мы, следовательно, видим, что это очищение, которое в иудаизме было простым духовным действием, для нас является сообщением нам жизни Христа, того, чем мы освящаемся, во власти Его смерти и Его воскресения и согласно осужденному греху, как закону, который действует в наших членах. Первый Адам, как живая душа, развратился сам; второй Адам, Дух животворящий сообщил нам новую жизнь.

Итак, если это сообщение жизни Христовой есть основа нашего очищения в силу искупления, то очевидно, что во Христе эта жизнь в основе своей была чистой, в то время как в нас плоть выступает против Духа. Даже по плоти Христос родился от Бога. Он должен был пройти не только через крещение водой для осуществления всяческой справедливости, как живой человек (хотя Он был совершенно чистым), но также через испытание всем, что было в Нем, через крещение огнем. "Крещением должен Я креститься; и как Я томлюсь, пока сие совершится" (Лук. 12,50).

Здесь, следовательно, Христос, принесенный целиком Богу для полного явления славы Божией, проходит через полное испытание суда. Огонь испробовал, что Он есть. Он осолен огнем. Совершенная святость Бога во власти суда Божиего основательно испытывает все, что есть в Нем. Кровавый пот, страстная мольба в Гефсимании, Его глубокая скорбь на кресте с трогательным сознанием Своей праведности: "Для чего Ты Меня оставил?", - вопль, оставшийся без ответа, что касается облегчения испытания, - все это говорит о полном испытании Сына Божиего. Бездна отвечала бездне, - все волны и все потоки Господа прошли над Ним. Но так как Он принес Себя Сам в Своем совершенстве для полного испытания, этот пожирающий огонь и этот суд над Его самыми потаенными помыслами не произвел и не мог произвести ничего, кроме благоухания, приятного Богу. Примечательно, что древнееврейское слово, переведенное "сжигать", в случае всесожжения отличается от слова, которое употребляется, когда речь идет о жертве за грех, но совпадает с тем, которое означает сжигать благовоние.

Следовательно, во всесожжении мы видим совершенное и добровольное принесение Христа Себя в жертву, затем испытание самых потаенных глубин Его существа огнем суда Божиего. Всесожжение Его жизни было благоуханной жертвой, бесконечно приятной Богу. Не было ни одного помысла, ни малейшего побуждения воли, которое не прошло бы через испытание, истребившее Его жизнь и без видимого ответа со стороны Бога для Его поддержки; у Него все было принесено Богу, все было благоуханием. И еще: большая часть из того, что мы только что сказали, могла бы быть применена также к хлебному приношению, но всесожжение совершилось для искупления, - выражение, которое не употребляется в главе 2. Личное совершенство, присущее Христу, было здесь подвергнуто испытанию, и способ его воплощения - чем Он был, как человек, здесь на земле, - в данном случае проявился открыто; но смерть была первым элементом всесожжения и смерть совершилась из-за греха. Христос должен был прославить Бога там, где находился человек (иначе для Него не могло и быть), там, где была власть сатаны в смерти, там, где был неминуемый суд Божий. Слава Божия не могла быть явлена иначе: любовь, справедливость, величие явились там, где были грех и смерть. Христос, Который не совершил греха, сделался жертвою за грех за нас в совершенном послушании и в любви к Своему Отцу уничижившись до смерти, и так Бог прославился, и сила сатаны в смерти была уничтожена. Бог полностью прославился в человеке согласно всему тому, что Он есть в послушании и в любви, там, куда вошел грех. Христос сделался жертвой за грех, - Он, Который не познал греха, и Бог прославился в Нем, на Его кресте, как никогда не смогло бы сделать этого ни одно создание, каким бы безвинным оно ни было: все было там благоуханием, отвечающим всему тому, чем был Бог в справедливости и в любви.

Когда Ной принес свою жертву всесожжения, "обонял Господь приятное благоухание, и сказал Господь в сердце Своем: не буду больше проклинать землю за человека, потому что помышление сердца человеческого - зло от юности его" (Быт. 8,21). Господь раскаялся, что создал человека, и Его сердце опечалилось от этого, но теперь после благоухания жертвы, Он говорит: "Не буду больше проклинать". Такова совершенная и бесконечная ценность добровольного приношения Христа Богу. Не в жертве всесожжения, которую мы здесь рассматриваем, совершилось возложение на Него грехов (это было жертвоприношением за грех), но в том, что с совершенством, чистотою и самоотверженностью жертвы Он был сделан жертвою за грех и восшел приятным благоуханием к Богу. Соответственно ее ценности и в благоухании этой жертвы мы предстаем пред Богом и обретаем Его благоволение: Он принимает нас в соответствии с наслаждением, которое Он обнаруживает в благоухании этой жертвы. Благословенная мысль! Если в этой жертве Бог совершенно прославился во всем, что есть Христос, Он прославился также принимая нас. Если Он находит наслаждение во всем, что есть Христос, в этом деянии, в Его самом совершенном деянии, Он находит наслаждение также в нас. Если жертва Его Сына всегда пребывает пред Богом, оставаясь вечной памятью наслаждений Отца, мы тоже предстаем перед Ним в действительности этой же самой жертвы. Искупительное деяние не только отменило грехи, но мы обрели также совершенное принятие Того, Кто исполнил это, благоухание Его безгрешной жертвы - это наше благоухание пред Богом. Мы разделили принятие приношения Христа. Мы одно целое с Ним.

Следует заметить, что хотя смерть была чем-то отличным от акта возложения наших грехов на Христа, смерть между тем подразумевала грех, и жертва Христа, как всесожжение, характеризовалась смертью - следствие того, что грех подлежал рассмотрению перед Богом. Это делало испытание и страдание еще более ужасными. Послушание Христа было подвергнуто испытанию перед Богом, в самом средоточии греха, и Христос был послушным до смерти: не в смысле несения грехов и избавления от них, хотя это имело место в том же самом деянии, но в совершенстве Его приношения Самого Себя Богу и Его послушания, подвергнутого испытанию Богом, - подвергнутого испытанию в том, что Он стал рассматриваться как "сделавшийся грехом", и только в этом смысле Он был благоуханием. Поэтому это деяние искупительно; оно очистило грехи и сделало это в более глубоком смысле, чем простое понесение грехов, то есть как испытание послушания и прославление через это Бога. Если мы обрели мир в прощении, мы не можем слишком долго изучать Жертву всесожжения. Это единственное деяние в истории вечности, в котором заложено основание всего, в чем Бог духовно прославил Себя, что явило Его таким, каков Он есть, и всего того, в чем наше счастье (и его сфера), ибо, благословение Богу, это навеки связано между собой, и связано таким образом, что Христос мог сказать, что потому Отец Мой любит Меня, даже в полном самопожертвовании, когда Он был сделан жертвой за грех пред Богом (какая чудесная мысль!) за нас. Это подобало Ему. Где была познана праведность Божия против греха? в чем Его святость? в чем Его бесконечная любовь? в чем Его духовное величие? что подобало Ему? в чем Его истина? в чем грех человека? в чем Его совершенство? И, наконец, в чем сила сатаны, но и его ничтожность? Все это на кресте и, по существу, во всесожжении. Не только в несении грехов, но в абсолютном пожертвовании Богу и в искуплении - в пролитии крови ради греха.

В этой жертве следует обратить внимание еще на одну сторону. Она была целиком для Бога и Богу: несомненно и для нас, но тем не менее целиком для Бога. Люди в той или иной форме разделяли другие жертвы (не эти первые две, за грех, но об этом позже), но только не эту: она была целиком для Бога и на жертвеннике. Таким образом, это была великая по своей сущности Жертва, связанная с нами по своему воздействию, как и кропление кровью (Евр. 9,26 и Иоан. 1,29, Агнец Божий). Сравните Еф. 5,2, поэтому, хотя на окроплении кровью и умилостивлении была печать греха, это было совершенно приятным благоуханием для Бога и было всецело для Него.

Перейдем теперь к хлебному приношению. Представляя нам человечность Христа, Его милость и Его совершенство как живого человека, это приношение показывает нам Его, как принесенного в жертву Богу и подвергнутого всестороннему испытанию. Хлеб был из пшеничной муки, пресный, с елеем и ливаном. Елей применялся двояким образом: он смешивался с мукой и им мазали хлеб. Личное приношение Христа Богу вплоть до смерти (Он принес Себя в жертву Богу) и Его принятие смерти и пролитие крови {Это было по двум причинам: Он пришел ради нас, и мы были во грехе, и основанием всего этого должно быть пролитие крови, в силу чего Бог утверждается, и Его повиновение обретает свой совершенный характер вплоть до смерти. Поэтому эту жертву не ели. Здесь был понесен грех согласно тому, что есть Бог, и полностью для Бога. Грех был перед Ним, и Он прославился в этом} должны стоять на первом месте, ибо без совершенной преданности Его воле вплоть до смерти ничто не могло быть принято Богом. Но так как с самого начала Он пришел, чтобы исполнить волю Своего Отца, вся Его жизнь и Его естество, как человека {Таким образом, всесожжение дает то, в чем нуждается греховное состояние человека согласно славе Божией: хлебное жертвоприношение - безгрешный совершенный человек в силе Духа Божия в послушании, ибо Его жизнь была послушанием в любви}, были совершенны, являясь также приятным благоуханием в испытании для Бога. Авель был принят посредством крови; Каин, который хотел приблизиться к Богу посредством природы, предложив плоды своего труда, был отвергнут. Все, что наши плотяные сердца могут предложить - это "жертвоприношение глупцов" (Еккл. 4,17) и исходит из полностью развращенного источника - из греха, из черствости сердца, которое не признает наше состояние, наш грех, наше отчуждение от Бога. Есть ли более очевидное доказательство этой сердечной черствости, чем принесение (под влиянием и вследствие греха после изгнания из Едема) жертвы, плода труда, который был следствием проклятия, порожденного грехом, как если бы абсолютно ничего не случилось. Это было полное очерствение ослепленного сердца.

С другой стороны, если первым действием Адама, благословленного в Едеме, было следование его собственной воле (и поскольку из-за этого непослушания он стал вместе с подобным ему потомством в этом мире нищеты чуждым Богу, разлученным с Ним в своем состоянии и в своей воле), то Христос пожертвовал Собой в любви, чтобы исполнить волю Своего Отца. Он отрекся от Себя. Он пришел сюда на землю, явив преданность Своему Отцу, чтобы ценой самопожертвования прославить Бога. В мире Он был послушным человеком, высшим желанием Которого было исполнять волю Своего Отца, - первое великое деяние и источник всяческого человеческого послушания и прославления этим Бога. Его желание повиноваться и Его преданность славе Его Отца распространяли благоухание на все, что Он делал: все Его поступки носили печать этого благоухания.

Невозможно читать благовествование по Иоанну {В Евангелии по Иоанну божественный элемент, раскрытый в человеке, проявляется особенным образом. Поэтому его Евангелие притягивает сердце и задевает неверие} (но также и любое другое из благовествований), в котором то, чем был Иисус, его Личность сияет таким особенным светом, и не обнаруживать в нем вновь и вновь драгоценное благоухание послушания, любви и самоотречения. Не историю, а Его Самого невозможно не видеть в нем, как и порочность человека, который насильственным путем проложил себе дорогу через завесу и святое убежище, в которое, так сказать, любовь поместила Его, таким образом восставив Его на вид, облекая Его в уничижение. Тот, Кто был наделен смирением, в кротости шел по миру, который отвергал Его. Насилие человека, таким образом, лишь доказывало все значение и цену добровольного уничижения Того, Кто никогда не колебался, даже тогда, когда Он был принужден признать Свое божественное происхождение. "Я есмь" было сказано тогда, но в человеческом уничижении и одиночестве самого совершенного добровольного послушания. В Его самоуничижении не было никакого тайного желания занять Свое место; прославить Своего Отца смирением - вот, что было единственным желанием Его сердца. Это совершенство открывается во всем. Это было действительно "Я есмь", но в совершенстве человеческого послушания. "Написано", - отвечает Он дьяволу, - "не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих". "Написано" - таков был Его постоянный ответ. "Оставь теперь, - сказал Он Иоанну Крестителю, - ибо так надлежит нам исполнить всякую правду". "Отдай им, - сказал Он Петру, хотя дети свободны, - за Меня и за себя". Мы видим здесь то, что касается истории, но в Евангелии по Иоанну, в котором, как мы сказали, Его личность освещена больше, Он выражается более непосредственно: "Он дал мне заповедь, - и, - Я знаю, что заповедь Его есть жизнь вечная... И как заповедовал Мне Отец, так и творю... Сын ничего не может творить Сам от Себя, если не увидит Отца творящего... Я соблюдал, - говорил Он,- заповеди Отца Моего и пребываю в Его любви... Кто ходит днем, тот не спотыкается".

Многие из этих слов были произнесены нашим Господом в тех случаях, когда внимательный глаз видит, как сквозь Его смирение пробивается божественная природа: Бог Сын, тем более прекрасный и славный, что Он открыт, как солнце, на которое человеческий глаз не может смотреть, показывает мощь своих лучей, заставляя их пробивать облака, которые закрывают и приглушают их блеск. Хотя Бог уничижается, Он всегда остается Богом; Он всегда делает это: "Он не мог утаиться". Это абсолютное послушание придавало совершенное очарование и блеск всему, что Он делал. Он всегда представал как посланец. Он искал славы Отца, Который послал Его. Он спасал всякого, кто приходил к Нему, потому что Он пришел, чтобы исполнить не Свою волю, но волю Того, Кто послал Его, и так как они не могли прийти к Нему, если Отец не направлял их, то их приход был поводом для Него спасти их, ибо Он пришел, чтобы скрыто исполнить волю Отца. Какой дух послушания видим мы здесь! Кого спасает Он? Тех, кого Отец дает Ему, какими бы они ни были. Он служитель Отца. Здесь не говорится об обещании славы, о предписании садиться справа или слева от Него. "Не от Меня зависит, - сказал Он, - но кому уготовано Отцем Моим". Он вознаградит их согласно воле Отца. Он здесь лишь для того, чтобы исполнить то, что угодно Отцу. Но кто мог сделать это, если не Тот, Который смог и Который в то же самое время пожелал в этом послушании совершить все, что бы Отец ни велел? Бесконечность дела и способность исполнить его отождествляются с совершенством послушания, в котором не было своей воли, кроме воли другого. В то же самое время Он был человеком, простым, смиренным, скромным, но и Сыном Божиим, в ком было благоволение Отца.

Рассмотрим теперь, как Его человечность в благодати соответствовала тому делу, которое Он пришел исполнить. Хлебное приношение Богу, частичка плода земли, приготавливалось из самой мелкой муки. Все, что было чисто, свято и приятно в человеческой природе, проявлялось в Иисусе во всех Его страданиях, во всей Его высшей степени совершенства, но в совершенстве даже посреди Его страданий. В Нем не было никакой неровности, никакого преобладающего качества, которое придавало бы Ему какой-то особенный характер. Отвергнутый и презираемый людьми, Он воплощал совершенство человеческой природы. Восприимчивость, твердость, решительность (качества, которые были связаны также с принципом послушания), благородство и спокойная крепость, которые принадлежали человеческой натуре, находили в Нем свое совершенное воплощение. У апостола Павла мы видим рвение и энергию; у Петра страстную любовь; у Иоанна нежность чувства и отвлеченность мысли, соединенные с почти беспредельным желанием утвердить права Того, Кого он любит. Но качество, которое мы наблюдаем у Петра, господствует над другими и выделяет его; Павел, каким бы ценным служителем он ни был, "не желает", хотя и пожелал было (2 Кор. 7,8); его дух не знает покоя, когда он не находит своего брата Тита; он отправляется в Македонию, хотя дверь была открыта в Троаду; он не признает первосвященника; он вынужден прославлять себя сам. У Петра, в котором Бог открыл Свои замыслы в отношении обрезания, мы видим человеческий страх, обнаружившийся несмотря на его преданность и рвение. Иоанн, который в своем усердии хотел отстоять права Иисуса, не знал, каким духом Он был движим и хотел запретить проявление славы Божией, потому что тот человек не ходил с ними (Лук. 9). Такими были Павел, Петр и Иоанн.

В Иисусе же, даже как человеке, нет ни одной из этих неровностей; в Его характере нет ничего выступающего, потому что в Его человечности все находилось в совершенном подчинении Богу, все занимало свое место, исполняло свою функцию и затем отступало на задний план. Когда подобала кротость, Иисус был кротким; когда было необходимо негодование, то кто мог противостоять бичеванию Его порицания? Нежный к величайшему грешнику во время благодати, нечувствительный к бессердечному превосходству равнодушного фарисея, который любопытствовал о том, кем Он был; когда пришло время суда, то слезы тех, кто плакал о Нем, заставили Его произнести лишь слова: "Плачьте о себе и о детях ваших", - слова, полные глубокого сострадания, но также глубокой покорности справедливому суду Божиему! Сухое дерево было приготовлено для огня. На кресте, нежный к Своей матери, когда Его служение завершилось, Он доверяет ее человеческим заботам того, кто, так сказать, был Его другом и опирался на Его грудь, но когда Он был поглощен служению Богу, Он не прислушивался ни к его словам, ни к его требованиям. Он был совершенен, когда хотел показать, что прежде Своего общественного служения, Он всегда был Сыном Отца и, будучи таковым, Он был покорен в человеческом совершенстве матери, которая выносила Его, и Иосифу, Своему отцу с точки зрения закона. Его спокойствие выводило из себя Его противников, и в духовной силе, которая иногда приводила их в ужас, он выказывал кротость, которая привлекала все сердца, которые не ожесточило сознательное сопротивление. И какое это было острое лезвие, когда речь шла о том, чтобы отделить добро от зла!

Правда, что сила Духа действовала позже в том же направлении, призывая и объединяя людей для открытого исповедания; но личность и характер Иисуса осуществляли это в духовном плане. Существовало великое дело (я не говорю здесь об искуплении), исполненное Тем, Кто (что касается внешнего результата) трудился напрасно. Повсюду, где были уши, чтобы слышать, глас Божий говорил сердцу и сознанию Его овец посредством того, что Иисус был человеком. Он вошел через дверь; привратник открыл Ему, и овцы услышали Его голос. Совершенная человечность Иисуса, выраженная во всех Его путях, пронизывающая все по воле Божией, судила все, что в человеке и в каждом сердце. Но эта тема увлекает нас в сторону от того, что занимает нас непосредственно.

Одним словом, человечность Христа была совершенна, вся целиком подчинена Богу, отвечая Его воле и, таким образом, неизбежно воплощая в себе полную гармонию. Рука, которая касалась струн, находила их в полной гармонии: все отвечало сердцу Того, помыслы Которого о благодати, святости, милости, а также о суде над злом, о полноте благословения, тихими звуками звучали в ушах уставших душ, находя в Христе их единственное и совершенное выражение. Каждое качество, каждый элемент Его человечности отвечали на толчок, который давала Ему воля Божия, затем вновь обретали спокойствие, в котором собственное "Я" не имело места. Таким был Христос по Своей человеческой природе. Хотя Он был тверд, когда это требовалось, однако в основном Его отличала кротость. Его голос не возвышался на улицах, потому что Он пребывал пред лицом Бога, Своего Бога, и все это посреди зла. Но радость сможет зазвучать громко, когда все будет повторять: "Восхвалите имя Его, восхвалите славу Его".

Однако чистота человеческой природы нашего Господа происходила из более глубоких и более важных источников, которые представлены в этом образе в отрицательном и положительном смысле. Если каждая из Его способностей повиновалась божественному толчку, очевидно, что воля Христа должна была быть справедливой и благой; дух и принцип послушания должны были быть ее движущей силой, ибо следствие независимой воли - грех. Христос, как божественная личность, имел право на независимую волю: "Сын оживляет, кого хочет",- но Он пришел, чтобы исполнить волю Своего Отца. Его волей было послушание, следовательно, она была безгрешна и совершенна. Закваска в Писании - символ развращенности: "Закваска порока и лукавства". Поэтому в хлеб, который приносили в благоухании в жертву Богу, закваска не входила: то, что содержало закваску, не могло быть принесено в жертву Богу в благоухании. Эта истина подчеркивается путем контраста: были хлебы, замешанные с закваской, и было запрещено приносить их в жертву в благоухании, приятно Господу. Так обстояло дело в двух случаях, в одном из которых, самом важном и самом значительном, достаточном для того, чтобы определить принцип, сообщается в рассматриваемой нами главе.

Когда приносили приношение хлебное из первых плодов, к нему добавляли два хлеба, замешанных на закваске, но эти хлебы не были жертвой с благоуханием. Хлебы приносили во всесожжение и в жертву, в благоухание приятное Богу, но не начатки. (См. стих 12 и Лев. 23). Что же значили эти начатки? Собрание, освященное Духом Святым, ибо этот праздник с приношением первых плодов был признанным прообразом Пятидесятницы, - фактически это Пятидесятница. "Нам быть, - сказал апостол Иаков, - некоторым начатком Его созданий". Мы увидим (Лев.23), что в день воскресения Христа был принесен сноп из первых плодов с цельными нерастолченными колосьями. Ясно, что закваски не было там. Христос, действительно, воскрес, не увидев тления. Эти колосья не приносили в жертву за грех, в то время как хлебами с закваской (которые представляли собой собрание, освященное для Бога Духом Святым, но живущее еще в разрешенном человеческом естестве) приносили жертву за грех, ибо жертва Христова за нас соответствовала закваске, которая сохраняется в нашем развращенном естестве, побежденная, но еще существующая, и удалила ее действием Святого Духа. Это естество, развращенное само по себе, не могло, проходя через испытание судом Божиим, быть благоуханием, жертвой сожженной на огне; но посредством жертвы Христовой, которая соответствовала тому, что требовало присутствие зла и удовлетворяла эти требования, она могла быть приносимой Богу. Поэтому сказано, что Христос не только ответил за наши грехи, но что "как закон, ослабленный плотию, был бессилен, то Бог послал Сына Своего в подобии плоти греховной в жертву за грех и осудил грех во плоти". Бог осудил грех во плоти, но Он осудил его в искуплении, исполненном Христом, когда Он понес суд, вызванный грехом, когда Он сделался грехом за нас и умер, совершив это, так что в Нем мы считаемся умершими.

Для встревоженной, но отзывчивой и верной совести важно помнить, что Христос умер не только за наши грехи {Суд в последний день совершится согласно делам, но по своему греховному состоянию мы совершенно отчуждены от Бога и потеряны}, но и за грех, который в нас, ибо, несомненно, "грех" тревожит верную совесть намного больше, чем множество прошлых грехов.

Так как хлебы, которые представляют собой Церковь, были замешаны с закваской и не могли приноситься в благоухании, то хлеб, представлявший Христа, был без закваски, он был благоуханием, приношением, сжигаемым на огне для Иеговы. Испытание судом Божиим обнаружило в Нем совершенную волю и отсутствие всякого зла, всякого духа независимости. "Да будет воля Твоя", - вот что характеризовало человеческое естество Господа, наполненное и оживляемое полнотой божественности, но в то же самое время Человек Иисус есть приношение Богу.

Есть другой пример обратного, который я позволю себе привести мимоходом: это жертвы мирные. Христос имел Свою долю в этих жертвах, человек - тоже. Потому при этом были и хлеба, замешанные с закваской, и хлеба без закваски. Жертва мирная, выражая общение собрания в связи с жертвой Христовой, неизбежно представляла собой человека, так что закваска присутствовала там, как символ той закваски, которая всегда существует в нас. Собрание призывается к святости; жизнь Христа в нас есть святость Господу, но всегда остается истиной, что в нас, то есть в нашей плоти, нет ничего хорошего.

Это приводит нас к другому важному принципу, который представлен в данном образе. Хлеб должен был быть с елеем. "Рожденное от плоти есть плоть", и сами по себе, как просто рожденные от плоти, мы, естественно, не что другое, как развращенная и падшая плоть, будучи рождены "от хотения плоти". Хотя, как христиане, мы родились от Духа Божиего, этот факт не уничтожает старое естество. Активная сила этого естества может быть чрезвычайно ослаблена этим, а ее действия {У нас никогда нет извинений за грех действием или в мыслях, потому что благодати Христа достаточно для нас, и Бог верен и не может допустить, чтобы мы подвергались искушению свыше наших сил, так, чтобы мы могли выдержать их. Может случиться так, что в данный момент у нас недостает сил, и тогда мы проявляем небрежение} могут оказаться под контролем, но естество не изменяется. Естество Павла было склонно возгордиться и после того как он был вознесен до третьего неба, а так же, когда он нес письмо первосвященника, чтобы уничтожить имя Христа, если бы это было возможно. Я не говорю, что склонность ко злу имела у него ту же самую силу, но эта склонность сама по себе была весьма скверной, потому что она проявлялась пред лицом большего блага.

Что касается Христа, то хотение плоти не приняло никакого участия в Его рождении. Его человеческое естество проистекало лишь из воли Божией, как и присутствие естества Божиего на земле. Мария, покоряясь с простотой веры и с очаровательным послушанием, проявляет с трогательной красотой свою покорность и смирение сердца и ума перед откровением Бога: "Се, раба Господня; да будет мне по слову твоему". Христос не познал греха. Само Его человеческое естество было замышлено Духом Святым. Святое существо, рожденное от девы, должно было наречься "Сыном Божиим". Он был действительно и полностью человеком, рожденным от Марии, но Он был человеком, рожденным от Бога. Мы видим это звание Сына Божиего, примененное к трем различным состояниям Христа: Сын Божий, Создатель в Посланиях к Колоссянам, к Евреям и в других отрывках, которые указывают на это; Сын Божий, рожденный в мире (Лука. 1, Псалом 2), и, наконец, Сын Божий во власти, воскресший из мертвых (Рим.1).

Хлеб {Он представлен в нескольких видах, которые подтверждают оба принципа, о которых я здесь говорю. Во-первых, важная универсальная истина состоит в том, что хлеб делался из пшеничной муки с елеем, вливаемым в нее, и ливаном; затем хлеб, печенный в печи, смешанный с елеем, или же пирожки, помазанные елеем, само собой разумеется, пресные. Если хлеб пекся на сковороде, он был из муки, смешанной с елеем. Таким образом, во всех видах, в которых Христос может рассматриваться как человек, в Нем отсутствовал грех; Его человеческое естество формировалось во власти и характере Духа Святого, которым оно было помазано. Мы, действительно, можем рассматривать Его человеческое естество, как таковое, само по себе: елей вливается в него. Я вижу, как оно подвергается испытанию до крайней степени; оно всегда оказывается самой чистотой с благодатью и выражением Духа Святого в нем до самых сокровенных его частей. Я могу видеть его проявление перед людьми: оно во власти Духа Святого. Мы можем видеть то и другое в своем подлинном, существенном и внутреннем характере - в общественном хождении, в каждой части (как она представляется Богу) этого естества, которое совершенно и созидается силой Духа Святого; в Нем отсутствует всякое зло; сила Духа Святого проявились в Нем. Таким образом, когда хлеб разламывался на куски, каждый из них был помазан елеем, чтобы показать, что если жизнь Христа была, так сказать, разломлена на куски; каждая из ее составных частей и частностей была совершенной и характеризовалась Духом Святым} был смешан с елеем точно так же, как человеческое естество Христа получало свой характер, свое естество, свои черты от Духа Святого, известным и постоянным символом которого является елей. Но чистота не есть сила. Сообщение духовной силы, действующей через человеческое естество Христа, выражается в другой форме.

Требовалось, чтобы хлебы были помазаны елеем: так, написано, что Бог помазал Духом Святым и силою Иисуса из Назарета, Который ходил из места в место, благотворя и исцеляя тех, кого дьявол поработил своей силой (Деян. 10,38). Это не означает, что в Иисусе чего-то недоставало. Прежде всего, как Бог, Он смог бы сделать все, но Он уничижился, придя, чтобы повиноваться. Поэтому Он начинает Свое общественное служение лишь тогда, когда был призван и помазан, хотя Его встреча с фарисеями и книжниками в храме показала Его связь с Отцом с самого начала Его жизненного пути.

Здесь обнаруживается некоторая аналогия с нами. Быть рожденным Богом и быть запечатленным и помазанным Духом Святым - это две разные вещи. Пятидесятница, Корнилий, верующие Самарии, на которых апостолы возложили руки, а также несколько отрывков, которые имеют отношение к этой теме, тому доказательство. "А как вы - сыны, то Бог послал в сердца ваши Духа Сына Своего" (Гал. 4,6). "Уверовавшие в Него, запечатлены обетованным Святым Духом, Который есть залог наследия нашего для искупления удела Его" (Ефес. 1,13-14). "Сие сказал Он, - говорит Иоанн, - о Духе, Которого имели принять верующие в Него" (Иоан. 7,39). Святой Дух может породить в новом естестве святые желания и любовь Иисуса, но без осознания спасения и силы - радости Его присутствия в познании дела, исполненного Христом. Что касается Господа Иисуса, мы знаем, что это второе деяние, деяние миропомазания, исполнялось в связи с совершенством Его личности (и это было возможно, потому что Он Сам по Себе был праведным), когда после Своего крещения Иоанном, Он, Который был безгрешен, был помазан Духом Святым, сошедшим на Него в телесном виде, как голубь, чтобы затем быть уведенным Духом для нас на сражение, из которого Он вышел победителем благодаря Духу, и чтобы отправиться во власти Того же Самого Духа в Галилею. Я сказал - победитель властью Духа, ибо если бы Иисус просто дал отпор сатане Своей властью Божией, как таковой, то, очевидно, не было бы сражения и, следовательно, не было бы ни примера, ни ободрения для нас. Напротив, Господь дал отпор сатане в силу того принципа, который для нас является каждодневным долгом, а именно: разумное послушание, которое пользуется Словом Божиим и дает отпор сатане с возмущением, как только он появляется открыто, как таковой {Два первых искушения (Матф. 4) были кознями врага; в последних он открыто проявляется как сатана}. Если Христос вошел в Свою жизнь со свидетельством и радостью Сына, то эта жизнь оказалась жизнью борьбы и послушания (если Он мог связать сильного человека, Он должен был сделать это).

То же самое верно и для нас: радость, спасение, любовь, полный мир, чувство усыновления, уверенность в нашем принятии перед Отцом - таково вхождение в христианскую жизнь, но эта жизнь есть путь борьбы и послушания; без последнего мы потерпим поражение в первом. Козни сатаны против Иисуса ставили целью разъединить в Нем эти два качества. Если Ты Сын Божий, воспользуйся Твоей властью; сделай так, чтобы эти камни стали хлебом, действуй по Своей собственной воле. Ответ Иисуса означает - Я в положении послушания, зависимости; я не получил приказа. Написано: "Жить будет человек всяким словом, исходящим из уст Божиих. Я остаюсь в этом состоянии зависимости".

В этом была сила, но сила, соединенная с состоянием и исполнением послушания. Единственный поступок непослушания, который Адам мог совершить, он совершил его, но Тот, Который, что касается могущества, мог все, использовал это только для того, чтобы исполнить Свое служение еще лучше, являя более совершенное подчинение. Чудесная картина пути Господа, Его поведения посреди скорбей человека, терпящего последствия непослушания человека, - Человека, природу которого Он принял во всем, кроме греха: "Ибо надлежало, чтобы Тот, для Которого все и от Которого все, приводящего многих сынов в славу, Вождя спасения их совершил чрез страдания" (Евр. 2,10).

Таким образом, Иисус вел сражение силою Духа; Он был в послушании силою Духа; силою Духа Он изгонял бесов и терпел все наши слабости. Также силою Духа Он, беспорочный, принес Себя Богу, но это имеет отношение скорее к всесожжению. Во всем, что Он делал, как и во всем, что Он не делал, Он действовал силой Духа Божиего. Поэтому Он пример для нас; мы следуем ему, правда, по разным побудительным причинам и с разной энергией, но по существу с той силой, которой мы можем, если на то Его воля, совершить большее, чем Он; не быть более совершенными, но совершить большее, и в нравственном плане, как говорит сам апостол: "Все могу" (Фил. 4,13). Иисус на земле был абсолютно совершенен в послушании, но как раз по этой причине Он не сделал, и в нравственном смысле Он не смог сделать многого, что Он может сделать и явить теперь посредством Своих апостолов и служителей, ибо, прославленный и восседающий одесную Бога, Он должен теперь явить, даже как человек, власть, а не послушание. "Верующий в Меня дела и больше сих сотворит; потому что Я к Отцу Моему иду" (Иоан. 14,12).

Это ставит нас в положение послушания, ибо властью Духа мы служители Христа. "И служения различны - а Господь один и тот же". Апостолы, следовательно, сотворили дела большие, чем Он, но они в их личном хождении были соединены со всяческими несовершенствами. Разве Господь обнаруживал когда-либо страх человеческий? Разве Он раскаялся когда-либо хоть в одном из Своих деяний, даже когда позже не было причины для раскаяния? Нет! Как Иисус обещал это, то было еще большее осуществление власти в апостольском служении; но эта власть раскрывалась в существах, слабость которых показывала, что вся слава принадлежала другому, послушание которого исполнялось вопреки противоположной воле, которая коренилась в них. В этом состояла большая разница между ними и Господом. Иисус никогда не нуждался в жале в плоть, чтобы не возвыситься сверх меры. Драгоценный Учитель! Ты говорил о том, что знал, и Ты свидетельствовал о том, что видел, но чтобы сделать это, Ты Сам уничижился; Ты смирил Себя, приняв вид раба, чтобы через Твое уничижение возвысились мы. Высота, или скорее сознание высоты, с которой Он сошел, совершенство Его желания повиноваться там, где Он был, означало, что для Него не было никакой необходимости возвышаться. Однако Он созерцал предстоящую ему радость и презирал стыд, ибо Он уничижился до такой степени, что мог радоваться вознаграждению. Поэтому Бог возвысил Его высоко. "От благовония мастей твоих имя твое, как разлитое миро" (Песня песней 1,2). Действительно, в хлебном приношении был ливан, благоухание всех благодатей Христа.

Как часто наши добродетели принимаются человеком и, следовательно, плоть часто принимается за благодать или, смешанная с ней, она оценивается судом человеческим. В Иисусе все различные добродетели были представлены Богу. Несомненно, человек может или должен распознавать их, как приятный запах ливана, распространившийся там, где все сжигалось для Бога, но фактически все сжигалось в благоухание, приятное Богу.

Как мало верующих предъявляют свое милосердие Богу, являя Бога в своем милосердии, осуществляя его для Него и ради Него, хотя это и на благо человека, и упорствуя в нем, даже если они чем больше любили, тем меньше были любимы (2 Кор. 12,15). Но они делают это для Бога, и в этой мере их служение действительно благоухание для Него, но это трудно и требует того, чтобы мы чаще представали пред Богом. Так было с Христом, и во всем совершенстве: чем большую верность Он проявлял, тем больше Его презирали и отвергали; чем милосерднее Он был, тем меньше Его почитали, но то, как Его встречали, не производило в Нем никакого изменения, потому что Он делал все единственно для Бога. Ливан Его служения, Его сердца и Его привязанностей был для Бога, он постоянно восходил к Богу и возносился к Нему, и, конечно, ливан был обильным, а его аромат был восхитительным в жизни Иисуса. "И обонял Господь приятное благоухание"; вместо проклятия на нас истекало благословение. Ливан добавлялся к хлебному приношению, ибо он был действительным результатом, произведенным в жизни Христа Духом, и он непрерывно восходил к Богу. То же самое верно о заступничестве Христа, так как оно выражает Его полную благодати любовь. Его мольбы, святое выражение Его зависимости, были бесконечно драгоценны Богу, перед Которым они восходили как благоухающий ливан. "И дом наполнился благоуханием от мира" (Иоан. 12,3). И подобно тому, как грех замещает Бога, так Бог вытесняет эгоизм, и это совершенство. Кроме того, это сила, поскольку обстоятельства не имеют власти над нашим существом. И это совершенство в отношениях с миром. Иисус всегда оставался Собой во всех обстоятельствах; по той самой причине мы чувствуем, что все это соответствует Богу, а не нам. Мы также можем добавить, что, как сатана приводит к первому и, таким образом, порабощает себе, так и второе происходит в силе и под руководством Святого Духа.

Кроме закваски Бог запретил мед, а именно: самое сладкое по своему природному вкусу - как дружеские связи, привязанности к тем, кого мы любим по плоти, и тому подобное. Это не от того, что они скверны сами по себе. "Ты нашел мед,- говорит благоразумный человек,- съешь его столько, сколько тебе требуется, чтобы не пресытиться и не изрыгнуть его". Когда Ионафан съел немного из того, что он нашел в лесу в день своего служения и силы его веры на благо Израиля, его глаза просветлели от этого. Но мед не может входить в жертву. Тот, Который мог сказать Своей матери: "Жено! Се, сын твой" {В первом случае, в котором это происходит, сказав это, Он сразу уходит со Своими учениками, матерью (Иоан. 2,12) и братьями. Естественно, Он мог находиться среди всех влияний человека, но все же был отделенным от них, потому что Он был внутренне совершенен. Все Евангелия и прежде всего Иоан. 19,26 показывают эти естественные отношения, образованные Богом и полностью признанные}, - а ученику: "Се, матерь твоя!",- даже в ужасную минуту на кресте, когда Его служение было закончено, мог также сказать: "Что Мне и тебе, жено?"- в минуту, когда Он был занят самым простым исполнением Своего служения. Он был чужим для сыновей своей собственной матери, как Левий, человек милости Божией, в благословении Моисея, - тот Левий, что был представлен как приношение Богу от лица народа (Числ. 8,11), который сказал о своем отце и о своей матери: "Я на них не смотрю",- и братьев своих не признает, и сыновей своих не знает: ибо они, левиты, слова Твои хранят и завет Твой соблюдают.

Нам остается отметить еще одну вещь. Во всесожжении все сжигалось для Бога, так как Христос принес Себя целиком Богу, но человеческое естество Христа есть пища священников Божиих. Аарон и его сыновья должны были есть из приношения хлебного то, что не сжигалось на огне. Христос был истинным хлебом, спустившимся с неба, чтобы дать жизнь миру, чтобы мы, священники и цари, ели этот хлеб и не умирали. Этот хлеб был святым, ибо только Аарон и его сыновья должны были есть его. Действительно, кто же когда-либо питался от Христа, если не те, которые, освященные Святым Духом, живут жизнью веры и питаются плодом веры? И не является ли Христос, освященный для Бога, пищей наших душ, Который всегда освящает нас для Бога? Разве наши души не обнаруживают того, что снабжает, питает и освещает нас в Том, Кто кроток и смирен сердцем, в Том, Кто сияет, как свет Божий посреди грешных людей? Разве не могут наши души ощутить то, что значит быть принесенным в жертву Богу, прослеживая посредством любви Духа Иисусова в нас жизнь Иисуса для Бога и перед людьми здесь на земле? Иисус дает нам пример человека, живущего для Бога, и увлекает нас за Собой притяжением того, чем Он был, будучи сам той силой, которая выводит нас на путь, по которому Он шел, и мы обретаем на нем нашу отраду и нашу радость. Разве наши привязанности не уподобляются Его привязанностям и не поглощены ими, когда мы с наслаждением размышляем над тем, что Спаситель был здесь на земле? Мы восхищаемся Им, мы смиряемся и по благодати становимся подобны Ему. Он глава и источник этой жизни в нас, и явление совершенства в Нем творит и развивает в нас силу и смирение. Действительно, кто смог бы быть надменным в общении со смиренным Иисусом? Как было сказано, Он, смиренный, побудил бы нас занять последнее место, если бы Он не занял его Сам в силу Его совершенной благодати. Драгоценный Учитель, можем ли мы по меньшей мере держаться возле Тебя, укрываться в Тебе?

Это верно, но здесь следует провести различие. При мирной жертве ели плоть жертвы помимо того, что имел священник. Ели ее Израильтяне, чистые, и они ели ее вместе, как на общем пире. Это было совместное наслаждение, общение, основанное на приношении крови и тука Бога, то есть приношении Христа Богу в смерти за нас - жертва за грех уподобляется этому последнему (Лев. 4,10.26.31.35), и с этим заботливо увязывалось участие тех, кто принимал участие в этом пире. Это была общая и праведная радость, благодарение за благословения или же добровольное наслаждение благовествование Господним; это был "Шалом", приобщение к Нему, плод искупления и благодати. Хлебное жертвоприношение совершалось тем, кто посвящал себя Богу, обретая совершенство Самого Христа и вкушая от Него, как принесшего Себя в жертву Богу. Только священники ели от нее.

Как огромна эта благодать, которая вводит нас в такую близость общения с Ним, - эта благодать, которая сделала нас священниками соразмерно власти оживляющей благодати, чтобы иметь долю в том, что составляет наслаждение для Бога, нашего Отца, в том, что принесено Ему в жертву, как благоухание в жертву, сожженную на огне Господу, в богатствах стола Божиего! Все это запечатлено в завете, чтобы быть нашей вечной, неизменной долей. Поэтому сказано: "Не оставляй жертвы твоей без соли завета Бога твоего: при всяком приношении твоем приноси соль". Без нее не обходилось ни при хлебном приношении, ни при всякой другой жертве. Неизменность, долговечность, предохраняющая сила того, что божественно (что, быть может, не всегда приятно и сладко на вкус), были представлены в ней солью, этой печатью Божией на том, что действие и благоухание жертвы не мгновенны, не преходящи, а вечны. Все, что от человека, проходит, - все, что от Бога, пребывает вечно: жизнь, любовь, божественность и благодать. Эта освящающая сила, которая держит нас в отдалении от развращенности - от Бога: она происходит от неизменности Его естества и связывает нас с Богом не тем, что мы есть по своей воле, но уверенностью, которую божественная благодать нам дает. Эта сила активна, чиста и освящает нас, но она имеет свой источник в благодати и в энергии божественной жизни. Обещание Божие, которое является нашим долгом, связывает нас с Ним, но через Его собственную энергию и Его собственную верность, а не через наши. Эта энергия связана с жертвой Христа и основана на ней. Итак, Бог запечатлел и непреложно обеспечил Свой завет в этой жертве, иначе Христос не был бы прославлен. Это завет Божий. Закваска и мед - наш грех и наши естественные привязанности - не могут найти место в жертве Божией, но энергия Его благодати, которая не щадит зло, но обеспечивает добро, обнаруживается при этом, чтобы обеспечить нам непреложное наслаждение ее результатами и ее плодами. Соль не образовывала приношение, но она всегда должна была присутствовать при этом; ее не могло не быть в том, что было от Бога; у нее было свое место во всяком жертвоприношении.

Нужно помнить, что характерная черта хлебного приношения, как и всесожжения, черта, действительно общая для всех жертвоприношений, состояла в том, что их приносили Богу. Этого нельзя сказать о первом человеке, Адаме: в своей невиновности он пользовался благосклонностью Бога; он выражал или же должен был выражать благодарность Ему за это, но это были только наслаждение и признательность. Сам Адам не был приношением Богу, но это как раз и было сущностью жизни Христа: она была приношением Богу, и тем самым она была отделена, существенно отделена от всего того, что окружало ее {Именно это в точности обозначает соль. Так, всякая жертва приправляется солью. Пусть наши слова всегда будут пронизаны милостью и приправлены солью. Именно это придает всему божественный вкус, свидетельство Божие}. Христос, следовательно, был святым, а не только безвинным, ибо безвинность есть отсутствие, незнание зла, а не отделение от зла. Бог, Который знает добро и зло, но бесконечно возвышается над злом и отделен от зла, которое противоположно ему, есть Бог святой. Христос был святым, а не только безвинным; Он был по своей собственной воле посвящен Богу, отделен от зла и жил во власти Духа Божиего. Поэтому в качестве приношения, Его сущность была мелкой пшеничной мукой, елеем и ливаном, что аллегорически выражает человеческое естество, Святой Дух и благоухание благодати. С отрицательной точки зрения приношение не должно было содержать ни закваски, ни меда, а что касается способа представления его, то его смешивали с елеем и смазывали елеем. Затем, как для всякой жертвы, наступала очередь соли завета Божия, упомянутой здесь, потому что в том, что касалось благодати его человеческого естества, одним словом, человека (ибо человек приносит себя Богу не в своей смерти, а в своей жизни, хотя и подвергается испытанию вплоть до смерти) можно было предположить, что соль отсутствовала. Но то, что жертва приносилась на жертвеннике, сжигалась, как благоухание и состояла из трех положительных компонентов, названных выше, составляло сущность и значение хлебного приношения.

Теперь, в главе 3, наступает очередь жертвы мирной. Это прообраз общения святых сообразно с добродетелью жертвы, с Богом, со священником, который принес ее за нас и со всем телом собрания. Жертва мирная упоминается после жертв, которые представляют нам Самого Господа Иисуса с Его преданностью, которая побуждает Его предать Самого Себя на смерть, и с преданностью и благодатью, которые характеризуют Его жизнь вплоть до смерти и испытания огнем, чтобы мы поняли, что всякое общение основано на принятии и благоухании жертвы Христовой не только потому, что эта жертва была необходимой, но и потому, что Бог нашел в них всю Свою отраду.

Я уже обращал внимание на то, что когда грешник приближался к жертвеннику, то жертва за грех шла первой, ибо грех должен быть понесен и отменен, чтобы грешник мог приблизиться к Богу и имел право делать это. Но уже очищенный и чистый, он приближался согласно благоуханию приношения, то есть согласно совершенному принятию Христа. Тот, не познав греха, посвятил Себя Богу в мире греха, чтобы совершенно прославить Бога; кроме того, Он посвятил Богу Свою жизнь, чтобы все то, в чем Бог осуждался, было прославлено, прославлено человеком в лице Христа и чтобы таким образом бесконечная милость могла распространиться на тех, кто был принят и пришел через Него. "Потому что любит Меня Отец, что Я отдаю жизнь Мою, чтобы опять принять ее" (Иоанн. 10,17). Господь не говорит здесь, потому что Я оставил Мою жизнь за овец, что было бы скорее жертвой за грех; Он говорит о совершенном превосходстве и положительном значении своего деяния в глазах Отца, ибо в этом человеке было всякое совершенство. Все величие и истина Божия, Его праведность в отношении греха и Его любовь были бесконечно прославлены в человеке, в Том, Кто сделался жертвой за грех за нас тогда, когда мы впали в грех. "Ныне прославился Сын Человеческий, и Бог прославился в Нем". "Ибо, как смерть через человека, так через человека и воскресение мертвых". Зло, которое сатана породил, было полностью исцелено там, где он произвел разрушение; оно было исправлено тем же самым средством, при помощи которого это разрушение было произведено. Если Бог был оскорблен в человеке и человеком, то Бог в некотором смысле (если я смею выразиться так) был должником человека в Иисусе за проявление Своей наилучшей и превосходнейшей славы, хотя все это - чистый дар с Его стороны, все, одновременно, - плод трудов Христа, Который с этой целью сделался человеком. Все, чем Христос был, и все, что Он сделал, было бесконечно приятно Богу, и именно в этом состоит наше общение, а не в приношении за грех {Хотя совершенное жертвоприношение за грех является основой всего, мы не должны без него вступать в общение, и эта точка зрения тщательно соблюдается в образе мирной жертвы - ее нельзя было есть благоприятно, кроме как в связи с тем, что приносится Богу. Смотрите главу 7. Только это общение "общего спасения", а не собственно священническое наслаждение в том, чем Христос является для Бога}. Поэтому жертвы мирные упоминаются здесь сразу после этого, хотя, как я уже заметил это, жертва за грех идет первой там, где ее применение стало необходимым.

В жертве мирной первым действием было приведение и закалывание жертвы перед дверьми скинии собрания, а также кропление кровью, которое составляло основу всяческого жертвоприношения жертвы; тот, кто приносил жертву, отождествлялся с ней возложением рук на ее голову (стихи 1,2) {Исключения из этого правила - жертвы за грех в великий день искупления и рыжая телица: они подтверждают этот великий принцип или служат для подчеркивания одной из его частей. Кропление кровью всегда было обязанностью священника}.

Затем весь тук, особенно на внутренних частях, сжигался на жертвеннике всесожжений для Господа. Как и тук, было запрещено есть также кровь. Кровь, представляя собой жизнь, принадлежала непреложно, в высшей степени Богу: жизнь особым образом исходила от Него, но тук также должны были не съедать, а сжигать, приносить Богу. Употребление тука в качестве символа хорошо известно в Писании. "Ожирело сердце их, как тук". "И утучнел Израиль, и стал упрям". "Они заключились в туке своем; надменно говорят устами своими" (Пс. 118,70; Втор. 32,15; Пс. 16,10). Как символ, тук - энергия внутренней воли, интимная часть сердца человека. Отсюда следует, что для того, чтобы выразить Свое полное умерщвление плоти, Христос заявил, что Он мог бы "перечесть все кости свои" (Пс. 21,18); а в псалме 101 Он говорит: "От голоса стенания моего кости мои прильнули к плоти моей".

Но в Иисусе все, что в Его естестве было энергией и силой, все Его внутреннее существо целиком было всесожжением, посвященным и принесенным безраздельно Богу в благоухании. Это была доля Божия в приношении, "хлебное приношение сожженное в жертву Богу". Господь находил в этом Свою отраду; Его душа отдыхала при этом, ибо, несомненно, это было очень хорошо, хорошо посреди зла, хорошо в силе этого приношения Ему, хорошо в совершенном послушании.

Если око Божие, как голубь Ноя, смотрело во все стороны на этой земле, опустошенной потопом греха, оно никогда - до того как Иисус спустился на нее - не могло охотно отдохнуть на чем-либо. Око Божие могло упокоиться только на Нем. Небо, что касается выражения Его удовлетворения, осталось закрытым, какими бы ни были замыслы Бога, до той поры, пока Иисус (второй Человек, совершенный человек, Святой, Тот, Который принес Себя Богу, чтобы исполнить Его волю) не пришел на землю. Как только Он явился, чтобы начать свое общественное служение, небо открылось; Святой Дух спустился, чтобы пребывать на Нем, единственном месте Его пребывания здесь на земле, и глас Отца, Которого ничто не могло больше остановить, объявил с неба: "Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение". Это слишком значительный, слишком величественный предмет, чтобы небо и любовь Отца сохранили молчание об этом, - так неужели он мог потерять что-то от своего превосходства и своей красоты посреди мира греха? Отнюдь. Именно в этом должно было проявиться Его превосходство.

Если Иисус научился послушанию в том, что Он выстрадал, то каждое движение Его сердца было посвящено Богу. Он ходил в общении с Ним, почитая Своего Отца во всем как в Своей жизни, так и в Своей смерти. Господь всегда находил в Нем Свою отраду, и прежде всего в Своей смерти; это было "хлебное приношение". Таким был великий принцип, но приобщение наших душ ко всему этому представлено нам впоследствии. Поскольку тук сжигается, как приношение, на огне, то посвящение Богу продолжается до своего высшего момента принятия и благодати.

Если мы рассмотрим закон о приношениях, то обнаружим, что остаток жертвы должны были съедать. Грудь предназначалась для Аарона и его сыновей - прообраз всей Церкви; правое плечо было для священника, который совершал кропление кровью (7,31), более специфический прообраз Христа как священника, совершающего приношение; остальная часть животного съедалась тем, кто приносил его и его приглашенными. Таким образом, происходило отождествление со славой и приобщение к ней и благоволению - с наслаждением - Того, Кому приносилась жертва, со священством и жертвенником, орудиями и средствами приношения, со всеми священниками Бога и среди них теми, кто имел в этом непосредственную долю.

Такая практика существовала среди язычников: отсюда рассуждение апостола относительно того, что приносилось идолам. Так, в 1 Послании к Коринфянам 10,18, говоря о тайной вечере Господа, значение которой тесно связано с этим прообразом, он говорит: "Посмотрите на Израиля по плоти: те, которые едят жертвы, не участники ли жертвенника?" Правда, что в пустыне, когда это было возможно (аналогичный порядок, необходимый для поддержания принципа, был установлен в стране), никто не мог есть мясо никакого животного, прежде чем оно не было приведено, как приношение, перед скинией собрания {Жизнь принадлежала Богу. Только Он мог дать ее. Поэтому, когда во времена Ноя было позволено взять ее, запрет на кровь сохранялся. Разумеется, не ели в связи со смертью перед падением (если бы об этом не было предупреждения) и, очевидно, до Ноя. Потому, как жизнь принадлежала Богу, так и смерть вошла через грех, и уже не могли есть того, что заключало в себе смерть, уже не питались ею, когда жизнь (кровь) приносилась Богу. Когда это совершилось, человек мог уже питаться от нее. Это поистине его спасение через веру}. Мы, христиане, должны принимать нашу пищу во имя Господа Иисуса, принося жертвы наших благодарений, плод наших уст и освящая таким образом все, к чему мы имеем отношение, пребывая в общении с Дарителем и с Тем, Кто обеспечивает Его здесь для нас, но в данном случае речь идет о собственно жертве.

Приношение Христа, как приношение, сделанное при помощи огня, - это, следовательно, отрада для Бога; Его душа находит в нем Свою отраду; оно - благоухание для Него. Перед Богом, занимая, так сказать, место за Его столом, поклонники приближаются также посредством этой совершенной жертвы, питаются ею, имея совершенное общение с Богом, что касается Его собственного наслаждения жертвой Христа, от личности самого Христа, приносимого и приносящего Себя Самого {Приношение имеет двоякий характер, различаемый в греческом тексте словами prosphero и anaphero, а в еврейском - Hikrib и Hiktir. Христос принес Себя, беспорочного, в жертву Богу посредством Вечного Духа, но, совершив это, Бог возложил на Него беззаконие, сделав Его за нас жертвою за грех, и Он был принесен на кресте в истинную жертву}; у Них с Богом один тот же повод совершенной радости от превосходства дела искупления, совершенного Христом. Как родители наслаждаются вместе со своими детьми (при этом их радость подчеркивается их общением), так же поклонники, исполненные Духа и сами искупленные Христом, имеют с Отцом общие помыслы в отношении Его превосходства. И разве священник, который управляет всем этим, мог бы один быть исключен из радости, которую все это обеспечивает? Нет, он также имеет в этом свою долю. Тот, Кто принес жертву, участвует в радости искупления. Также и вся Церковь должна иметь в этом свою долю.

Таким образом, Иисус, как священник, находит Свою отраду в радости и в общении между Богом и народом, поклонниками, которые являются плодом Его труда и для которых Он является целью. Какой же еще может быть радость Искупителя, если не радость, общение и счастье Его искупленных? Таково, следовательно, всякое истинное поклонение святых. Оно состоит в совместной радости в Боге в силу искупления и приношения Иисуса, в одинаковых помыслах с Богом, в обретении Его наслаждения вместе с Ним от превосходства той чистой жертвы и ее добровольного самопожертвования, которое искупило нас, примирило, ввело в общение, о котором мы говорим с уверенностью, что та радость, которой мы наслаждаемся, есть радость Самого Иисуса, Того, Кто является ее Творцом и дает ее нам. На небе Он препояшется, посадит Своих чад за стол, и, подойдя, будет служить им {Это выражение в определенной мере обозначает мирное приношение}.

Эта радость поклонения также непреложно принадлежит всему телу искупленных, видимому на небесах. Аарон и его сыновья должны были также иметь свою долю: они всегда символизируют собой Церковь, рассматриваемую как тело в совокупности своих членов, имеющих право входить на небеса и приносить в жертву ливан, - это священническая деятельность для Бога. Это было образцом небесного, и те, которые составляют Церковь, являются телом небесных священников Богу. Поэтому преклонение перед Богом, истинное поклонение может осуществляться только всем телом истинных верующих. Я действительно не могу приблизиться к скинии Бога со своей жертвой и не найти там священников скинии. Без первосвященника все напрасно. Что бы мы имели без Иисуса? Я не могу Его найти, не встретив в то же время все собрание явленного Им народа. У Бога тоже есть Свои священники, и я не могу приблизиться к Нему иначе, как путем, который Он установил, присоединившись к тем, которых Он разместил вокруг Своего дома, признавая их как великое собрание тех, которые освящены во Христе. Тот, кто не ходит в этом духе, противоречит установлению Бога и не имеет истинной жертвы мирной по учреждению Бога.

Обратим внимание еще на несколько деталей. В первую очередь лишь те, которые были чистыми, могли принять участие в пире. Мы знаем, что теперь духовное очищение заменяет церемониальное очищение: "Вы уже очищены чрез слово, которое Я проповедовал вам" (Иоан. 15,3). "И не положил никакого различия между нами и ими, верою очистив сердца их" (Деян. 15,9). В те дни в жертвах мирных принимали участие израильтяне, и если израильтянин был осквернен чем-то нечистым, по закону Божиему он не мог есть от жертвы, пока продолжалось его осквернение.

Следовательно, только христиане, те, чьи сердца очищены верой, получив Слово с радостью, действительно могут поклоняться Богу, принимая участие в общении святых, и если сердце осквернено, то общение прерывается. Никто, явно оскверненный, не имеет права участвовать в поклонении и в общении Церкви Божией. Не быть израильтянином и не быть чистым - две разные вещи. Тот, кто не был израильтянином, никогда не принимал никакого участия в жертвах мирных; он не мог приближаться к скинии. Если какой-либо человек был осквернен, это не доказывало, что он не был израильтянином (напротив, назидание, о котором мы говорим, осуществлялось только по отношению к израильтянам), но осквернение лишало его способности принимать участие вместе с теми, которые были чистыми, в привилегии общения, потому что жертвы мирные, хотя поклонники принимали в них участие, принадлежали Господу (глава 7,20-21). Тот, кто был осквернен, не имел на то никакого права. Настоящие поклонники должны поклоняться Отцу в Духе и в истине, так как Отец ищет среди них таких, которые поклоняются Ему. Если поклонение и общение совершаются Духом, то становится очевидно, что только те, в которых пребывает Дух Христов и которые, кроме того, не огорчают Духа (тем самым делая невозможным из-за осквернения грехом общение, которое творится Духом), могут участвовать в нем.

Другая часть постановления, имеющего отношение к этому прообразу, казалось бы противоречит тому, что мы только что отметили, но в действительности она вносит большую ясность в этот вопрос. Предписывалось приносить в приношение квасные хлебы вместе с приношениями, которые сопровождали эту жертву (7,13), ибо если даже то, что нечисто, то есть то, что может быть признано таковым, должно быть исключено, - это всегда примесь зла даже в нашем поклонении. При этом присутствует закваска (человек не может быть свободен от нее): ее количество может быть относительно небольшим, как в случае, когда Дух не огорчен, но она повсюду, где есть человек. В то же самое время также приносили хлеба без закваски, ибо Христос в них; Дух Христов пребывает в нас, имеющих в себе закваску, так как таков человек.

В поклонении {Следует заметить, что мирная жертва предполагает общение в поклонении, хотя многие принципы применимы идивидуально}, которое мы сейчас рассматриваем, содержится другое важное предписание: когда жертва приносилась по обету, она могла быть съедена день спустя, после того, как был принесен в жертву тук, то есть сожжен огнем для Господа. Но когда его представляли в качестве благодарения, то плоть жертвы должна была съедаться в тот же день. Чистота служения поклонников отождествлялась, таким образом, с приношением тука Богу. Невозможно разделить истинное духовное поклонение и истинное общение с совершенным приношением Христа Богу. Как только наше поклонение отделяется от сознания бесконечной угодности жертвы Иисуса Богу - это не устранение грехов, без которого мы вообще не могли бы приблизиться, но ее внутреннее превосходство как жертвы всесожжения, целиком сжигаемой для Бога в приятное благоухание {Мы можем добавить: Иисуса с Отцом - в связи с принесением Им в жертву Своей жизни, но это не является здесь непосредственно нашей темой (смотрите Иоан. 1,17). Но здесь, заметьте, это делается не для грешников, но для Бога}, - оно становится плотским, формальным и служит лишь для удовлетворения плоти. Если жертва мирная съедалась раздельно от приношения тука, то это, скажем мы, был чисто плотский пир, форма поклонения, которая, не имея никакой связи с наслаждением и благоволением Бога, была совершенно недопустима, была сущим беззаконием.

Когда Дух Святой дает нам насладиться настоящим духовным поклонением, Он вводит нас в общение с Богом, в Его присутствие; тогда бесконечная ценность, которую жертва Его Сына имеет для Него, неизбежно представляется нашему духу. Мы приобщаемся к ней; она образует необходимую составную часть нашего общения и нашего поклонения; мы не можем пребывать в присутствии и в общении Бога, не обнаруживая ее при этом. Она есть основание нашего принятия, а также основание нашего общения.

Отделенное от жертвы, наше поклонение становится чувственным; тогда наши молитвы становятся чем-то весьма жалким, тем, что иногда называют даром молитвы (красноречивое повторение известных истин и принципов) вместо того, чтобы они служили общению и выражали наши нужды и наши желания в миропомазании Духа; наши гимны не более, чем очарование слуха, музыкальный вкус, удовольствие, которое дают поэтические выражения, - все становится лишь чувственной формой вместо общения в Духе. Это зло; Дух Божий не признает такого поклонения, которое не в Духе и не в истине; это настоящее беззаконие.

Разные виды этой мирной жертвы различались по своей ценности. Принесенная по обету, она могла, как мы сказали это, быть съедена на второй день; если же речь шла о жертве благодарения, то ее можно было есть только в первый день. Это символизирует две различные степени духовной энергии. Когда наше поклонение есть спонтанный плод простой и искренней преданности, оно может поддерживаться дольше тем, что будучи исполненными Духа, мы находимся в реальности истинного общения, и наше поклонение может быть принято. Радость от этой жертвы поддерживается, таким образом, пред Богом, который принимает участие в радости Своего народа. Сила Духа поддерживает в общении радость за Господа в Его детях, радость, приятную Богу, которую Он может принять. Но когда наше поклонение - естественное следствие уже полученных благословений, то оно безусловно приятно и приемлемо пред лицом Бога, потому что это принадлежит Ему, но оно не является плодом той же самой энергии общения. Жертва благодарения, несомненно, приносится Богу в общении с Ним, но это общение прекращается после того, как должное действительно воздается.

Заметим также, что мы можем начать поклонение с Духа, а закончить его плотью. Если я, например, продолжаю петь, а реальное действие Духа не начинается, что происходит слишком часто, то моя песня, которая в начале была подлинным пением сердца в честь Господа, закончится лишь удовольствием, которое дает музыка, одним словом, плотью. Христианин по духу, разумный обожатель, почувствует это изменение в тот же момент, когда оно произойдет. Душа всегда ослабляется от этого, но быстро привыкает к формальному поклонению и духовной слабости, и, таким образом, зло очень быстро проникает в среду поклонников властью дьявола. Пусть Господь хранит нас возле себя, чтобы мы судили обо всем в Его присутствии: вдали от Него мы не способны судить ни о чем.

Следует твердо помнить это выражение: "Мясо мирной жертвы Господней" (глава 7,21). Поклонение совершается Господу, ибо то, что при поклонении происходит в нашем сердце, нам не принадлежит. Господь вложил его в наши сердца для нашей радости, чтобы мы участвовали в жертве Христовой для Его собственной радости во Христе. Как только мы присваиваем себе поклонение, мы опошляем его. Поэтому то, что оставалось от плоти жертвы, должно было сжигаться на огне, а то, что было нечистым, не должно было иметь ничего общего с поклонением (ст.19-21); отсюда необходимость присоединять к поклонению тук, который сжигался на жертвеннике для Господа для того, чтобы в нас действительно был Христос и, таким образом, имело место подлинное общение с Богом через приношение Христа Богу, которым питаются наши души.

Будем помнить, что всякое наше поклонение принадлежит Богу, что оно есть выражение превосходства Христа в нас и, таким образом, наша радость, посредством одного-единственного Духа вместе с Богом: Он в Отце, мы в Нем, а Он в нас - такова чудесная цепь, которая соединяет нас как в благодати, так и в славе. Наше поклонение есть выражение того, что наполняет и радует наши сердца благодаря Христу, как Он Сам, занимая место среди нас, говорит: "Буду возвышать имя Твое братьям моим, посреди собрания восхвалять Тебя" (Пс. 21,23; Евр. 2,12). Несомненно, Он обрел радость, - Тот, Кто знает, что искупление исполнилось. Давайте же уподобимся нашему небесному Вождю! Он сможет направлять наши похвалы способом, приятным для Отца, ухо Которого будет внимательным, когда Он услышит, что этот голос направляет нас. Какое совершенное и значительное ощущение того, что приятно пред Богом, обретает Тот, Который в деле искупления представил все по мысли Бога! Его собственный замысел - выражение всего того, что приятно Отцу. Итак, Он направляет нас и Сам наставляет на этом пути, на котором, хотя, слабые и несовершенные, мы приняты, как и Он. "Мы имеем разум Христов".

"Жертвы уст наших" (Евр. 13,15, Ос. 14,3) - выражение того же Самого Духа, Которым мы приносили наши тела в живую жертву, святую, приятную Богу, распознающую, какова Его благая, приятная, совершенная воля: таковы наше поклонение и наше служение, ибо наше служение в некотором смысле должно быть нашим поклонением.

Жертва мирная дополняется запрещением есть тук или кровь (7,22-27). Это предписание в данном случае весьма уместно, с учетом того, что жертвы мирные были приношениями, при которых поклонники съедали большую часть, и из того, что мы сказали выше, значение этого запрета совершенно ясно: жизнь и внутренняя энергия сердца принадлежит целиком Богу. Жизнь принадлежит Ему и должна быть посвящена Ему; она Его, Его одного и может принадлежать только Ему. Жизнь, потраченная или взятая другим, была актом вероломства по отношению к правам Бога. То же самое относительно тука: он не характеризует ни одну из обычных функций тела (такие, как движения конечностей или тому подобное), но является выражением энергии самого естества и, следовательно, принадлежит исключительно Богу. Только Христос отдал его Богу, потому что только Он один принес в жертву Богу то, что причиталось Ему; также акт сжигания тука в этом приношении и в других представляет собой приношение, которое Христос сделал из Самого Себя в благоухании Богу. Но из-за этого не становится менее верным то, что все принадлежало и принадлежит Богу: человек не мог использовать тук для себя. Он мог пользоваться им, когда он был от мертвого или убитого животного, но как только человек по своей собственной воле лишал жизни животное, было необходимо, чтобы он признал право Бога, чтобы он подчинил свою волю и признал волю Бога как единственно законную.

Мы подходим теперь к жертвам, которые не имеют благоухания - к жертвам за грех и жертве за повинность. Они похожи друг на друга, что касается общего принципа, но различаются по своему характеру и деталям, как мы будем иметь случай показать это. Но сначала отметим очень важный принцип. Жертвы, о которых мы говорили до сих пор, жертвы благоухания имели одну характерную черту, а именно: отождествление того, кто приносил их, с жертвой. Это отождествление выражалось возложением рук поклонника на голову жертвы. В этих жертвоприношениях поклонник представал как приносящий приношение; был ли то Христос или человек, ведомый Духом Христа и, таким образом, отождествляемый с Ним при явлении Богу; он приходил по своей собственной воле и отождествлялся как поклонник с угодностью и принятием приношения.

Тот же самый принцип отождествления с жертвой возложением рук вновь обнаруживается в жертве за грех, но здесь тот, кто приносил жертву, представал не как поклонник, а как грешник; не как очищенный, чтобы иметь общение с Господом, а как виновный; и вместо того, чтобы отождествиться с угодностью жертвы (хотя позднее это стало реальностью), она отождествлялась с грехом и угодностью того, кто приносил ее; она делалась грехом за него и рассматривалась соответственным образом. Таким был случай, когда жертва была просто-напросто жертвой за грех. Я сказал: "хотя позже это стало реальностью, потому что во многих жертвах за грех некоторая часть жертв отождествляла их с принятием Христа, который никогда не мог потеряться из виду в Том, Который объединял в Своем лице ценность всех жертв. Различие между отождествлением жертвы с грехом виновного и отождествлением поклонника с принятием жертвы ясно обозначает ту разницу, которая существует между этими жертвами и двумя аспектами дела Христа.

Перехожу теперь к частностям: было четыре обычных категории жертв за грех и жертв повинности, затем две особых очень важных жертвы, о которых мы поговорим позднее. Прежде всего были грехи, которые нарушали природную совесть, то, что становилось злом согласно постановлению Господа (таких, как осквернение, например, которое делало поклонника неугодным), затем еще другое, что носило смешанный характер греха и повинности и обозначалось этими двумя названиями; в-третьих, случалось, что наносили ущерб Господу в Его святых делах; и, наконец, нанесение ущерба ближнему нарушением данного слова и т.д. О первой категории речь идет в главе 4; о второй, которая зависит от первой, до стиха 13 главы 5, о третьей - от стиха 14 до стиха 19; о четвертой - в семи последних стихах той же главы 5.

Двумя другими замечательными примерами жертвы за грех были день искупления в главе 16 и рыжая телица в главе 19 Чисел; они требуют отдельного рассмотрения. Обстоятельства принесения жертвы за грех были просты: очевидно, что если первосвященник и народ согрешили, то всякое общение с Господом прерывалось. Теперь вопрос стоял не только о восстановлении индивидуального общения, но о восстановлении общения всего народа с Богом; речь шла не об образовании связи с Богом (день искупления осуществлял это), но о восстановлении прерванного общения. Поэтому кропили кровью семь раз перед завесой для совершенного восстановления этого общения и также возлагали кровь на роги жертвенника благовонных курений.

Когда речь шла об индивидуальном грехе, общение народа, вообще говоря, не прерывалось, но тот, кто согрешил, терял наслаждение благовествованием; кропили, следовательно, не на жертвенник благовонных курений - место, к которому приближался священник, - а на жертвенник всесожжений, куда приходил простой израильтянин. Действенность приношения Христа за грех была необходима, но приношение было принесено и исполнено один раз за все прегрешения, за всякую вину. Общение Церкви как объединения поклонников, хотя неполное и затрудненное, не прерывается, но когда грех известен, то становится необходимым восстановление общения и требуется жертва {Только следует всегда помнить, что во Христе дело было исполнено раз и навсегда. Здесь мы имеем дело лишь с тенью грядущего и в некоторых вопросах, подобных этому, с контрастом, полностью выраженным в главе 10 Послания к Евреям. В этом послании представлено, однако, не возрождение после падения, но очищение совести навеки, которое заменяет повторение жертв. Восстановление общения после падения упоминается в 1 Послании Иоанна 2,1-2, - оно основано на присутствии Праведника пред лицом Бога для нас и на совершающемся заступничестве}. Мы знаем, что Господь иногда наказывает все собрание, когда грех остается скрытым, как мы видим это в случае Ахана. "Израиль согрешил", говорит Господь, но только Ахан страдает, когда грех раскрыт и осужден, затем возвращается благословение, хотя и с намного большими затруднениями, чем прежде. Истина в том, что Тот, Кто знает, как объединить общее правление с отдельным судом, даже когда существует общая верность, выделяет индивидуальный грех или не допускает его (случай еще более возвышенный и драгоценный) и с другой стороны, может воспользоваться грехом отдельного человека как средством наказания всего народа.

Мне кажется совершенно ясным, что если в случае, о котором мы только что говорили, поводом для наказания был, очевидно, грех Ахана, то Израиль выразил веру в человеческую силу, которая должна была быть наказана и ни к чему не привела в своих результатах, в то время как сила Божия показала себя совершенно достаточной в Иерихоне. Как бы там ни было, подробности жертвы за грех ясно доказывают, что Бог ничего не упускает из Своего поля зрения; Он может все простить и все очистить, но Он не может ничего пропустить. Грех, скрытый от глаз того, кто совершает его, не скрыт от Бога; и почему он скрыт от человека, если не из-за того, что его небрежность, плод греха, затмила его духовное понимание и его бдительность?

У тех, кто приближается к Нему, Бог судит о грехе не по тому, что подходит человеку, а по тому, что подходит Ему. Он пребывал посреди Израиля; следовательно, Израиль должен был быть судим по тому, что подобало Его присутствию: наши привилегии - мера нашей ответственности. Человек допускает в свое общество только людей, которые подходят ему, и не впускает скверных и развращенных людей, которым следовало бы отвечать тем же. Разве Бог осквернил бы Свое присутствие, действуя другим образом? Неужели все зло, в которое развращенность человека вовлекает его, могло бы найти свое одобрение пред Богом? Нет; необходимо, чтобы Бог (чтобы сделать нас счастливыми Своим присутствием) судил зло, все зло в соответствии с этим присутствием, чтобы абсолютно исключить из него зло. Если духовная безрассудность, которая есть следствие греха, сделала нас несведущими о его существовании в нас, нужно ли, чтобы Бог стал слепым, потому что грех ослепил нас? Разве необходимо, чтобы Бог отрекался от Себя, делал других людей несчастными, а всякую святую радость повсеместно невозможной, даже в Его присутствии, чтобы позволить злу проникать безнаказанно? Нет, это невозможно. Бог судит все, и суд происходит в верующем согласно тому положению, в которое поставила его благодать.

Бог ведает обо всем, и зло, хорошо скрытое, как кажется для нас, всегда зло для Него. "Все обнажено и открыто перед очами Его: Ему дадим отчет". Он может сострадать, освещать Своим Духом, готовя способ, чтобы приблизиться к Нему с тем, чтобы самый большой грешник мог прийти к Нему, но все это ни в чем не меняет Его суда над злом: "Загладит священник проступок его, в чем он преступил по неведению, и прощено будет ему. Это жертва повинности, которою он провинился пред Господом" (Лев. 5,18-19).

Теперь мы должны отметить в жертвах за грех некоторые различия, подробное рассмотрение которых представляет большой интерес для нас.

Тела жертв, которые были связаны со всем народом или первосвященником (что означало то же самое, ибо как в одном, так и в другом случае, общение всего народа было прервано) сжигались вне стана; ставшие грехом, они, как таковые, выносились из стана, но не так было с жертвами, сжигаемыми огнем в благоухании, как мы можем видеть это. Жертва за грех была беспорочной, и ее тук сжигался на жертвеннике, но когда виновный признавал свои грехи на голове жертвы, та рассматривалась как несущая эти грехи и, сделавшись грехом посредством Бога, выносилась за пределы стана. "Так и Иисус, дабы освятить людей кровию Своею, пострадал вне врат" (Евр. 13,12). Так было всегда, когда кровь приносилась за грех в святилище.

Одна из жертв, которую мы рассмотрим позднее, жертва рыжей телицы в Числах 19, рассматривалась отвлеченно и символически как грех: жертва закалывалась и сжигалась вместе с туком, кровью и всем остальным вне стана, после того как только часть крови кропилась перед дверьми скинии.

При всех трех других жертвах, которые касались всего народа, тела жертв, правда, сжигались вне стана, но их связь с совершенным принятием Христа, приносящего Самого Себя в жертву, поддерживалась актом сжигания тука на жертвеннике всесожжений. Таким образом, эти жертвы показывают нам в своем совершенном значении, что Он действительно сделался жертвою за грех, продолжая оставаться Тем, Кто не познал греха и приношение Которого, в самых сокровенных помыслах Его существа и в самом Его естестве, было найдено, подвергнутое испытанию судом Божиим, совершенно приятным. Но хотя тук сжигался на жертвеннике для выражения общего характера и единства жертвы Христовой, показывая цель разнообразия, эта жертва обычно не называется {Она называется так только в одном случае} "благоуханием приятным Господу".

Однако была разница между одной из последних жертв, о которой я говорил, жертвой великого дня искупления и двумя другими жертвами, упомянутыми в начале Левита 9. При жертве великого дня искупления кровь вносилась за завесу, так как эта жертва была основанием всех других жертв, - всяческого отношения между Богом и Израилем, - и делала возможным пребывание Бога посреди народа с тем, чтобы он мог получать другие жертвы. Его действие сохранялось весь год, - для нас "навеки", как говорит апостол в Послании к Евреям. На этой жертве были основаны все отношения Бога с народом. Поэтому ее кровь кропилась на крышку, которой покрывался ковчег завета, чтобы она всегда была перед глазами Того, ковчег Которого становился престолом как благодати, так и праведности. В силу жертвы Бог, таким образом, пребывал посреди народа, каким бы легкомысленным и мятежным он ни был.

Такова, следовательно, действенность крови Иисуса. Она навсегда на крышке ковчега завета, навеки действенна, как основание наших отношений с Богом. Другие жертвы за грех были предназначены для поддержания или восстановления общения людей, которые находились в этих отношениях. Поэтому в Левите 4,1-21 кровью кропили жертвенник для благовонных курений, символ действия этого общения, в то время как остальная часть крови возлагалась, как обычно при жертвах, на рога и у подножия жертвенника всесожжения, благоприятного места жертвы; тело, как мы сказали об этом выше, сжигалось. Жертва за грех и жертва повинности отдельного человека, не были непосредственно связаны с общением народа, и оно не прерывалось, но этот человек был лишен наслаждения этим общением. Поэтому жертвенник благовонных курений не осквернялся и не становился, так сказать, нечистым, при его использовании, напротив, им пользовались постоянно. Кровь этих жертв возлагалась, следовательно, на рога жертвенника всесожжений, который всегда был местом личного доступа к Богу. Так через Христа и действенность Его жертвы, принесенной однажды, всякая душа может индивидуально приблизиться к Богу, и, будучи угодной, таким образом она пользуется всем благословением и всеми привилегиями, которыми постоянно обладает Церковь вообще. Но для нас завеса разодрана, и, что касается осознания греховности перед Богом, то мы становимся совершенными навеки. Если мы пачкаем наши ноги при ходьбе, то умывание водой, Словом, восстанавливает общение наших душ и общение с Отцом и Сыном.

Вопрос о кроплении кровью, следовательно, нарушает истинное положение христианина и отбрасывает его назад в его несовершенное состояние в отношении принятия и праведности. Может вновь и вновь повторяться какое-либо действие, но тот, кто стоит на этой основе, опускает вопрос о святости и делает сомнительной постоянную святость во Христе. "Благословен человек, которому Господь не вменяет беззакония", - это известно в подобных случаях, как и тогда, когда поклонник, однажды очистившись, не имеет больше сознания греха. Если бы это было так, говорит апостол, то Христос должен был бы страдать неоднократно. Без пролития крови нет прощения.

Другой особенностью личных грехов было то, что священник, который приносил в жертву кровь, ел жертву. Таким образом, существовало самое совершенное отождествление между священником и жертвой, представляющей собой грех того, кто приносил ее. Христос есть одновременно и священник и жертва, и действие священника, съедающего жертву за грех, показывает нам, как Христос сделал его Своим собственным. Только то, что представлено нам в этом образе, осуществилось сначала в Христе, как в жертве; Его священство наступает потом. Этот акт поедания жертвы показывает нам сердце Христа, принявшего нашу сторону, когда мы согрешаем, но грех переносится на Него не только как на Заступника, хотя как раз тогда Его сердце принимает нашу сторону. Но Он беспокоится о Своих овцах.

Священник не совершил греха; напротив, он искупил его кроплением крови, но он полностью отождествил Себя с грехом. Таким образом, чтобы дать нам самое полное утешение, беспорочный и искупленный Христос отождествился со всеми нашими прегрешениями и всеми нашими грехами, как поклонник в жертве мирной отождествлялся с принятием приношения. Только теперь это единственная жертва, которая была принесена один раз и навсегда. Он как "Ходатай" у Отца, Которого Он побудил позаботиться об этом. Жертва и кропление кровью - свершившиеся факты, которые никогда не повторятся, и это основание Его служения.

Тук сжигался на жертвеннике, где священник отождествлялся с грехом, который угнетал того, кто приносил жертву, но переносился на нее. Грех, так сказать, утрачивался и снимался при жертвоприношении. Тот, кто приходил к Богу, приближался с исповедью и смирением, но по отношению к вине и суду священник брал грех на себя. Когда получали искупление, грех не доходил до суда Божиего, не затрагивал отношения между Богом и тем, кто согрешил. Однако в данном случае, то есть при законе, существовало беспрерывное повторение жертвоприношения. Общение восстанавливалось принятием этого последнего. Грех, который мешал общению, полностью отменялся или служил только обновлению (ибо сердце повергалось в прах и сокрушалось пред милостью Божией) общения, основанного на благодати, становящейся бесконечно более драгоценной и основывающейся теперь на обновленном чувстве богатств и безопасности при этом посредничестве, символически представленном здесь. Это посредничество Христос осуществил для нас раз и навсегда, навеки, как жертва. Он совершил его во благо нам относительно тех благословений, которые постоянно проистекают от Него на небе, не для того, чтобы изменить помыслы Бога в отношении нас, но чтобы обеспечить, вопреки нашим горестям и нашим прегрешениям, наше действительное общение и наслаждение в присутствии, славе и любви Того, Кто не меняется {В Новом Завете есть несколько мест, на которые в данном случае следует обратить внимание. Послание к Евреям показывает нам христианина, ходящего здесь по земле в слабости и испытаниях, но сделавшегося навсегда совершенным благодаря делу Христову и совсем не сознающего грехов; тогда священство осуществляется не для того, чтобы восстановить общение, а для того, чтобы помочь нам обрести благодать и помощь. Первое Послание от Иоанна говорит об общении с Отцом и Сыном: всякий грех прерывает это общение; Христос - наш Ходатай у Отца, чтобы восстанавливать его. Послание Евреям поднимает вопрос о доступе к Богу за завесу, куда мы входим с дерзновением, с совершенным сознанием, поэтому здесь не говорится ни о падении, ни о возрождении, ни об Отце. Поскольку тема Послания Иоанна - общение, в нем речь идет о настоящем состоянии души. Также верно, что Послание к Евреям показывает нам наше положение и что возрождение представлено в нем как невозможное после падения. Пока скиния стояла, за завесу не могли войти. Подобное положение не было еще открыто; священство и общение, насколько могли пользоваться ими тогда, были как бы смешаны вместе; Отец не был известен}.

Остается рассмотреть еще несколько интересных обстоятельств. Замечательно, что более всего святостью, полным и реальным разделением для Бога, была отмечена жертва за грех.

В других жертвах мы находим полное принятие, благоухание, и иногда к ним также присоединяются наши хлебы с закваской; однако все имело место, так сказать, в наслаждении, которое Бог испытывает в том, что совершенно и бесконечно превосходно, если даже при этом присутствуют грех и суд, но в данном случае налагались самые строгие и замечательные санкции святости (Лев. 6,19-21). Ничто во всем деле Иисуса не указывало так на свое полное и совершенное отделение для Бога, на свою абсолютную святость, чем несение греха. Лишь Тот, Кто не познал греха, один мог сделаться грехом, и акт принятия всего на Себя (факт, который превосходит наше понимание и в котором Бог прославился совершенным образом) был сам по себе самым абсолютным отделением для Бога, какое мы только можем вообразить себе. Это было полное посвящение Себя, чего бы оно ни стоило, славе Бога, которая, в сущности, не могла принять ничего другого. Жертва должна была быть такой же совершенной, как и само добровольное приношение жертвы.

Как жертва за грех, Христос прежде всего святой; как Священник пред лицом Бога и как Ходатай, Он также "святой, непричастный злу, непорочный, отделенный от грешников и превознесенный выше небес". Но акт несения греха был столь реальным, что тот, кто приводил козла отпущения (Лев.16), перед тем как отпустить его, и тот, кто собирал пепел рыжей телицы и окроплял очистительной водой (Числ. 19), были осквернены до вечера и должны были омыться, чтобы вернуться в стан. Таким образом, эти две великие истины в жертве Христа за грех отчетливо представлены нам в образе левитских жертв. Можем ли мы помыслить большее отделение для Бога во Христе, чем приношение Им Самого Себя в качестве жертвы за грех? С другой стороны, если бы Христос действительно не нес все беззаконие наших грехов, Он не смог бы в действительности отменить их судом Божиим.

Благословенно вовеки имя Того, Кто сделал это, и если бы только мы могли лучше познать то совершенство, в котором Он принес Себя в жертву, исполняя это!

Следовательно, в главе 1 мы видим Христа в Его преданности до самой смерти; в главе 2 - Христа в совершенстве Его жизни, посвященной Богу; в главе 3 - Христа, как основу общения народа с Богом, который ест за одним столом с Ним; и, наконец, в главе 4 - Христа, сделавшегося грехом за тех, которые были виновны, и несущим их грехи в Своем собственном теле на кресте. Можно обнаружить, что в предписании о жертвах речь, главным образом, идет об определении того, какие части этих жертв должны были быть съедены, а также кем и в каких условиях.

Всякое всесожжение и всякий хлеб священника (6,16) должны были сжигаться полностью; это был Христос, целиком приносимый в жертву Богу. Особенным обстоятельством при всесожжении было то, что огонь на жертвеннике горел всю ночь и поглощал жертву, благоухание которой восходило таким образом до Бога, даже во тьме, в которой находился человек, погруженный в сон вдали от Него. Я не сомневаюсь, что так действительно и было в Израиле. Бог имеет при Себе благоухание жертвы Христа, в то время как народ не вспоминает о Нем. Что бы там ни было, суд святого величия Божия, огонь Господа теперь, когда Христос принес Себя в жертву по Своей собственной воле, имеет единственным своим результатом восхождение к Богу благоухания этой драгоценной жертвы.

Из других жертв священники ели жертву за грех и хлебное приношение. Это последнее, как общий образ, представляет нам то, как христиане питаются от совершенства Христа, Человека. В жертве за грех Христос и даже Его святые, как священники, через общение сердца и сострадание отождествляются с чужим грехом или, скорее, с делом Христовым в отношении этого греха. Это благодатное дело, которое они берут на себя, неся грех на своем сердце согласно действенности жертвы Христа. Таким образом, они наслаждаются благодатью Христовой в этой жертве. Христос непосредственно берет на Себя это благодатное для нас дело; мы в благодати принимаем то, что Он сотворил. Однако для нас это весьма серьезно. Мы можем делать это только так, как делают священники, и с чувством серьезности греха осознавать то, что это означает. Народ ел жертвы мирные, которые, хотя были святыми, не требовали от тех, кто принимал в этом участие, той же самой близости к Богу. Это была радость общения верующих, основанная на искуплении и на принятии Христа Богом. Поэтому предписания, предметом которых являются эти жертвы, идут после тех предписаний, которые касаются других жертв, хотя в порядке этих жертв они предшествуют жертве за грех. Действительно, при других жертвах необходимо было быть священником, чтобы есть мясо жертв. Есть вещи, которые мы делаем как священники, но есть и другие, которые мы делаем как простые верующие.

Как только были определены жертвы и даны правила, касающиеся участия в этих жертвах, священники были посвящены на священство по уставу Господа (глава 8). Аарон и его сыновья омываются водой. Аарон облачается в одежды первосвященника: скиния и все, что в ней, помазано елеем. Аарон тоже был помазан.

Как мне кажется, мы имеем здесь блестящее краткое изложение того, как вселенная наполняется славой. Когда один Аарон был помазан без крови, скиния тоже была помазана. Полнота власти Божией, духовных богатств благодати и славы в Нем, наполняет славой Божией всю картину сотворения; иначе говоря, энергия Духа Святого наполняет ее правами и свидетельствами превосходства Христа. Когда же в этом появилось творение, то, очевидно, что как и в великий день искупления, следовало все очистить и примирить кровью. Это никоим образом не отменяет личные права Иисуса в благодати и в божественном превосходстве. На этом основании Ему также принадлежит все. Это принадлежит Ему как Создателю всего. Это может заключать в Себе нечистоту. Искупление же является основой возрождения всего, и творение избавляется от рабства тления. Но, как Его творение все это принадлежит Богу. В своем упорядоченном виде, как это было создано, все это посвящено Богу (смотрите также Кол. 1,16 и 21). Когда приводятся сыны Аароновы, жертвенник очищается кровью, потому что речь идет уже не только о превосходстве и личных правах Христа. Затем, когда сыны Аарона одеваются в свои священнические одежды, приносятся жертвы, начиная с тельца для жертвы за грех; затем Моисей возлагает кровь жертвы на край правого уха, на большой палец правой руки и на большой палец правой ноги Аарона и его сыновей. Наконец, он берет елей помазания и кровь, которая на жертвеннике и кропит ею Аарона и его одежды, его сыновей и одежды его сыновей, согласно указаниям, данным в Исходе. Кровь Христа и Святой Дух - основа, на которой, присоединившись к Нему, мы занимаем наше место возле Бога.

На восьмой день (глава 9) Господь должен был появиться и показать, что Он принимал жертвы, принесенные в тот день, и одновременно являл Свое присутствие в славе посреди народа. Это и имело место. Аарон сначала благословляет народ, держась возле жертвы; затем Моисей и Аарон входят в скинию и, выходя из нее, благословляют народ. Смысл этих двух благословений следующий: во-первых, Христос, священник, благословляет в силу принесенной жертвы; это основа благословения Израиля во всякое время и то, что поддерживает его существование, как народа, пока он не будет благословен открыто; затем Христос, войдя и оставаясь невидимым какое-то время в скинии, выходит из нее и благословляет народ в двойном качестве царя и священника. Это второе благословение состоится по возвращении Христа; тогда принятие Его жертвы обнаружится открыто. Слава Христа явится народу, который вследствие этого станет народом истинных поклонников.

Эта картина представляет собой наибольший интерес, но по этому поводу следует сделать одно замечание. Церковь совсем не присутствует при этом (хотя здесь встречаются общие принципы, которые применимы ко всем случаям отношений Бога с людьми), если только она не представлена при этом личностями Моисея и Аарона. Благословение нисходит и обнаруживается; принятие жертвы подчеркивается, когда Моисей и Аарон предстают перед народом при выходе из скинии. Так будет для Израиля. Когда Господь Иисус явится и будет признан теми, кто пригвоздил Его, действенность этой жертвы обнаружится на благо этого народа. Для нас же знание действенности этой жертвы дается во время пребывания Христа за завесой или, точнее, на небе, ибо теперь завеса разодрана. Израиль познает принятие жертвы лишь тогда, когда Господь явится как царь. Для нас Дух Святой пришел в то время, когда Христос был еще за завесой; мы, следовательно, заранее уверены в том, что Он был принят и что мы едины с Ним там, где Он. Именно это придает христианам их истинный характер.

В данном случае это происходит во дворе, где приносилась жертва, и после того, как Моисей и Аарон отправились в то место, где Бог беседовал с народом, а не в том месте, где Он общался только с Посредником, то есть перед ковчегом свидетельства, где покров снимался с лица того, кто разговаривал с Богом. Это особая деталь, связанная со служением этого дня. В этом случае не было жертвы, кровь которой приносили бы в святилище и тело сжигалось бы вне стана {Точно не сказано, сжигался ли козел для народа все стана; телец же для Аарона сжигался (стих 11), хотя его кровь не вносилась за завесу (стихи 16-18). О козле сказано просто: "И принес его в жертву за грех, как и прежнего тельца". Жертва Аарона, по-видимому, доказывает, что характер священства Христа не ставит Израиль в общение с тем, что находится за завесой. Кровь возлагалась на жертвенник во дворе. Сыновья Аарона должны были бы есть жертву за народ в смысле прегрешения, которое он, возможно, совершил, будучи уже в отношениях с Богом, в отношениях, наслаждение которыми он потерял таким образом. Читатель заметит, что касается остатка Израиля (в количестве ста сорока четырех тысяч, которые пребывают на горе Сион вместе с Агнцем, отныне царем, прежде страждущим человеком в Израиле), что он на земле, но он учит песнь, которую поют на небе, где их еще нет, чтобы петь ее}. Приносилась жертва за грех, но как те жертвы, мясо которых должно было бы быть съедено священником (см. 10,17-18). Отношения, которые были установлены при этом, были сравнительно внешними. Грех и скверна выносились полностью за стан и отменялись; не было никакого доступа за завесу, никакого пути, чтобы приблизиться к Богу.

Наконец (глава 10), мы видим, то что, увы, всегда случается с человеком. В тот же самый день, когда было учреждено священство, он совершает ошибку в том, что касается славы Божией. Надав и Авиуд приносят огонь чуждый; они поступают, как плотские люди в своих отношениях с Богом вместо того, чтобы основывать свое служение на жертвеннике для принесения жертв, и они умирают.

Что бы ни случилось, священники никогда не должны были отступать от своего освящения (стихи 6,7). Они должны быть назореями, отделенными от всего, что возбуждает плоть, быть в стороне от всего для Бога и чуждыми ко всему, что побудило бы их выйти из состояния сосредоточения и ощущения Его власти в Его присутствии, где плоти нет места. Важно, чтобы присутствие Бога ощущалось во всей своей силе и чтобы плоть умолкала перед Ним. Только при этом условии можно отличить то, что нечисто, от того, что чисто; а то, что кощунственно, от того, что свято. Есть допустимые вещи, подлинные радости, которые, однако, не могут быть связаны со священством; есть радости, проистекающие от благословений Бога, но не оказывающие сопротивления плоти, как это делает Его присутствие, ибо присутствие Бога всегда порождает некоторую сдержанность в сердце, в естестве и его деятельности. Но священство несет свое служение перед Ним.

После учреждения священства проявляется различие святого и кощунственного, осуждение скверны (главы 11-15) и того, что следовало делать для очищения от оскверненных. Мы можем обладать даром распознавания только рядом с Ним и когда мы отделены для Него. Таковы постоянный долг и служение священников.

Что касается пищи, мы находим сначала то, что позволено есть. Общий принцип, по-видимому, состоит в том, что разрешается есть все, что чисто, то есть находится в полной гармонии со своей стихией, согласно божественному порядку (представленному здесь, несомненно, в символах), как, например, рыбы, у которых есть чешуя. Во-вторых, то, что объединяет полное переваривание с отсутствием этой энергии воли, которая дерзко проникает во все. Необходимо было объединение этих двух условий. Жадность, которая поспешно глотает все в том виде, в каком что-либо попадается ей, или отсутствие спокойной основательности, делали животное нечистым. Чистое животное должно было жевать жвачку и одновременно иметь раздвоенные копыта. Из птиц плотоядные, ночные птицы и те, которые не поддаются приручению, были запрещены. То же самое было для пресмыкающихся. Эти запрещения призывали израильтянина различать, принимая пищу, то, что было нечистым, чтобы питаться только тем, что было чистым, так как Господь был его Богом. "Будьте святы, потому что Я свят".

Глава 12 показывает нам суд Божий, обрушивающийся на то, что для несогрешившего человека могло бы быть радостью и благословением. Рождение мальчика, связанное отныне с грехом, делает мать нечистой, рождение девочки делает ее еще более нечистой, ибо женщина после ее соблазнения оставалась нарушительницей {Слабость падшего естества была связана с тем, что делало нечистым. (Ср. Быт. 1,28). Все, что происходило от самой слабости естества, следствия греха, делало в условиях закона нечистым. Это верно также в духовном плане. Последствия слабости естества - это те же проявления жизни в плоти. Так было с прокаженными: живая плоть делала нечистым, так же как любой другой признак, посредством которого жизнь проявлялась внешне, жизнь, которая стала оскверненной и над которой был вынесен смертный приговор, даже если только слабость была причиной осквернения}.

Проказа требует немного более подробного рассмотрения: она поражала людей, одежду и дома. Проказа - это грех, действующий в плоти. Духовный человек, священник, определяет ее. Если обнаруживается живое мясо, человек нечист, действует сила плоти. Если человек весь белый, это только следствие полностью признанного греха, который, однако, перестал действовать: человек чист. Если зло еще в плоти, проказа распространяется дальше. Прежде всего важно исповедаться и совершить эту исповедь с полной духовной рассудительностью и при суде Божием, который обнажает то, что действовало в человеческом естестве. Человек покоряется, как осужденный и разоблаченный. Он не участвует в собрании Божием, хотя в некотором смысле он входит в него; он выводится из стана.

Проказа (грех) проявляется в наших обстоятельствах в том, что связано с нашим положением, а также с нашим личным поведением. Если на одежде израильтянина было пятно, которое, как предполагали, от проказы, то человека изолировали на семь дней, а одежду стирали; на седьмой день, если пятно распространялось, зараженную одежду сжигали. Если после стирки пятно исчезало, то из одежды вырывали полинявший кусок; если оно не исчезало или же пятно распространялось по одежде, ее полностью сжигали.

Если мы осквернились в наших обстоятельствах и если осквернение коренится не в самом нашем общем состоянии, то нам нужно лишь помыться и оставаться там, где мы есть; если же какая-то часть нашей жизни совершенно порочна, так что при этом обнаруживается принцип осквернения, который оставляет свой отпечаток после применения Слова Духом, то чтобы очиститься от него, будучи оставленным в своем действии на жизнь в целом, следует расстаться со всей этой частью внешней жизни; если, несмотря на наши духовные усилия, дурные следствия нашего положения еще имеют место или даже еще больше завладевают нашей жизнью, так что мы не можем ходить по ней с Богом, необходимо во что бы то ни стало полностью оставить это положение; если же омывание оказалось эффективным и зло перестало распространяться, так как общее состояние не осквернено, тогда следует расстаться с той частью, которая осквернена.

Что касается очищения, прокаженный рассматривается сначала вне стана, не входя в него. Если же действие его зла остановилось внутри него, он исцеляется, но еще не очищается. Это, следовательно, предполагает, что плоть, вместо того, чтобы действовать и характеризовать состояние человека, осуждается и останавливается в своей деятельности. Должно проявиться наслаждение признанным отношением с Богом {Это различие очень важно: оно проводится между тем действием в нас, которое осуждает в нас грех, осуждается нами, и делом Христа, которое предполагает это, делая нас пригодными к общению с Богом}.

Первая часть очищения относится, следовательно, к введению очищенного в наслаждение признанным общением с Богом. Она связана с положением вне стана и включает двух птиц, которые представляют собой умершего и воскресшего Христа. Поскольку Христос умер и воскрес, человек, окропленный Его кровью, в состоянии, что касается его отношений с Богом и прав Его, войти в стан Своего народа; тогда он приобщается к действенным средствам, которыми можно воспользоваться в стане, в том, что находится внутри стана, чтобы оказаться принятым перед скинией Бога. Требовалось взять двух птиц; необходимо было, чтобы одна из них была убита кем-либо по приказу священника, ибо, хотя первосвященник представлял собой Израиль в великий день искупления {Это совершал первосвященник, но это не было чисто священническим делом. Иными словами, это происходило между отдельными людьми или даже между народом и Богом, но представляло их, как таковых, в его собственной личности, как Христос представлял Его народ на кресте}, собственная служба священника всегда начиналась только в те минуты, когда требовалось принести в жертву кровь или кропить ею. Однако обе птицы отождествляются одна с другой, так что больше не говорится о той, которая была убита, хотя в деле очищения действенность крови представляет все. Вторая птица окуналась в кровь первой.

Таким образом, умерший Христос больше не обнаруживается, но есть только воскресший; Он кропит Своей кровью, как священник, на нечистого грешника. Глиняная чаша, полная живой воды, представляет нам действие Святого Духа, по всемогущей действенности которого дело смерти Иисуса исполнилось в Христе, человеке. "Духом Святым принес Себя непорочного Богу". "Бог же мира, воздвигший из мертвых Пастыря овец великого кровию завета вечного". Грешник находился под влиянием дела Христа.

Теперь, прежде чем он сам мог принести жертву, необходимо было исполнить дело для себя: осуществление очищения по отношению к самому себе. Тот, кто должен был быть чистым, мылся; это очищение водой, которое встречается всегда, и очищение кровью, которое осуществляется в силу смерти Христа, рассматриваемой как Его дело для нас, ибо вода исходит из Его пронзенного бока. Кроме того, прокаженный стирал свои одежды и сбривал все свои волосы, то есть избавлялся от всего, к чему могла бы пристать нечистота или что могло быть запятнанным. Сделав это, он входил в стан. Тогда начиналось дело, целью которого было ввести его в общение с Богом, в его сознании {Когда речь шла об освящении тех, которые были признаны, что касается их личностей (священники), они сначала омывались водой; жертва Христа, представленная во всех своих аспектах, была мерой их связи с Богом во всех отношениях, которые эта связь предполагает; в то время как результатом ее внутреннего воздействия на душу эта самая жертва образовывала основу их общения. Но в данном случае, поскольку грешник рассматривался в своем грехе вне стана, следовало начинать с того, чтобы сделать возможными отношения грешника с Богом, закладывая для этого основу. Однако эта основа находится в смерти и в воскресении Иисуса, представленная в этом образе двумя птицами. Затем, как только грешник омывался, (действенное проявление Духа через Слово) Он мог вновь вступить в отношения с Богом}.

После этого речь идет о том, чтобы совесть постигла всю действенность дела Христа. Действительно, недостаточно, чтобы личность грешника была принята; кроме того, нужно, чтобы совесть очистилась и чтобы она обрела знание о Боге, основанное на нравственной оценке дела Христа, рассматриваемого во всех аспектах, а также на превосходном деле во власти Святого Духа. Такова суть второй части очищения прокаженного и того, что совершалось, когда он возвращался в стан.

Важно постичь эти два аспекта дела Христова, а именно: с одной стороны, его внутреннюю действенность для принятия личности грешника; с другой стороны, очищение совести, необходимое для того, чтобы иметь общение с Богом согласно ценности и совершенству дела Христова, открывшегося совести как средство, чтобы приблизиться к Богу, и как нравственное условие этой близости с Ним.

Рассмотрим теперь действия, в силу которых восстанавливались отношения прокаженного с Богом. Первое из этих действий - приношение жертвы повинности. Сначала необходимо, чтобы совесть очистилась кровью Христа от всего того, что отягощает ее и чтобы человек был посвящен Богу согласно пониманию всей ценности этой крови, которую он прилагает ко всем своим поступкам, ко всему своему хождению, а также ко всем своим помыслам и на основе принципа послушания. Это нравственное очищение всего человека по принципу разумного послушания; это оправдание, воздействующее на совесть, а не только внешнее правило для освобожденного от греха человека; это сила, это свет, которые проникают в сердце; это нравственное деяние, божественное в том, что касается своего источника, и в то же самое время, как следствие, состояние души, влияние которого человек, в ком это дело исполняется, ощущает в познании добра и зла, совершенной мерой которого является кровь Христа перед лицом Бога. Если бы речь шла только о принятии правила, человек охотно согласился бы на это, но так как он грешник, так как он совершил проступок, необходимо, чтобы вмешалась совесть, смиренно признав грех, и чтобы для очищения драгоценной силой крови Христа, она прошла через боль, которую дает ощущение всего того, что противоположно совершенству этой крови, и того, что потребовало ее пролитие.

Таким образом, человек посвящается; сердце очищается прежде всего в совести. То, чему оно поддалось, в некотором роде предстает перед этим внутренним судом, и оно с болью узнает об этом соразмерно ценности драгоценной крови Агнца Божиего, Который, беспорочный и совершенный в послушании, должен был вытерпеть муки, причиненные грехом, от которого мы, несчастные, должны быть очищены.

Позже сердце развивается во власти Его общения через познание самых драгоценных предметов для веры. Однако даже тогда время от времени случается, что это снова проявляется в совести. Это имеет место, когда в нашем естестве остается что-то еще не покоренное, что не было подчинено в послушании Христу.

Кровь возлагали на правое ухо того, кто только что очистился от проказы, а также на его правую руку и на его правую ногу, чтобы показать, что его мысли, а также его поведение и его хождение, очистились на основе принципа послушания, и все это согласно ценности и святости крови Христа, абсолютной смерти во грехе, абсолютной преданности Богу. Ничто из того, что судилось кровью, не должно было отныне проникать в мысли или встречаться в жизни и в характере того, кто очищался. Сверх того кропили елеем (знак освящающего влияния Святого Духа), не для того, чтобы умыть (это символизировалось водой - применением Слова посредством Святого Духа), но чтобы посвятить человека Богу, в знании и силе побуждения и привязанности сердца. Таким образом, весь человек посвящался Богу согласно разумению и преданности, которые сообщает Святой Дух. После этого елей возлагался на голову очищаемого, таким образом вся его личность посвящалась Господу. Таким образом, совершалось это дело для того, кто должен был очиститься {Заметьте, как отчетливо выражено здесь основание введения в новое христианское положение во всей его полноте. Виновность полностью устранена, вина удалена, очищенная кровью, все совершенные грехи смыты и дан Святой Дух, предоставляя возможность последовать всему остальному. Человек лично встает - если применить тот же образ - на христианскую основу. Далее следуют жертва за грех и жертва всесожжения, поэтому только жертва за прегрешение используется в случае с прокаженным и при помазании его}. После этого приносили жертву за грех, которая имела здесь целью показать не только то, что кровь Христа очищает совесть в практическом смысле от настоящих прегрешений, но также то, что грех должен быть осужден во всем своем масштабе перед Богом, ибо Христос не только понес наши грехи, но сделался грехом за нас. Тем фактом, что Он понес наши грехи, Он воздействует на нашу совесть в отношении этих грехов, но Своей жертвой Он также показывает нам грех таким, каков он сам по себе.

Наконец, совершаются всесожжение и хлебное приношение. Очищенный грешник осознавал во всесожжении совершенство смерти Христа, рассматриваемое как преданность его самого Богу до смерти, чтобы удовлетворить всем правам Его величия и как дело бесконечно совершенное само по себе, ибо Иисус мог сказать: "Потому что любит Меня Отец, что Я отдаю жизнь Мою, чтобы опять принять ее". Во всесожжении Христос представлен не как несущий грехи, но с точки зрения Своей преданности и Своей славы в положении, в которое нас поставил грех и, следовательно, Его Самого, в благодати для нас, если Бог должен быть полностью прославлен в Нем.

В хлебном приношении, кроме того, обнаруживается все совершенство благодати Христа в Его жизни, - чистая человечность, несомненно, но человечность, замешанная на елее, содержащая в себе, в своей природе всю силу, прелесть и благоухание Святого Духа, так как человечность представлена нам здесь в этом виде, а не помазанной елеем, то есть властью Святого Духа, но замешанной на елее {Факт помазания человека приводится после жертвы за прегрешение. Но это обстоятельство очень важно, поскольку оно показывает, что помазание существенным образом было связано с Самим Христом, но это не проявление славы, ибо "если я Духом Божиим изгоняю бесов, то царство Божие, поистине, среди вас", - но то, чем Он был во всей Своей благословенной жизни в ее совершенстве для Бога и в любви. Это то, чем мы питаемся. Заметьте здесь, что сказанное в стихе 18 не означает, как я считаю, что елей сам по себе совершал искупление, но оно совершалось жертвой за прегрешение, ибо кровь осуществляет искупление для души. Но не менее верно и то, что человека не было в этом, пока он не был помазан елеем; человек не предстает пред Богом со своим сердцем и совестью, пока не обретет Святого Духа, хотя основанием и мерой всего должна быть кровь, которой кропил священник. То же самое в стихе 29. Смотрите далее} в его субстанции. После этого оскверненный человек был чист.

Но как важна реальность примирения души с Богом, если это примирение связано со всеми аспектами дела Христова и их применения к этой душе таким образом! Итак, несомненно, что без этого нет никакого примирения. Увы! Наши легкомысленные сердца часто пренебрегают этим! С другой стороны, рука Божия творит чудесное со спокойной легкостью, которую дают совершенные власть и благодать. Однако иногда видно, как в душах (по мудрости Божией) муки и страдания сопровождают это дело примирения, когда совесть узнает по реальному состоянию вещей пред Богом и от Христа о состоянии сердца, греховного по природе и далекого от Бога.

Таково возрождение души со стороны Бога. При этом все есть действие власти Божией не только в том, что касается дела и воскресения Христа, но также в том, что касается самой души, так как в данном случае предполагается, что человек уже очистился. Священник считал его уже чистым, но сам прокаженный еще не был возрожден в своей совести, чтобы находиться в общении с Богом {Это различие важно. Оно показывает, как может быть оставновлено действие греха, как желания и воля и в некотором смысле привязанности могут быть поставлены под контроль, даже если совесть еще не упорядочена, поскольку общение еще не восстановлено, а вместе с ним благословенная уверенность и привязанности, основанные на этом общении}. Тогда Дух Божий вызывает в памяти дело Христа, чтобы установить это общение, и применяет это дело к самой душе и ее связи с делом и присутствием Духа, как для очищения грешника, так и для посвящения человека Богу. Пусть наш Бог сделает нас столь же внимательными к этому! Как же мы счастливы, что это дело - Его дело, хотя оно творится в нас и для нас!

Остается рассмотреть еще проказу в доме. В случае с прокаженным все предписания для его очищения были связаны со скинией. Израильтяне все еще находились в пустыне; следовательно, речь шла о хождении верующего в мире. Но в данном случае предполагается, что они находятся в земле обетованной. Этот образ подсказывает мысль об очищении не одного лица, а всего собрания. Если скверна покажется в доме, из него вырывают камни и обмазку; внешнее свидетельство совершенно меняется, и те, кто развратили это свидетельство, удаляются и отправляются к нечистым. Если после этого зло не обнаруживается, все излечивается и дом продолжает существовать; в противном случае дом полностью разрушается, ибо зло в самом собрании, и оно очевидно, как в случае прокаженного человека. Но если оно не распространяется после того, как вырван камень, становится очевидным, что его источник действительно заключался в этом камне, и тогда для того, чтобы очистить дом, достаточно убрать этот камень и обмазать дом новой обмазкой, исправляя все внешнее хождение. Очищение состояло в том, что собрание изгоняло порочных людей, которые развращали его внешнее свидетельство, что проявлялось во внешнем. В этом случае речь шла не о возрождении совести: очищение собрания основано на первоначальной действенности дела Христа, которая делает его приятным Богу.

Апостол Павел в своих Посланиях, обращенных к церквам, говорит: "Благодать и мир! Когда он пишет отдельным лицам, он добавляет: "милосердие". Послание к Филимону, по-видимому, составляет исключение, но дело в том, что здесь Павел обращается не только к нему, но и к церкви.

Когда одежда в пятнах от проказы, встает вопрос не о том, чтобы очистить человека, а о том, чтобы освободить его от тех обстоятельств, которые оскверняют его. Оскверненный проказой дом представляет собой особый случай, имеющий отношение к пребыванию в земле обетованной, а не к хождению по пустыне. На практике, я не сомневаюсь в этом, снова повторяется то же самое различие. Собрание в земле обетованной; отдельная же личность идет по пустыне, и могут оказаться камни, которые развращают дом.

Затем упоминаются другие случаи, которые связаны со слабостью естества, и они показывают, что, каким бы ни было оправдание этой слабостью или какой бы неизбежной она ни была, все, что от плоти, от естества, оскверняет человека в глазах Бога в силу того, что грех вошел. Каким бы неизбежным ни было это последствие, оно есть проявление постыдного состояния, потому что это греховное и падшее естество.

Однако видно, что, как это ни постыдно, этот случай считается менее серьезным в нравственном отношении, чем проказа. В проказе было проявление практического развращения, существовавшего прежде в естестве и допущенного в сердце, так что был необходим способ, требующий определенного времени, чтобы очистить совесть. В случае, о котором здесь идет речь, напротив, требовалось лишь омыться один раз и принести простую жертву за грех; когда это совершалось, то человек, принеся всесожжение, мог войти в общение с Богом через благоухание Христа.

Позаботившись о том, что было необходимо, чтобы устранить скверну из среды народа и произвести, когда это было возможно, очищения, о которых мы говорили, мы находим описание тех средств, которыми Бог хотел воспользоваться, чтобы очистить Свое святилище, окруженное народом, который осквернял его, и чтобы совершить искупление грехов самого народа.

Предписания, имеющие отношение к этой теме, в своей совокупности излагают две значительные идеи: первая, что искупление имело целью поддержать отношения народа с Богом, несмотря на грехи, которые делали его виновным; вторая, заключавшаяся в трудностях, которые окружали вхождение Аарона в святая святых и, определенно выраженная в Послании Евреям, свидетельствовала, что при тогдашней организации путь в величайшую святыню еще не был открыт.

Важно рассмотреть главу 16 с этих двух точек зрения, так как она одна касается этой темы и содержит упоминание о том, что делалось в торжественный день искупления. Жертва Христа, рассматриваемая как основа искупления, поскольку она удовлетворяла справедливость Божию по отношению к греху, символизированную пасхой. Но здесь речь идет о приближении к Богу, Который открылся на Своем престоле, об очищении от скверны, снятии грехов и об очищении совести тех, кто действительно хотел приблизиться к Нему. Итак, хотя этот образ представляет средства приближения к Богу, его детали в достаточной степени показывают, что цель не была тогда действительно достигнута. Такова общая мысль о действенности этой жертвы. Первосвященник приближался лично, наполняя святое святых благовонным курением. Так и Христос входит лично с благовонием, так как оно для Бога. Место присутствия Божиего наполняется им.

Выражение "дабы ему не умереть" означает абсолютно неизбежную природу того, что исполнилось в Христе. Он лично предстает перед Богом, как разлитое благовоние, связанное с огнем жертвенника, то есть с судом и смертью, которые творят только совершенное благоухание для Бога. Это не кровь для других, а огонь для испытания Его совершенства, не для очищения, а для вознесения пред лицом Бога благовония этого курения. Затем первосвященник брал кровь, которой он кропил крышку спереди и перед крышкой. Искупление совершалось по требованию величия престола Самого Бога; полное удовлетворение, оказываемое Его величию, делало благосклонным престол справедливости, превращало его в место принятия; благодать начинала действовать, и поклонник, когда он приближался, находил на престоле кровь в качестве свидетельства перед престолом. Затем, во-вторых, первосвященник очищал скинию, жертвенник курений и все, что там было. Но это было только внутри.

Затем первосвященник очищал скинию, жертвенник и все сопутствующие им предметы. Таким образом, в силу кропления Своей кровью Христос примирит все, установив мир кровью Своего креста. Не могло быть греховности ни в скинии, ни на жертвеннике, ибо Бог очищал с них скверну, чтобы не иметь ее перед глазами.

В-третьих, первосвященник исповедовал грехи народа на козле отпущения; отсылаемый в необитаемую землю, он уносил все грехи подальше от Бога, чтобы они больше не возвратились. В этом последнем действии идея замены представлена самым ясным образом. Этот образ излагает в целом три истины, а именно: кровь на крышке ковчега, примирение всего и грехи, признанные и унесенные другим. Такой же порядок обнаруживается в Послании Колоссянам 1: установленный мир, примирение всего Христом и в отношении верующих. "Ныне примирил в теле плоти Его смертью Его".

Очевидно, что хотя козел отпущения отсылался живым, он отождествлялся в том, что касается действительности дела, с другим козлом. Только здесь идея о навеки изглаженных из памяти грехах добавлялась к мысли о смерти. С одной стороны, смертью жертвы устанавливалась слава Божия и утверждались Его права; с другой стороны, совершилась замена на козла отпущения, на Господа Иисуса в Его драгоценной благодати по отношению к грешникам, дело которых Он взял в Свои руки; поскольку замена уносила их грехи, то их спасение было полным и окончательным.

Первый козел был уделом Господа; речь шла о Его характере и о Его величии; второй был уделом народа - он решительным образом представлял собой народ с его грехами.

Важно отчетливо различать эти два аспекта смерти Спасителя в искупительной жертве, совершенной Им. Он прославил Бога, и Бог поступает согласно ценности этой крови по отношению ко всем {Смотрите Иоан. 13,31-32 и 17,1.4, и это дает человеку право на славу, а не просто оправдывает его}; Он понес грехи Своего народа, и спасение Его народа совершилось. В некотором смысле первый из этих двух аспектов - самый важный. Когда появился грех, праведность Бога могла бы покончить с грешником, но тогда где были бы Его любовь и Его благодатные замыслы, где были бы прощение и даже утверждение Его славы согласно Его истинной природе, которая есть любовь, ибо Он праведен и свят?

Я говорю здесь не о спасении людей, а о собственной славе Бога. Совершенная смерть Иисуса, Его кровь, возложенная на престол Божий, подтвердила и высветила - как ни одно создание не смогло бы сделать это - все, что есть Бог, всю Его славу (ибо Он принял смертный приговор), Его правду, Его величие (ибо Его Сын покорился всему). Его праведность по отношению к греху, Его бесконечную любовь. Бог в этой смерти нашел средство исполнить Свои благодатные замыслы, полностью утвердив величие Своей справедливости и Своего божественного достоинства, ибо что еще могло бы прославить их, как это сделала смерть Иисуса?

Потому эта преданность Иисуса, Сына Божиего, славе Своего Отца, Его полное подчинение вплоть до смерти, чтобы Бог утвердился во всех Своих правах, дала выход любви Божией и свободу для ее проявления. Поэтому Иисус говорит: "Крещением должен Я креститься; и как Я томлюсь, пока сие совершится!" Его сердце, переполненное любовью, со всеми его чувствованиями, оттолкнул грех человека, который не желал Его, но искуплением Он мог без помех излить Свои чувства по отношению к грешнику при исполнении благодати Божией и Его замыслов. Сам Иисус, так сказать, имел права на эту любовь, - это положение, в которое мы поставлены благодатью и которому нет ничего равного. "Потому что любит Меня Отец, что Я отдаю жизнь Мою, чтобы опять принять ее".

О таких вещах говорят с почтением, но о них полезно говорить, так как в них определяется и выражается слава нашего Бога и слава Иисуса Христа, Которого Он послал. Нет ни одного качества, ни одной черты характера Бога, которая бы не проявилась и не прославила во всем Его совершенстве то, что имело место между Самим Богом и Иисусом. То, что этой самой жертвой мы были спасены, искуплены и что наши грехи были прощены по замыслам благодати Божией, это, если я могу так выразиться, - каким бы драгоценным и важным это ни было для нас - лишь подчиненная часть этого дела, если что-либо может называться подчиненным там, где все совершенно. Дело совершенно само по себе, с какой бы стороны ни смотрели на него, но его целью являемся мы, грешники, однако оно подчиненного порядка в плане выражения характера и славы Самого Бога.

Теперь, когда мы немного изучили основные принципы, мы можем рассмотреть частности.

Вероятно, вы заметили, что было два жертвоприношения: одно для Аарона и его семейства, а другое - для народа. Аарон и его сыновья всегда представляют собой Церковь - не в смысле тела, но как общность священников.

Таким образом, в самый день искупления мы обнаруживаем различие между теми, кто образует Церковь, и земным народом, который составляет стан Божий на земле. Для верующих место вне стана, где пострадал их Вождь, как жертва за грех. Как следствие, их место теперь пред лицом Бога на небесах, куда вошел их Вождь. Быть вне стана {Для тех, кто понимает значение жертвы Христа за грех, есть только эти два положения: быть вне стана или быть на небе. Тела животных, кровь которых вносили в святилище за грех, сжигалась вне стана. "Выйдем", - говорит апостол. - Нам нужно быть здесь на земле вне стана, без каких-либо представлений о народе, обосновавшемся на земле или для земли, или быть на небе, куда наш Первосвященник "со Своею кровию однажды восшел". Это относится к личности первосвященника. Во всяком случае, как основание спасения, кровь должна была возлагаться на крышку ковчега, но доля христианина вместе с первосвященником; он входит за завесу на небе, где находится Христос или отождествляется с Ним, как отвергнутая на земле искупительная жертва} здесь на земле соответствует небесному уделу там на небесах. Это два благословенных положения Христа.

Если исповедующая Церковь занимает положение стана здесь на земле, то место верующего всегда снаружи. Впрочем, Церковь так и делала; она похваляется этим, подражая иудеям. Потребуется, чтобы Израиль в конце концов признал себя находящимся снаружи, чтобы спастись и возвратиться по благодати, потому что Спаситель, Которого он презрел в день своего ослепления, принял на Себя в благодати все его грехи, как народа, и умер за этот народ.

Мы, христиане, предвосхищаем это положение в то время, когда Христос пребывает на небесах. Но прежде чем остаток Израиля так восстановится в благодати, привязанности его сердца обратятся к Господу. Он осознает силу жертвы, лишь когда воззрит на Христа, Которого он пронзит и о Котором будет скорбеть. Следовательно, этот день был учрежден как день, в который каждый должен печалиться о своей душе под страхом быть отверженным.

Кроме того, этот день искупления предполагал, что состояние дел в пустыне, делало народ неспособным находиться в отношениях с полностью открывшимся Богом. Бог искупил его, разговаривал с ним, но сердце Израиля, то есть человека, которому было проявлено благоволение, не было способно в своем естественном состоянии поддерживать себя в таком положении. Израиль сделал золотого тельца, а Моисей положил на лицо Свое покрывало; Надав и Авиуд принесли огонь чуждый на жертвенник Божий, огонь, который не был взят на жертвеннике всесожжения. Путь к святилищу был закрыт; Аарону было запрещено входить в него во всякое время. Он никогда не входил туда в своих одеждах славы и красоты, и когда он входил, то не для общения с Богом, а для исполнения очищения от скверны народа, посреди которого Бог устроил Свое жилище. День искупления был установлен с запрещением входить в святилище во всякое время, и Дух обращает наше внимание на то, что так было постановлено после смерти сыновей Аарона. Аарон появляется там только с облаком курения, чтобы не умереть. Благодать заботилась таким образом о том, чтобы народ не погиб из-за его скверны, но Дух Божий указывал этим, что путь в святое святых еще не был открыт.

Чем же наше настоящее положение отличается от того положения? Завеса разодрана, и мы входим в святое святых, как священники, в полной свободе, по новому и живому пути, через завесу, то есть через плоть Христову. Мы входим туда, не сознавая греха, потому что удар на который разодрал завесу, чтобы в своей полноте явить славу и величие престола, а так же святость Того, Кто восседает там и Кто отменил грехи, которые бы сделали нас не способными входить туда или смотреть вовнутрь. Более того мы восседаем там во Христе, нашем Вожде, Главе Своего тела, Церкви.

А пока Израиль снаружи, Церковь рассматривается в личности Христа. Первосвященник и все это домоустроение есть день искупления, в течение которого Первосвященник Израиля скрывается за завесой. Завеса, которая скрывала значение всех этих символов, теперь снята во Христе, так что посредством Духа Господнего мы имеем полную свободу, но завеса осталась на сердце Израиля. Верно, что Христос защищает их дело за завесой кровью, которую Он предъявляет там, но они еще не получили свидетельства из вне и их совесть не освободилась в познании того, что их грехи были навсегда унесены в необитаемую землю, где они никогда не будут найдены вновь.

Собственно говоря, наше место - за завесой, мы представлены Аароном, поскольку кровь на крышке ковчега. Мы не только оправданы посредством козла отпущения, как находящиеся вовне: это было сделано раз и навсегда, ибо завеса на сердце Израиля, но ее больше нет между нами и Богом. Но мы вошли за завесу с Первосвященником, поскольку мы едины с ним: мы не ждем, чтобы наслаждаться действенностью этого дела, чтобы Он вышел из скинии и вернулся; только по возвращении истинного Аарона Израиль получит преимущество прощения, хотя это прощение, предметом которого Он является, то же самое, что и то, которое обретено нами. Поэтому жертвоприношение Аарона и его сыновей характеризовались кровью, возлагаемой на крышку ковчега, и вхождением Аарона лично за завесу.

Но Церковь состоит из людей, живущих здесь на земле и совершающих грехи. Таким образом, пребывающие в мире, эти люди возвращаются, что касается их совести, в ряды людей извне, как сам Аарон рассматривался, но не в качестве символа, и их совесть очищается уверенностью в том, что Христос понес все их грехи в Своем теле, когда Он был распят на кресте. Но в действительности наше место - за завесой согласно ценности крови Христа и совершенного принятия Его личности.

То же самое, что касается упования на Христа. Если я считаю себя ответственным человеком на земле, я уповаю на Иисуса, чтобы все обрело свое избавление и чтобы был положен конец всякому страданию и всякой власти зла: я лично, как служитель, ожидаю получить, когда Он явится, свидетельство Его одобрения, как Учителя, перед лицом всех. Но если я рассматриваю свои привилегии, как члена Его тела, я думаю о моем единении с Ним на небе, и я знаю, что я буду сопровождать Его, когда Он возвратится в Своей славе.

Следует указать на это различие, так как без этого была бы путаница в наших мыслях и толкованиях многих отрывков. То же самое верно и в том, что касается повседневной личной религиозности. Я могу рассматривать себя в единстве с Христом, восседающим в Нем на небесах, пользующимся всеми привилегиями, которыми Он Сам наслаждается перед Богом, Своим Отцом и единым с Ним, как я один с Главой тела. Равным образом я могу признать, что я слабое, жалкое создание, ходящее по земле, имеющее нужды, соблазны, которые нужно преодолевать, совершающее прегрешения и созерцающее Христа наверху, в то время как я внизу, Христа, который единственный предстоит пред престолом ради меня. Я счастлив, что возле Бога есть Тот, Который, совершенный, пострадал за меня, который не находится больше в тех обстоятельствах, в которых нахожусь я, но пребывает возле Бога ради меня, преодолевающего их. Таково учение Послания к Евреям {Разница между Посланием Евреям и 1 Иоанна 2 состоит в следующем: в Послании Иоанна речь идет об общении, и Христос наш Ходатай у Отца. Грех прерывает это общение, но заступничество Христа, как Ходатая, основано на справедливости и искуплении. В Послании Евреям речь идет о доступе к Богу, мы делаемся совершенными навеки и обретаем дерзновение, чтобы входить в святое святых. Следовательно, вопрос состоит не в грехе, а в милосердии и милости, чтобы получить помощь в надлежащий момент}, в то время как союз церкви с Христом изложен более подробно в Послании Ефесянам; в Посланиях же Иоанна мы узнаем, что верующий пребывает в Нем.

После этого частного наблюдения относительно дня искупления мы находим указания, которые имеют целью не осуществление очищения от уже полученной скверны, а предохранение как народа, так и священников, от скверны, которой они подвергаются. Глава 17 ставит своей целью показать Израиль как святой народ, посвященный Богу, и предохранить его от всего, чтобы осквернило бы в его отношениях с Ним и с другими. Жизнь принадлежит Богу, и когда она отбирается, необходимо, чтобы она была принесена в жертву - в жертву Богу, разумеется. Кровью должны были кропить, тук сжигали на жертвеннике, воздвигались препятствия для тайного влечения сердца к нечистым силам; права Бога на жизнь и истина жертвы - эти принципы жизненной важности были утверждены. Таким образом, Бог и отношения человека с Богом признавались и почитались.

Цель главы 18 - предостеречь израильтян, чтобы они не оскверняли себя в том, что принадлежит самой природе, и сохранили себя такими, какими они должны были бы быть при этом порядке отношений. Человек не должен осквернить себя сам, но, не почитая Бога, он обрекал себя на осквернение своего собственного тела (ср. Рим. 1). Народ Божий, будучи приверженным к Нему, получает соответствующее наставление. Он был отделен от зла мира, из которого он был призван, из отчаянного распутства, в которое сатана вовлек человека, ставшего его игрушкой. Постановления и законы Господа должны были направлять его: человек, ходящий в них и соблюдающий их, будет жив.

Главы 19 и 20 ведут нас немного дальше. Народ должен был быть свят, так как Господь был свят. Глава 19 рассматривает все скорее со стороны, хотя она предостерегает против всего того, что было скверной или что осквернило святое: она наставляет народ в том, что хорошо, благоприятно и прилично в отношении различных частностей его поведения - как в личных отношениях его членов друг с другом, так и относительно некоторых опасностей, которым подвергало его хождение среди повседневных обстоятельств, ибо он имел дело с Богом, и Господь был его Богом. Народ Божий должен был во всех своих отношениях иметь поведение, достойное тех отношений, которые он поддерживал с Ним, и понимать, согласно Богу, то, что подобало человеку во всех положениях, в которые он мог быть поставлен. Таким образом, хотя в данном случае не стоит вопрос о священстве, мы видим, что практически поддерживается отношение народа с Тем, Кто пребывал среди него и к Которому он приближался, остерегаясь скверны, постыдной для тех, кто находился в этих отношениях. Именно здесь мы находим предписание любить ближнего своего как самого себя.

Глава 20 еще больше предостерегает нас против зла и развращения, которые существовали среди народов. В этих двух главах Израиль призывается быть святым: в главе 19 скорее в соответствии с характером Бога, в главе 20, - чтобы остерегаться идолов и зла, потому что Господь освятил народ для Самого Себя; эта глава 20 настаивает на чистоте, чтобы она соблюдалась во всех отношениях.

Глава 21 особо показывает то, что подобает священникам, как отделенным для Бога. Так как эти отношения были более тесными, они предполагали поведение, которое находилось бы в гармонии с Ним. Все в состоянии народа должно было быть чистым для присутствия Бога. То же самое верно и для нас.

Глава 22. Если из-за слабости или по небрежности было что-либо несовместимое с близостью, которую положение священников давало им возле Бога, они должны были воздерживаться от наслаждения тем, что принадлежало этому положению. В этой главе речь идет также о том, что священники и члены их семей в священническом отделении могли есть. Это равным образом верно и для нас: есть часть духовной пищи, познание Христа, принесенного в жертву Богу, которой можно питаться только властью Духа, когда сердце действительно отдается Ему. Сами приношения должны были быть чистыми и достойными Бога, Которому они предназначались; они должны были быть соединены с истинным ощущением как Его величия, так и наших отношений с Ним. Все это в сущности обнаруживается в Христе. Никакая черствость плотского сердца не допускается - требуется святость. В том, что связано с нашей собственной радостью перед Богом, святость должна поддерживаться приношениями.

В главе 20, в которой грубые и суеверные занятия идолопоклонством, в которые сатана поверг человека, запрещены народу наряду с повелением остерегаться нечистоты, которая неизбежно была с ним связана и для которой влияние сатаны давало полную свободу действий, мы имеем это прекрасное и простое изложение принципа, который должен был направлять народ в этом отношении: "Освящайте себя и будьте святы, ибо Я Господь, Бог ваш, свят. Соблюдайте постановления Мои, исполняйте их, ибо Я Господь, освящающий вас". Израильтяне обязаны были дорожить святостью и освящать себя в практическом смысле, потому что они в доме, а хозяин дома свят. Освящение предполагало, что они были в признанных отношениях с Богом. Бог требует, чтобы Его домочадцы были чистыми, как чист Он. Его Слово должно было быть их правилом. Они должны были слушаться Его в Его указаниях, ибо Он отделял их для Себя. Таково назидательное поучение, которое дает нам основу для всех наших суждений по этому поводу. Если кто-то в моем доме, я хочу, чтобы он соблюдал чистоту и только по той причине, что он у меня. О тех, кто вне дома, я не должен беспокоиться {Я не говорю здесь об ответственности или милосердии}. Их отделял Господь для той цели, о которой мы говорим.

Кроме того, есть интересные наставления по поводу того, что священники должны были есть; но мы вновь встретимся с ними в следующей книге и рассмотрим их там.

Теперь мы добрались до праздников (глава 23): истек год {Добавлю, чтобы пояснить это выражение, что еврейское слово, переведенное как праздник, обозначает намеченное время, которое следовательно, повторялось, когда год заканчивался. Череда праздников охватывала весь год, поскольку они регулярно следовали друг за другом во время его протекания. Это также говорит об отличии субботы, покоя Божиего - только здесь от сотворения, и, я могу добавить, отличие новомесячия - образ, я не сомневаюсь в этом, возрождения Израиля. Праздник новомесячия был в седьмой месяц} замыслов Божиих по отношению к Своему народу, и покой был целью этих замыслов.

Следовательно, было семь праздников, - совершенное число, хорошо известное в Слове: суббота, пасха и праздник опресноков, первый сноп жатвы, пятидесятница, праздник труб седьмого месяца, день искупления, праздник кущей. Когда хотят отделить субботу и не включать ее в это перечисление, тогда различают пасху и праздник опресноков, что дополняет число семь. Я говорю это не для того, чтобы сохранить это число, но потому, что в самой главе говорится об этом: причислив субботу к другим праздникам, она повторяет это и дает им, без субботы, название великих праздников. Действительно, в одном смысле суббота была праздником, но в другом она была отдыхом, предвосхищающим время, когда все будет закончено {На этих праздниках Бог собирал народ вокруг Себя на священное собрание. Праздники, следовательно, были объединением народа Божиего вокруг Него, и, в частности, представляли собой Его пути для этого объединения. Отсюда различия, сделанные в этой главе. Суббота, покой Бога, очевидно, станет великим объединением Его народа вокруг Него, как центра мира и благословения, так что она поистине торжественный праздник, священное собрание; но также очевидно, что она отличается от средств и действий, предназначенных для объединения народа; по этой причине мы находим ее в начале, где она причислена к торжественным праздникам, но затем в стихе 4, Дух Божий начинает снова и представляет торжественные праздники, как охватывающие совокупность путей Божиих для объединения своего народа, опуская субботу. В перечислении праздников можно рассматривать пасху и праздник опресноков как один, так как они отмечались в одно время. Или рассматривать их как два отличных праздника, исключая в этом случае субботу. Эти два подхода обнаруживаются в Слове}. Праздники, следовательно, показывают в общем совокупность основ, на которых Бог установил Свои отношения со Своим народом, принципы, по которым Он объединил их вокруг Себя, исполняя на земле Свои планы в отношении него. В других отношениях их значение было глубже; но в данном случае они рассматриваются с этой точки зрения. Обстоятельства и факты, которые они представляли, рассматриваются с точки зрения их исполнения на земле.

Можно разделить их еще другим образом, взяв слова: "И сказал Господь Моисею" {Будет правильно мимоходом обратить внимание на то, что эта формула во всем Пятикнижии дает настоящее деление сюжетов. Иногда указания, адресованные Аарону, что предполагает внутренние отношения, основанные на священстве, иногда они адресованы Моисею и Аарону совместно и в этом случае они ставят целью не установление отношений, а урегулирование отправления уже установленных обязанностей. Так, в Левите 10 мы в первый раз, как я считаю, видим следующее выражение: "И сказал Господь Аарону", а в главе 11: "И сказал Господь Моисею и Аарону", потому что хотя эта последняя глава содержит заветы и постановления, данные в первый раз, в ней ставится вопрос о здравом суждении, с которым должно было трудиться священство благодаря уже существующим отношениям между Богом и народом. Эти общие принципы помогут понять продолжение общения между Богом и Его народом (см. главу 13). Глава 14 до стиха 32 содержит просто постановления, которые регулируют то, что священство должно делать; в стихе 33 мы снова находим призыв к здравому священническому суждению} - за заголовок каждой части сюжета:

1) Суббота, пасха и праздник опресноков (стих 1-8); 2) Первые плоды и Пятидесятница (стихи 9-22); 3) Праздник труб (стихи 23-25); 4) День искупления (стихи 26-32); 5) Праздник кущей (со стиха 33 до конца). Это последнее деление предлагает нам духовное различие праздников, а именно путей Божиих, так как они выражены в них. Но рассмотрим их немного более подробно.

Суббота представлена прежде всего потому, что она цель и результат, которым заканчиваются все пути Божии. Нам обещается войти в Его покой. Суббота действительно праздник Господа, но те праздники, которые выражают пути Господа, которые ставят свей целью снова привести нас к покою, начинаются в стихе 4. (Ср.стихи 37-38). Указав на это различие, мы можем продолжить эту тему, рассматривая субботу {Я добавляю здесь несколько слов по поводу субботы, соответственно суждениям моих братьев. Следует подчиниться Слову. Во-первых, суббота заключает в себе мысль об участии в покое Бога. Это участие - привилегия Его народа. Этой привилегией сердце Бога дорожит в высшей степени, какое бы знамение ни связывал с ней Бог (Евр. 4). Бог установил ее с самого начала; нет и намека на то, что человек принял в этом какое-то участие; человек не трудился для сотворения мира, он не был помещен в сад Едемский, чтобы обрабатывать его в поте лица; он должен был только бесконечно наслаждаться там. Но все же день покоя был освящен с самого начала. Позднее суббота давалась в память об избавлении из Египта (Втор. 5,15), а пророки настаивают особенно на том, что суббота была дана как знак завета Божия (Иез. 20; Исх. 30,13). Это совершенно ясно: суббота была только залогом того, что было сказано в словах: "Сам Я приду, и введу тебя в покой" (Исх. 33,14.31.13; Лев. 19,3). Она была знаком, которым Бог давал знать, что Он освятил Себе этот народ (Иез. 20,12.13-16,20; Неемии 9,14. Ср.Исаии 56,2-6; 58,13; Иеремии 17,22; Плач Иеремии 1,7; Иезекииля 22,8; 23,38; 44,24). Кроме того, мы видим, что каждый раз, когда Бог дает новый принцип или новую форму отношений, добавляется суббота. Это дается в милости к Израилю (Исход 16,23) и как закон (Исход 20,10). Посмотрите также, кроме рассматриваемого нами стиха, Исход 30,1; 13,14; 34,21, когда народ снова восстановлен долготерпением Бога в силу посредничества; посмотрите еще 30,2 и новый завет, упомянутый во Второзаконии, как мы уже об этом сказали.

Эти замечания показывают нам, какое основополагающее и глубокое значение имела суббота, как мысль Бога и знак отношений, которые Он установил со Своим народом, хотя по своей собственной природе, будучи только знаком, праздником, она не несла в себе нравственного обязательства, то есть обязательства, которое зависит от уже существующих отношений и которое, следовательно, имеет свои права, хотя и нет формального завета для их утверждения.

Но если рассмотрение связи субботы с заветом, законом которого она является, очень важно, то возможно, даже еще более важно вспомнить, что завет между Богом и еврейским народом не касается нас и знак этого завета не принадлежит нам. Это не препятствует тому, что покой Божий мы ценим не так, как евреи, и, возможно, даже больше. Но наш покой не принадлежит этому творению, как их покой, символизируемый его седьмым днем. Кроме того (и это еще более важно) следует вспомнить, что Господь Иисус - Господь субботы; это соображение очень большой значимости, что касается Его личности, но оно потеряло бы свое значение, если бы было верно то, что Он ничего не изменил относительно того дня. Наконец, заметим, что Он ничего не упомянул о нем; никакого упоминания в Нагорной проповеди, где Он дал такое ценное краткое изложение основополагающих принципов, соответствующих царству, принципов, к которым Он добавил другие, данные небесным светом; присутствие страдающего Мессии и откровение о награде, которая будет получена на небе. Между тем Иисус представил в этой проповеди совокупность принципов Своего царства. Мы находим также, что Он постоянно затрагивал суждения евреев по поводу субботы, - обстоятельство, которое было старательно донесено до нас евангелистами, то есть Святым Духом. Суббота - тот день, в который Иисус был в смерти, ужасный знак для евреев, что касается их завета, но для нас это знак рождения лучшего.

Пытаются доказать, прилагая большие усилия, что седьмой день был фактически первым. Одно-единственное замечание разрушает все эти построения: то, что Слово Божие называет этот последний день первым в противоположность седьмому. Какой же день первый? Для нас это день воскресения Иисуса, которым мы возродились для живой надежды, источника всей нашей радости, нашего спасения и который придает свой характер всей нашей жизни. Поэтому мы обретем покой Бога в воскресении. С духовной точки зрения в этом мире мы начинаем нашу духовную жизнь с покоя вместо того, чтобы насладиться им лишь в конце наших трудов. Наш покой в новом творении. Мы, после Христа, начало этой новой недели.

Следовательно, ясно, что покой Бога не может для нас ассоциироваться со знаком покоя настоящего мироздания: он связан исключительно с воскресением Христа, отправной точкой для того положения, которое Он занял как глава нового творения. Есть ли для нас какой-либо авторитет в Новом Завете, чтобы отличать первый день недели от других? Что касается меня, я не сомневаюсь в этом. Определенно, что у нас по этому вопросу нет постановлений, подобных постановлениям старого закона; они были бы совершенно противоположны духу благодатного Евангелия. Но Дух Божий различными способами обозначил первый день недели, хотя Он не принудил нас принять этот день способом, противным духу данного устроения. В этот день Господь, воскреснув по Своему обету, явился посреди своих учеников, собравшихся по Его слову. То же самое повторяется в подобный день на следующей неделе. В Деяниях этот самый день упоминается как день, в который собирались, чтобы преломить хлеб.

В первом Послании к Коринфянам, в главе 16, христиане увещеваются в каждый первый день недели отлагать от себя и сберегать, сколько позволяет им состояние. В Откровении этот день решительно называется днем Господа, то есть Святой Дух обозначает его непосредственно, давая ему отличительное название. Я прекрасно знаю, что нас хотели убедить, будто в этом отрывке речь идет о том, что Иоанн говорит здесь в духе тысячелетия. Но есть два категорических возражения против этого толкования. Во-первых, греческий текст не говорит ни о чем подобном; он выражает совсем другое; эпитет, который здесь употребляется, тот же самый, что и для Вечери, и он может быть переведен как Господень или воскресный: воскресная Вечеря, воскресный день. Кто может сомневаться в смысле такого выражения и откажется признать, что первый день недели отличался от других (так же как Вечеря отличалась от других трапез), чтобы быть не предписанной субботой, а привилегированным днем? Во-вторых, рассуждение, направленное против этого мнения, основано на совершенно ложной идее, так как лишь малая часть Откровения говорит о тысячелетнем царстве. Почти вся книга рассматривает то, что предшествует этому времени. В частности о нем вовсе не говорится в том отрывке, который содержит данное выражение и который имеет отношение к существующим церквам, каким бы ни был, впрочем, их пророческий характер. Таким образом, отсюда следует, что если мы остановим свой выбор на Слове Божием, мы обязаны будем признать, что первый день недели отличается от тех, которые следуют за ним, так как это день Господа. Поэтому мы обязаны сказать, если мы подчиняемся власти Сына Человеческого, что Он выше субботы, Он Господь субботы. Так что, признавая значение еврейской субботы, как таковой, мы покушаемся на власть, достоинство и права Самого Господа Иисуса.

Чем больше мы понимаем истинное значение субботы, как седьмого дня, тем больше мы чувствуем, насколько важно то соображение, что уже не седьмой, а первый день имеет особые преимущества для нас. С другой стороны, не следует недооценивать мысли о покое Божием, а не только человека, - мысли, господствующей во всем Откровении отношений Бога с человеком, потому что мы находимся уже не под законом, а под благодатью. Покой для нас - покой от духовных трудов посреди зла; это значит не только "отдыхать от греха". Мы наслаждаемся им вместе с Тем, сотрудниками Которого мы являемся и Который сказал: "Отец Мой доныне делает, и Я делаю"}, пасху и праздник опресноков как составляющие одно целое (стихи 1-8). Из этих двух лишь праздник опресноков называется собственно праздником; пасха была жертвой, на которой был основан праздник, как говорит апостол: "Пасха наша- Христос заклан за нас. Почему станем праздновать не со старою закваскою".

Действительно, то, что нужно для субботы, для покоя Бога, так это жертва Христа, а также чистота (отсутствие закваски), совершенная в Нем и исполненная в нас, поскольку мы обладаем Христом, как нашей жизнью, и признаем себя, хотя мы все еще во плоти, умершими и воскресшими с Ним {Есть три момента, на которые мы можем обратить здесь внимание в связи с этим. Сначала, в Кол. 3, Бог считает нас мертвыми со Христом (в Кол. также воскресшими); в Рим. 6 мы считаем себя мертвыми к греху и живыми не в Адаме, но через Иисуса; в 2 Кор. 4 это осуществляется практически; мы всегда несем в себе мертвость Господа Иисуса, чтобы жизнь Иисуса проявилась в нашей плоти. Послание к Ефесянам основано на другом: мы не те, кто умер к греху, но те, кто умер в грехах, и потому мы совершенно новое творение. Высшая благодать поместила нас во Христе той же силой, какой она вознесла Христа из гроба к престолу Божию}. Так, в главе 16 Исхода мы видим манну, поставленную в связь с субботой; полное отсутствие закваски представляло собой совершенство личности Христа, живущего на земле, и одновременно выражает хождение по земле Того, Кто разделяет Его жизнь. Когда наступит истинная и последняя суббота, мы, само собой разумеется, очистимся от всякой закваски. Жертва Христа и чистота Христа дают нам возможность разделить покой Бога.

После этого идет власть, первые плоды: это воскресение Христа на следующий день после субботы, первого дня недели. Это начало уборки хлеба, собираемого силой Божией вне зависимости от природной жизни мира. По еврейскому закону до жатвы ни к чему нельзя было прикасаться. Христос был началом, первенцем среди мертвых. Вместе с этими первыми плодами приносились жертвы благоухания, но ни одной за грех. Ясно, что в них не было необходимости, Первые плоды - это Христос, принесенный в жертву Богу, совершенно чистый, обмолоченный в Его присутствии, находящийся полностью пред Его очами для нас, воскресший из мертвых, начало нового урожая пред Богом - человек в таком состоянии, в каком не находился даже невинный Адам, Человек замыслов Божиих, второй Адам; не то, чтобы все зависело от послушания, которое можно было нарушить и нарушали, но, согласно Богу, это было полностью прославлено в средоточии греха; позади смерть, позади грех (ибо Он умер для греха), позади власть сатаны, позади суд, и, следовательно, все это сошло со сцены, где находился ответственный человек, на совершенно новой основе с Богом после завершения Его дела, и Бог полностью прославлен; подобное деяние дало Ему право сказать: "Потому Отец Мой любит Меня, что Я полагаю Мою жизнь, чтобы Я мог вновь принять ее", и Бог в Своей праведности посадил Его одесную Себя во славе.

В связи с первыми плодами совершается хлебное приношение, а по окончании семи недель - Пятидесятница. В данном случае это уже не Христос, это Его дети, первые плоды его созданий, но они рассматриваются как находящиеся на земле, и в них присутствует закваска. Поэтому, хотя они приносились в жертву Богу, они не сжигались на жертвеннике в благоухании (Лев. 2,12). Но вместе с хлебами приносилась жертва за грех, которая своей действенностью отвечала закваске, которую они содержали. Это святые, объединение которых началось в Пятидесятницу.

За этим праздником следовал длинный промежуток времени, который не прерывался никаким новым проявлением путей Божиих. Только когда жали жатву, было запрещено дожинать до края поля. Из этого следовало, что часть хорошего зерна оставлялась в поле после того, как урожай был убран в амбары, но это делалось не для того, чтобы зерно погибло: оно оставлялось для тех, кто не пользовался богатствами народа Божиего, но по исключительной милости призывался к участию в пользовании запасами, которые Бог сделал для этого народа, в изобилии, которое Он даровал ему. Это и произойдет в конце века сего.

Когда заканчивается дело Пятидесятницы, начинается другая череда событий (стих 23) со слов: "И сказал Господь Моисею". Труба трубит при новой луне (ср. Пс. 81 и Числ. 10,3-10). Это обновление благословения и великолепия народа; Израиль собирается на собрание пред Господом. Это еще не восстановление радости, но, по меньшей мере, отблеск света и славы Бога, которые исчезли, предлагается глазам Израиля: Бог созывает собрание, чтобы восстановить на нем славу.

Но Израиль должен чувствовать свою вину, и на празднике, который следует за этим, скорбь народа соединяется с жертвой для искупления. Израиль взирает на Того, Кого он пригвоздил, и скорбит (стихи 26-32). Народ (или по меньшей мере пощаженный остаток, становящийся народом) участвует в благодати жертвы Христа на земле в состоянии покаяния, признанном Богом, с тем, чтобы пришли времена обновления. Следовательно, этот праздник десятого дня седьмого месяца показывает нам покаяние народа, но в связи с жертвой очищения. Действенность жертвы, признание израильтянами этой действенности связано с печалью их душ (ср. Зах. 12). Израиль в своей скорби воздерживался от всякой внешней деятельности; это была суббота: народ сосредоточивался и смирялся в присутствии Бога. Он примет Того, Который был пронзен за него, с чувством греха, который он совершил, отвергая его.

Наконец, наступает праздник кущей. Во время этого праздника израильтяне в течение семи дней приносили Господу жертвы, сжигаемые огнем; в восьмой день, как и в первый, было священное собрание; этот праздник превышал срок полного периода и затрагивал другую неделю; я не сомневаюсь, что он заключал в себе воскресение, то есть участие воскресших в радости этого дня.

Это было торжественное собрание. Этот восьмой день был великим днем праздника, на котором Господь (заявив, что в то время Его час еще не пришел, чтобы явиться миру, так как Его братья, евреи, также не верили в Него) провозгласил, что, ожидая настоящего праздника кущей во время Его явления миру, для поверившего в Него будут реки живой воды, которые потекут из Его живота - Святой Дух, живая сила, действующая в сердце, в выражении Его самых задушевных привязанностей и проистекающая от Него. Израиль пил живую воду из скалы в пустыне; теперь, когда он вышел из нее, он был счастлив отметить это пребывание, помня о том, чем оно закончилось, что усиливало радость покоя, в который он был введен. Но верующие призваны не только пить (ибо блаженны те, которые не видели, но творили); река должна течь из самого их сердца; они обретут от Христа Святой Дух во власти, прежде чем Господь явится миру и они займут свое место в небесном Ханаане.

Таким образом, праздник кущей показывает нам тысячелетнюю радость, которой насладится Израиль, когда он выйдет из пустыни, куда он попал из-за своего греха, - радость, к которой добавится этот первый день недели, радость воскресения, радость тех, кто воскрес вместе с Господом Иисусом, а пока его положение соответствует присутствию Святого Духа.

Поэтому праздник кущей проходил после сбора плодов земли, и, как мы видим это в другом месте, не только после жатвы, но также после сбора винограда, то есть после разделения судом и после окончательного исполнения суда на земле, когда соберутся все небесные и земные святые. Поэтому Израиль радовался семь дней перед Господом.

Пасха имела свой прообраз, Пятидесятница - свой, но праздник кущей, этот день радости, еще ждет своего исполнения, когда Тот, Кто должен быть его центром и источником, Господь Иисус возрадуется посреди великого собрания, которое начнет с восхваления Господа (Пс. 21). Он сделал это уже на собрании своих братьев, но тогда весь род Иакова будет призван славить Его и все концы земли будут помнить об этом.

Выражение "торжественное собрание", как мне представляется, в этом смысле не применяется ни к одному из праздников, кроме этого, за исключением седьмого дня Пасхи (Втор. 16). Праздник кущей не мог праздноваться в пустыне. Для этого, очевидно, было необходимо, чтобы народ владел землей. Следует заметить также то, что он никогда не праздновался в соответствии с предписаниями закона со дней Иисуса Навина до Неемии (Неем. 8,17). Израиль забыл, что он был чужим в пустыне. Радость, когда память отсутствует, меркнет. В духовном состоянии, когда не принимают во внимание ни пустыню, ни благодать, которая одна дала нам удел вне пустыни, само наслаждение благословением ведет к падению.

Следует заметить, что, собственно говоря, все эти праздники - символ того, что происходит на земле, и они связаны с Израилем, если мы исключим из всего этого восьмой день праздника кущей. Период Церкви, как таковой, - это промежуток времени, который протекает между Пятидесятницей и праздником кущей. Правда, мы можем воспользоваться двумя первыми праздниками, и мы делаем это, но исторически этот образ относится к Израилю.

Остальная часть книги, как мне кажется, имеет особое значение. Дух Божий изложил в главе 23 историю путей Божиих по отношению к Своему народу на земле от начала до конца, от Христа до тысячелетнего покоя.

Глава 24 содержит, во-первых, внутреннее, так сказать, дело, которое принадлежит одному священству, и, во-вторых, явный грех отступника, который проклинает Господа, - грех, который является следствием союза с египтянином. Заботами священства (какими бы ни были открытые пути Бога и состояние народа), свет благодати Духа должен был поддерживаться, особенно с вечера до утра, то есть в то время, когда тьма окутывала Израиль.

Кроме того, благовонное курение, совершаемое в воспоминание о хлебах, символизирующее двенадцать колен, сжигалось в благоухании Господу, и, наконец, священники отождествлялись с коленами, съедая этот хлеб. Процесс еды, когда о нем говорится в подобных обстоятельствах, всегда выражает это отождествление.

Таким образом, священство поддерживало свет в отношении Израиля, когда все в нем было тьма; память об Израиле не переставала сохраняться в благоухании перед Богом, и священство Израиля было отождествлено с народом. Если даже тот казался погибшим в глазах человека, он продолжал существовать благодаря священству Иисуса как напоминание перед Богом. Язычники, как и верующие, разделяют преимущества этого положения в том смысле, что принцип путей и обетований Божиих, которыми они наслаждались на земле, есть продолжение того, что было источником благословения Израиля. Язычники являются теперь сосудом этих обетований; об этом гласит учение в Послании Римлянам 11. В Ис. 54 мы видим, что верующие причисляются к Иерусалиму в благодати, даже если он был вдовой.

Внешне суд искоренения и беспощадной смерти осуществляется против того, кто хулил имя Господа. Так и случилось с Израилем в открытом управлении Божием.

В главе 25 не только народ, но и саму землю Господь считает Своими: она должна наслаждаться покоем Божиим; кроме того, тот, кто потерял свое наследство на этой земле, должен был вновь обрести его в определенное время по замыслам Божиим. В момент, когда труба вострубит пятидесятый год, Бог возвратит каждого во владение свое, согласно Своим правам, потому что земля принадлежит Ему. Тогда люди также будут свободны, потому что дети Израиля - служители Бога. Так не должно было быть с теми, кто не входил в народ Божий, но, хотя Израиль продался пришельцу, тот, кто оказывался его ближайшим родственником, выкупал его. И даже если Израиль не воспользуется этим до пятидесятилетнего юбилея, этот день освободит его, какова бы ни была сила тех, кто держит его в кабале.

Глава 26 предлагает нам трогательную картину путей Божиих в терпении и наказании. Так, если Израиль, отойдя от заветов Божиих, признает свою вину, то Бог вспоминает о безусловном завете с отцами, Авраамом, Исааком и Иаковом, и о земле, которую Он хотел отдать народу во владение. Он вспоминает также о завете, заключенном с его предками под Его именем Иеговы во время их выхода из Египта {Я рассматриваю это как завет, содержащийся в Исходе 6, а не как завет закона. Это непосредственно связано с заветом, заключенным с Авраамом, Исааком и Иаковом, с добавлением имени Иеговы и принятием народа под этим именем}. Действительно, когда Он осуществит возрождение Израиля, Бог примет эти два имени, а именно: имя Всемогущего, имя Его связи с отцами, и имя Господа, которое Он взял в Своих отношениях с народом, потому что Он отделил его, чтобы он принадлежал Ему на правах собственности, когда Он вывел его из Египта.

Последняя глава (глава 27) затрагивает вопрос о правах и постановлениях Бога относительно всего, что имеет отношение к тому, что посвящено Ему через посредство священства. Это относится к теме священства, но тем не менее заключает в себе (я ничуть не сомневаюсь в этом) более широкий смысл. Речь идет о том, кто посвятил себя Богу, и о земле, которая принадлежит Богу, о правах Израиля, чьей собственностью эта земля не была, и о том, что он продал ее другим.

Что касается Христа, то Он, беспорочный, принес себя в жертву Богу; Его мало ценили. Израиль же по праву принадлежал Господу. Он пользовался землей, считавшейся землей Эммануила (Ис. 8), не будучи настоящим владельцем ее, и мог отдать ее в залог только до юбилейного года. Тогда благородная земля вернется к тому, кому она принадлежит по праву, как земля Эммануила. Если рассматривать Израиль, как владельца, который получил ее в дар от имени Бога и не выкупил ее, продав ее пришельцу, то земля будет безраздельно принадлежать Господу, когда наступит юбилейный год: она станет владением священника. В Зах. 11 почтение, которое Израиль выказал к Иисусу, выражено следующими словами: "Брось их в церковное хранилище, - высокая цена, в какую они оценили меня!"

Я ограничусь лишь указанием принципа, содержащегося в этой главе, не углубляясь в его истолкование, которое самоочевидно. Этот принцип необходим для того, чтобы понять цель Бога в случае, когда какой-либо человек дал обет, и в случае возвращения земли ее первоначальному владельцу в юбилейный день, в тот день, когда Бог, наконец, утвердит Свои права на землю Израиля и поселит там тех, кому Он даровал права на нее.

Таким образом, правление Бога, которое установится вследствие Его возврата в благодати к Его безусловному обетованию и земной цели, описывается в главе 26, а абсолютное право Господа - в главе 27. Глава 26 является фактически отступлением, показывающим пути Божии и возврат к Его обетованию в благодати; в главе 25 - искупление человека, если он в состоянии совершить его, или его родственника; в главе 27 - абсолютное право Бога.

Следует также заметить, что суд выносится священником. Но хотя суд приписывается ему, оценка его признается за Моисеем (6,8) и царем Израиля (Втор. 33,4-5). Это ясно показывает, кем и каким образом должна делаться эта оценка. Она основана на здравом суждении, благодати и священнических правах, то есть она высказывается Христом-священником, но все это упорядочит Христос, царь Израильский.